Эссе
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2021
Каждый родитель для своего ребенка безупречен, а каждый ребенок для родителя — неповторим. Но как назвать феномен, когда семилетнее дитя, глядя на взрослых надмирным взглядом Кассандры, вдруг изрекает: «Если камень собора заложен в моей груди,/ Разве в мире людей что-то может случиться со мной?..»
Имя моей мамы, поэтессы Анастасии Харитоновой, впервые громко прозвучало еще в школьные годы, когда она дважды стала победителем конкурса юных поэтов Москвы. Когда она читала со сцены свои стихи, публика в зале, привыкшая к «форматному» юношескому стихосложению, тихо перешептывалась: «Мы и не знали, что так можно…».
На ее выдающийся талант, уникальный по тонкости чувствования и трагичности жизнеощущения, не могли не обратить внимания корифеи литературного мира. Еще будучи студенткой Литинститута, в конце 1980-х годов она встретилась с первым поэтом Белоруссии того времени Вениамином Блаженным (Айзенштадтом), которому поклонялся весь литературный Минск. Анастасия Харитонова прочла ему:
Негодованью волю прежде дав,
Он вышел в поле, как во сне глубоком,
И, поглядев на небо ненароком,
Сказал: «О да, я знаю, что ты прав.
Куда-то стаи зыбкие летят,
И даже тени их на небосклоне
Настичь не может утомленный взгляд,
И одинок я на твоей ладони.
Но это одиночество сродни
Избранничеству, причащенью тайны.
А толпы и народы так случайны.
Тоской и страхом согнаны они».
Дослушав, Вениамин Михайлович задумчиво произнес: «Нескольких таких стихотворений достаточно для бессмертия».
Подобным образом творчество поэтессы оценивали Евгений Винокуров, Владимир Лакшин, Кирилл Ковальджи, Игорь Волгин… В 1992 году она поедет в Италию и станет золотым лауреатом Международного поэтического фестиваля «Poeta-92» в городе Салерно. В феврале 1998-го президент страны Борис Ельцин во время своего визита в Ватикан преподнесет в подарок Иоанну Павлу II выполненный Анастасией Харитоновой перевод его стихов, и в благодарность понтифик оставит памятный автограф на ее авторском экземпляре, который теперь как реликвия хранится у нас дома. Колумбийский и Йельский университеты внесут поэта в свои каталоги, а первые четыре из двенадцати ее поэтических сборников запросит Библиотека Конгресса США.
Читавшая на семи языках, знавшая наизусть Библию и «Гамлета», поэтесса свято верила в силу Слова: «Я слышу, как склоняется Земля,/ Когда на ней спрягаются глаголы…». Потрясения, происходившие в стране в период конца 1980-х — начала 1990-х годов, трагическим мотивом отразились в ее творчестве. Каждой своей стихотворной строкой она словно заклинала остановить надвигавшуюся на страну катастрофу. За эту способность предчувствовать литературные критики называли ее ясновидящей.
Мама родилась в Москве в 1966 году — в год смерти Ахматовой. И в течение всей жизни она ощущала на себе это сопоставление, которое, конечно, никогда не произносилось литературной братией вслух, а всегда только шепотом — глухо, исподтишка. Больше года в нашей квартире ежедневно будет звонить телефон и незнакомый женский голос вкрадчиво произносить: «Позовите, пожалуйста, Анну Андреевну». Мама к телефону первой не подходила, трубку всегда брала бабушка, и ей хватало выдержки каждый раз столь же ровным, вкрадчивым тоном отвечать: «Извините, вы ошиблись номером».
