Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 1, 2021
ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ (1938–1980)
«СМЕХ, ВЕСЕЛЬЕ, РАДОСТЬ…»; «ОПЛАВЛЯЮТСЯ СВЕЧИ…»; «ОН НЕ ВЕРНУЛСЯ ИЗ БОЯ»; «ЧАС ЗАЧАТЬЯ Я ПОМНЮ НЕТОЧНО…»
Сказать что-либо новое о творчестве Владимира Высоцкого предельно сложно. Это бесспорный колос отечественной культуры — о нем написаны многочисленные статьи, книги, диссертации, сняты фильмы в различных странах мира и т. д.
Абсолютный и неоспоримый факт: Высоцкий — выдающийся представитель авторской песни (слово «бард» он не любил), талантливейший актер театра и кино, харизматическая личность.
Высоцкий был на удивление самокритичен в собственных оценках, известно множество его высказываний (в том числе и в стихах), из которых недвусмысленно следует, что поэтом он себя не считал. Он понимал, что работает в особенной манере, рассчитанной на зрительскую и слушательскую аудитории и построенной на синтезе «жанров и элементов искусства».
«Что ж, ведь я — не поэт», признавался он в одном из ранних стихотворений, написанных на рубеже 50‑х и 60‑х годов. Он сочинял (преимущественно) песни и считал их главным делом жизни.
«А так как это песня, — говорил однажды Высоцкий на своем концерте, — а не стихи, то совершенно естественно, что нужно делать ее с гитарой, с ритмом, потому что в песне музыка не должна мешать словам, должна только помогать».
В щемящем и пронзительном предсмертном стихотворении он выдохнул: «Мне меньше полувека — сорок с лишним, —/ Я жив, тобой и господом храним./ Мне есть что спеть, представ перед всевышним,/ Мне есть чем оправдаться перед ним».
Итак, перед Всевышним он хотел спеть. Не продекламировать стихи, не сыграть роль. Спеть песню.
Между тем, Высоцкий себя недооценивал. Поэтом он был. Поэтом значительным и разноплановым, имеющим свою неповторимую интонацию, крепкие версификационные мускулы и, безусловно, выразившим (тут иначе не скажешь) свое время, мысли, чаяния, беды и надежды сотен и тысяч советских людей.
Владимир Высоцкий очень ценил так называемых эстрадных поэтов — Андрея Вознесенского (на стихи которого писал песни), Евгения Евтушенко, Беллу Ахмадулину, Булата Окуджаву. Во многом перекликался с ними, но ближе ему были, на мой взгляд, поэты барачной «лианозовской школы» — прежде всего, Евгений Кропивницкий, Игорь Холин и Ян Сатуновский, работавшие в параллельной культуре, не имевшие никаких иллюзий относительно того мира, который их окружал, и писавшие неподцензурные стихи, изобилующие жесткой, зачастую жаргонной и ненормативной лексикой. Ни о «Братской ГЭС», ни о «Лонжюмо», ни «о комиссарах в пыльных шлемах» «лианозовцы», в отличие от более удачливых и компромиссных коллег, в своих сочинениях не вспоминали.
Высоцкий — как бы внештатный — младший! — лианозовец, но с гитарой.
Вот стихотворение, датированное 1965‑м годом.
Смех, веселье, радость —
У него все было,
Но, как говорится, жадность
Фраера сгубила…
У него — и то, и се,
А ему все мало!
Ну, так и накрылось все,
Ничего не стало.
Стихотворение, прямо скажем, простенькое, однако характерное — в нем нет приукрашивания действительности и набивших всем нам оскомину в советское время лозунгов. Простой и понятный разговор о человеке (пусть и фраере) — с его недостатками и проблемами.
Высоцкий обладал подлинно поэтическим видением мира — одной строкой, одной метафорой умел создать незабываемый образ. У него немало замечательных образных находок, которые показывают его мощь и потенциал как художника, — «и кутаю крик в телогрейку», «истома ящерицей ползает в костях».
С точки зрения версификационного мастерства Высоцкий был достаточно искусен — безупречно владел стихотворными метрами (размерами), широко использовал аллитерационные возможности стиха, тотальные внутренние рифмы пронизывали его строфы — «Вот напасть! — то не всласть,/ То не в масть карту класть, —/ То ли счастие украсть,/ То ли просто упасть/ В грязь…»
Рифменную систему Высоцкий разрабатывал основательно и плодотворно. Его составные рифмы неожиданны и разноплановы — от незамысловатых (в топи ли — профили; замерли — Крамер ли) до весьма сложных и экзотических (из дверей, пожалуй, ста — пожалуйста; дрянь купил жене — и рад — в Рио-де-Жанейро; спас в порту — паспорту, мне же: на — изнежена).
Высоцкий был очень разноплановый поэт, писал и романсы, и частушки, и лирику, и стихи о войне, и экспромты (хорошо, кстати, подготовленные) к театральным капустникам. Не все у него получалось одинаково успешно. Но то, что удавалось, — настоящая поэзия (зачастую даже по-хорошему старомодная), которая не нуждается ни в музыкальном сопровождении, ни в выразительной декламации.
Оплавляются свечи
На старинный паркет.
И стекает на плечи
Серебро с эполет.
Как в агонии бродит
Золотое вино…
Все былое уходит, —
Что придет — все равно.
