Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 4, 2021
Евгения Джен Баранова — поэт. Родилась в 1987 году в Херсоне (Украина). Большую часть жизни провела в Крыму. Окончила СевНТУ по специальности «Информационные управляющие системы и технологии» в 2011 году. Публиковалась в журналах «Дружба народов», «Новый Берег», «Интерпоэзия», Prosodia, «Звезда», «Сибирские огни», «Крещатик», homo Legens, «Юность», «Кольцо А», «Зинзивер», «Москва», «Дети Ра», «Лиterraтура», «Новая юность» и других. Лауреат премии журнала «Зинзивер» (2017); лауреат премии имени В. П. Астафьева (2018); лауреат премии журнала «Дружба народов» (2019); лауреат молодежной премии СНГ «Содружество дебютов» (2020). Финалист премии «Лицей»; обладатель спецприза журнала «Юность» (2019). Автор четырех книг стихов, в том числе сборников «Рыбное место» (СПб.: «Алетейя», 2017) и «Хвойная музыка» (М.: «Водолей», 2019). Участник арт-группы #белкавкедах. Сооснователь литературного журнала «Формаслов» и одноименного издательства. Стихи переведены на английский, украинский и греческий языки.
* * *
У нас проблемы, Хьюстон,
Прием, прием
Анна Маркина
Кому нужна я,
слабенькая, злая,
раздавленная прихотью любой,
когда другие — вона как летают,
когда приемом выстланный покой
других встречал до моего сигнала,
до встречи космонавта с кораблем.
— Еще урок, я вас не отпускала, —
гуляем по веревочке вдвоем.
То шар, то диск, то комната пустая,
то за кометой полосатый хвост
кому нужна я
а
кому нежна я
кто припечатан изморозью звезд
кто обречен молозивом небесным
прикармливать божественную твердь
но мне известно мне теперь известно
я не могу ни взять ни умереть
* * *
Мы никогда не будем вместе,
душа моя, душа моя.
Блестит на шее медный крестик,
глаза от красного горят.
Пока жива, я помнить буду
(на языке дрожит ментол).
Я чувствую себя верблюдом,
который воду не нашел.
Молчи, молчи, мне лучше, лучше,
я не умею говорить
про то, как сплетня или случай
зажгли вольфрамовую нить.
И вот она прошила память,
прошлась по горлу бечевой.
Так бесконечность стала нами,
нам не оставив ничего.
* * *
За месяц не сказать ни слова,
не свидеться в земной коре.
В начале пятого-шестого
«снег выпал только в январе».
И с ним упали елки наземь.
Как близок дворнику хоккей!
Как будто жителям опасен
снежинок, гибнущих в руке,
прозрачный путь.
Дрожат ушанки,
таксисты прут на водопой.
Земля дрожит в вечерней манке,
дарит бессольною крупой.
И на перчатку след ложится
того, чье тело в Рождество
едва затеплилось. Убийца
еще не спрашивал его.
* * *
Электрическая птица
все летит летит летит
и никак не приземлится
и никак не заземлит
ты не мог бы впрочем мог бы
я кого из нас боюсь
на ковре круги и ромбы
вырабатывают грусть
я реактор я ревную
я ревную я реву
разговоров ледяную
нить никак не оборву
вязнет вязнет птичий коготь
электрон друг дружку ест
ради бария святого
превращайся сразу в текст
ЛАВАНДА
Я стала старая, ты старый.
Распался мир, остался труд.
Поет в «Пятерочке» Ротару,
а с ней охранники поют.
Они избавят от излишков —
найдут куриные крыла.
Мы стали горькими, братишка,
как BomBibom и мушмула.
Я не всегда была кухаркой,
смешливо варящей бульон.
А, впрочем, купим мультиварку
и пылесос приобретем.
Смотри, как горная лаванда
пускает очередь в живот.
И, как оркестром ни командуй,
Ротару нас пережует.
* * *
Приезд в себе несет птенца отъезда.
Смотри, как тормошит прозрачный клюв
твою больную печень, нежный бездарь
рассказывает теще про «люблю».
Другой сосед талдычит, и бабачит,
и вспоминает зимний Фиолент.
Зачем Ульяновск, если есть задача
не помереть до мартовских календ?
Вишневой шалью тянется щербатый
пейзаж, напоминающий луну.
— Ну как он мог! Мы только что женаты.
— А я в Саратов переехал, ну.
Иосиф Александрович с футболки
советует зазря не выходить.
В советском тамбуре игрушечные волки.
— Мне кажется, я не умею жить.
ПОПУЛЯРНАЯ МЕХАНИКА
Прикоснусь к тебе губами.
Подержу — и заживет.
Облака приводят к маме
пулеметный свой расчет.
Тишина приходит в гости,
гладит мебель по щеке.
Я по небу строю мостик,
говорю не-помню-с-кем.
Вот Москвы стальной затылок,
вот — механика, вот поп —
Я без дома, я бескрыла,
мой раздавлен кинескоп.
Как по нотам плачет Гаммельн,
так по телу бродит зыбь.
Облака приходят к маме,
смотрят в зеркальце грозы.
* * *
Мой старый муж приходит ревновать,
мой новый муж садится сожалеть.
И это праздник, честно говоря, —
обиды расцветают и горят.
И я горю — крапива, куркума —
на коже, на заре, на языке,
на русском невозможном языке,
на языке обиды и борьбы.
— Зачем ты говорила, если не —
— Зачем ты обещала, если да —
«Зачем» скрипит, как шифер о каблук,
как шарики в подшипнике скрипят.
О мальчики бессонные мои,
седые покорители песка,
стальные укротители воды,
помехи не на вашей стороне.
* * *
Когда ни темноты, ни света нет,
а ты выходишь и молчишь на свет,
и бледная акация плывет,
луна ласкает тополю живот.
А ты выходишь и молчишь, как пес,
которого хозяин в лес унес:
и тени светлоглазые бодрят,
и выть не получается,
а зря.
Почувствуй себя лешим,
двойником,
теперь ты в этой сказке ни о ком.
Сосед с рыбалкой…
прапорщик хмельной…
теперь ты анекдот, а не герой.
— И как мне с этим справиться,
как жить?
— Смотреть, как собирают гаражи,
как супермаркет скидками умыт.
Никто не справился,
не справимся и мы.
* * *
Мне с вами не равняться, милый,
мне с вами не делиться мглой,
когда на зимние квартиры
поманит Пушкин дождевой.
Когда ленивой водомеркой
меня утянет под мотор,
вы мне оставите лишь терпкий
звук сообщения в упор.
И я, недвижная, любая,
сожженная, как Тюильри,
пойму, что так не убивают,
не умирают от любви.
Потом, наверно, выпью крепко,
куплю билеты на свои.
Была у бабы с дедом репка.
У репки не было семьи.
* * *
И ты, сравнимый тем, что не сравним
с любой погодой, например, с дождями,
меня оставил. Воздухом одним
я научилась молча притворяться.
И ты, меня запомнивший седой,
ребенком, человеком, обезьянкой,
проник сквозь кожу, вышел в кровоток,
а я осталась легкими и легкой.
Теперь гляжу болотным огоньком
и земляные знаки расставляю.
Теперь я сплав асфальта и земли,
лиловый шар, оторванная ветка.