Простить талант ей не смогли ни при жизни, ни после смерти. Мама со смехом вспоминала, как одна из ее сокурсниц заявила как-то на семинаре: «Я рождаюсь и умираю с каждым стихотворением, а Харитонова как будто включает и выключает водопроводный кран!». А спустя годы после ее трагического ухода из жизни в заметке о вечере Кирилла Ковальджи одна из центральных газет напечатает такой отзыв о ней некоего литинститутского анонима: «Черная кошка с проседью. И стихи ее почему-то звучат, как в прошлом веке». Сам же Кирилл Владимирович объяснял это так: «Анастасия Харитонова нимало не была озабочена современной поэтической ситуацией, ее поисками — метаметафоризмом, концептуализмом, минимализмом и пр. Она была в другом контексте, в другом чувстве времени, ближе к вечности».
В своем эссе, посвященном маленьким трагедиям Пушкина, Анастасия Харитонова писала о Сальери: «Убийство Моцарта — его месть за себя, за «чад праха», пытающихся оградить свое короткое, мимолетное существование от вечности…». Сальери можно стать, Моцартом надо родиться. И для ремесленника убийство гения — это его противостояние искусству «свыше», борьба разума человеческого с разумом мировым. Всю жизнь проведя в мире экзистенциальных переживаний и титанического творческого труда, отгороженная от всех прозрачной завесой сигаретного дыма и почти келейного одиночества, она сама, по признанию многих, по силе «кодовых строк» и масштабу охваченных тем поднялась на вершину, доступную только классикам. И по-прежнему, вот уже 17 лет с момента ее трагической гибели, даже узкий круг бывших друзей делится на тех, кто сердечно, с благодарностью отзывается о ее творчестве, и тех, кто предпочитает подчеркнуто молчать о ней, нигде и никогда не упоминая в публичном пространстве ее имени.
Но, как известно, рукописи не горят, а истинные поэты не умирают. Имя Анастасии Харитоновой по-прежнему звучит в читающих кругах — пусть все так же глухо, исподтишка. Но достаточно громко для бессмертия. И сегодня, в год ее 55-летия, внимаю читателей предлагается подборка, в которой представлено позднее творчество поэта. Она состоит из стихов, написанных в последние годы жизни и прежде не публиковавшихся.
Марианна РЕЙБО,
дочь Анастасии Харитоновой,
писатель, публицист, кандидат философских наук
Каждый родитель для своего ребенка безупречен, а каждый ребенок для родителя — неповторим. Но как назвать феномен, когда семилетнее дитя, глядя на взрослых надмирным взглядом Кассандры, вдруг изрекает: «Если камень собора заложен в моей груди,/ Разве в мире людей что-то может случиться со мной?..»
Имя моей мамы, поэтессы Анастасии Харитоновой, впервые громко прозвучало еще в школьные годы, когда она дважды стала победителем конкурса юных поэтов Москвы. Когда она читала со сцены свои стихи, публика в зале, привыкшая к «форматному» юношескому стихосложению, тихо перешептывалась: «Мы и не знали, что так можно…».
На ее выдающийся талант, уникальный по тонкости чувствования и трагичности жизнеощущения, не могли не обратить внимания корифеи литературного мира. Еще будучи студенткой Литинститута, в конце 1980-х годов она встретилась с первым поэтом Белоруссии того времени Вениамином Блаженным (Айзенштадтом), которому поклонялся весь литературный Минск. Анастасия Харитонова прочла ему:
Негодованью волю прежде дав,
Он вышел в поле, как во сне глубоком,
И, поглядев на небо ненароком,
Сказал: «О да, я знаю, что ты прав.
Куда-то стаи зыбкие летят,
И даже тени их на небосклоне
Настичь не может утомленный взгляд,
И одинок я на твоей ладони.
Но это одиночество сродни
Избранничеству, причащенью тайны.
А толпы и народы так случайны.
Тоской и страхом согнаны они».
Дослушав, Вениамин Михайлович задумчиво произнес: «Нескольких таких стихотворений достаточно для бессмертия».
Подобным образом творчество поэтессы оценивали Евгений Винокуров, Владимир Лакшин, Кирилл Ковальджи, Игорь Волгин… В 1992 году она поедет в Италию и станет золотым лауреатом Международного поэтического фестиваля «Poeta-92» в городе Салерно. В феврале 1998-го президент страны Борис Ельцин во время своего визита в Ватикан преподнесет в подарок Иоанну Павлу II выполненный Анастасией Харитоновой перевод его стихов, и в благодарность понтифик оставит памятный автограф на ее авторском экземпляре, который теперь как реликвия хранится у нас дома. Колумбийский и Йельский университеты внесут поэта в свои каталоги, а первые четыре из двенадцати ее поэтических сборников запросит Библиотека Конгресса США.
Читавшая на семи языках, знавшая наизусть Библию и «Гамлета», поэтесса свято верила в силу Слова: «Я слышу, как склоняется Земля,/ Когда на ней спрягаются глаголы…». Потрясения, происходившие в стране в период конца 1980-х — начала 1990-х годов, трагическим мотивом отразились в ее творчестве. Каждой своей стихотворной строкой она словно заклинала остановить надвигавшуюся на страну катастрофу. За эту способность предчувствовать литературные критики называли ее ясновидящей.
Мама родилась в Москве в 1966 году — в год смерти Ахматовой. И в течение всей жизни она ощущала на себе это сопоставление, которое, конечно, никогда не произносилось литературной братией вслух, а всегда только шепотом — глухо, исподтишка. Больше года в нашей квартире ежедневно будет звонить телефон и незнакомый женский голос вкрадчиво произносить: «Позовите, пожалуйста, Анну Андреевну». Мама к телефону первой не подходила, трубку всегда брала бабушка, и ей хватало выдержки каждый раз столь же ровным, вкрадчивым тоном отвечать: «Извините, вы ошиблись номером».
Простить талант ей не смогли ни при жизни, ни после смерти. Мама со смехом вспоминала, как одна из ее сокурсниц заявила как-то на семинаре: «Я рождаюсь и умираю с каждым стихотворением, а Харитонова как будто включает и выключает водопроводный кран!». А спустя годы после ее трагического ухода из жизни в заметке о вечере Кирилла Ковальджи одна из центральных газет напечатает такой отзыв о ней некоего литинститутского анонима: «Черная кошка с проседью. И стихи ее почему-то звучат, как в прошлом веке». Сам же Кирилл Владимирович объяснял это так: «Анастасия Харитонова нимало не была озабочена современной поэтической ситуацией, ее поисками — метаметафоризмом, концептуализмом, минимализмом и пр. Она была в другом контексте, в другом чувстве времени, ближе к вечности».
В своем эссе, посвященном маленьким трагедиям Пушкина, Анастасия Харитонова писала о Сальери: «Убийство Моцарта — его месть за себя, за «чад праха», пытающихся оградить свое короткое, мимолетное существование от вечности…». Сальери можно стать, Моцартом надо родиться. И для ремесленника убийство гения — это его противостояние искусству «свыше», борьба разума человеческого с разумом мировым. Всю жизнь проведя в мире экзистенциальных переживаний и титанического творческого труда, отгороженная от всех прозрачной завесой сигаретного дыма и почти келейного одиночества, она сама, по признанию многих, по силе «кодовых строк» и масштабу охваченных тем поднялась на вершину, доступную только классикам. И по-прежнему, вот уже 17 лет с момента ее трагической гибели, даже узкий круг бывших друзей делится на тех, кто сердечно, с благодарностью отзывается о ее творчестве, и тех, кто предпочитает подчеркнуто молчать о ней, нигде и никогда не упоминая в публичном пространстве ее имени.
Но, как известно, рукописи не горят, а истинные поэты не умирают. Имя Анастасии Харитоновой по-прежнему звучит в читающих кругах — пусть все так же глухо, исподтишка. Но достаточно громко для бессмертия. И сегодня, в год ее 55-летия, внимаю читателей предлагается подборка, в которой представлено позднее творчество поэта. Она состоит из стихов, написанных в последние годы жизни и прежде не публиковавшихся.
Марианна РЕЙБО,
дочь Анастасии Харитоновой,
писатель, публицист, кандидат философских наук