И, в предсмертном томленье
Озираясь назад,
Убегают олени,
Нарываясь на залп.
Кто-то дуло наводит
На невинную грудь…
Все былое уходит, —
Пусть придет что-нибудь.
Кто-то злой и умелый,
Веселясь, наугад
Мечет острые стрелы
В воспаленный закат.
Слышно в буре мелодий
Повторение нот…
Пусть былое уходит, —
Пусть придет что придет.
Конечно, Высоцкий написал огромное количество банальных стихотворений и строк, которые к поэзии отношения, на первый взгляд, не имеют — «красивых любят чаще и прилежней», «не знаю, как другие, а я верю,/ Верю в друзей», «Я не люблю фатального исхода,/ От жизни никогда не устаю,/ Я не люблю любое время года,/ Когда веселых песен не пою…» и т. д. Но вырвать слова из контекста, отделить его от личности автора — в данном случае значит не вполне точно интерпретировать стихи поэта. Разумеется, никакого открытия в том, что человек «верит в друзей» нет, но, если об этом пел именно Высоцкий, слово приобретало сильнейшее суггестивное воздействие и переставало быть банальностью.
Немало потрясающе-сильных стихотворений Высоцкий написал о войне.
ОН НЕ ВЕРНУЛСЯ ИЗ БОЯ
Почему все не так? Вроде — все как всегда:
То же небо — опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода…
Только — он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас —
Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал,
он с восходом вставал, —
А вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь, — не про то разговор:
Вдруг заметил я — нас было двое…
Для меня — будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалось, будто из плена весна, —
По ошибке окликнул его я:
«Друг, оставь покурить!» А в ответ — тишина:
Он вчера не вернулся из боя.
Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие — как часовые…
Отражается небо в лесу, как в воде, —
И деревья стоят голубые.
Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло — для обоих…
Все теперь — одному. Только кажется мне —
Это я не вернулся из боя.
Пронзительное стихотворение. А вот эта строфа «Наши мертвые нас не оставят в беде,/ Наши павшие — как часовые…/ Отражается небо в лесу, как в воде, — И деревья стоят голубые» — по-моему, безупречная. Здесь есть все, что должно быть в стихотворении. Неожиданный поворот мысли, музыка, нетривиальные образы. И — сопричастность великой трагедии и победе.
В общем можно сказать, что Высоцкий создал целый ряд абсолютно самостоятельных и профессиональных стихотворений — «Кони привередливые», «Банька по-белому», «Банька по-черному», «Ну вот, исчезла дрожь в руках», «Смех, веселье, радость», «Песня конченного человека», «Оплавляются свечи», «Очи черные» («Погоня», «Старый дом»), «Баллада о детстве», «Две судьбы», «Темнота», «Час зачатья я помню неточно…» и другие.
Высоцкий был одарен и как прозаик. Его язык — язык московских улиц — своеобразен, шероховат, то и дело встречаются в прозе просторечные и «неправильные» словечки — «малехо», «сейчасной», «а ну-к» и т. д. В чем-то Высоцкий перекликается с Шукшиным — оба опирались на живую разговорную речь — правда, зачастую разных социальных слоев.
К сожалению, прозаическое наследие Высоцкого невелико — «Жизнь без сна (Дельфины и психи)», сценарии «Как-то так все вышло», «Где центр?», «Роман о девочках», Дневники, устная проза. Реализоваться в полной мере как романист или сценарист, на мой взгляд, он не успел. Самое масштабное и наиболее характерное для него произведение — «Роман о девочках». По-моему, он схематичен, написан не без несвойственного Высоцкому самолюбования (автор легко угадывается в «маленьком и хрипатом» актере и барде Сашке Кулешове, сочиняющим всенародно любимые песни).
В наследии поэта (см.: Высоцкий В. Собрание сочинений в четырех томах, М.: «Время», 2008) меня поразили письма Владимира Высоцкого — родителям и женам (Людмиле Абрамовой и Марине Влади), поэту Игорю Кохановскому, режиссерам Станиславу Говорухину, Геннадию Полоке, Георгию Юнгвальд-Хилькевичу, актерам Всеволоду Абдулову, Ивану Бортнику, Вениамину Смехову, Фаине Раневской, художнику Михаилу Шемякину и другим близким людям. В них тоже — поэзия и любовь. Чрезвычайно интересны письма поэта в официальные инстанции и первым лицам государства — в ЦК КПСС, Л. И. Брежневу, П. Н. Демичеву. Из писем в отдел культуры ЦК становится ясно, что Высоцкий очень хотел официального признания, мечтал легально выступать на различных эстрадных площадках страны. Ему в этом почему-то отказывали. Глупо, конечно, поступали — ничего антисоветского в творчестве Высоцкого не было и в помине. С другой стороны, совершенно очевидно, что запрет на его песни подогревал интерес к нему, фактически государство невольно занималось пиаром поэта, в чем неслыханно преуспело. Но важно не это, важно — что поэт такого пиара не хотел, он просто хотел быть услышанным, опубликованным и понятым. Услышанным и понятым он, несмотря на все препоны государственной машины, был. Теперь он, слава Богу, и опубликован в полном объеме.
А закончить это эссе я бы хотел моим любимым стихотворением Владимира Высоцкого. Здесь — сквозь призму одного человека — видна история великой и многострадальной страны. На мой взгляд, это шедевр.
ЧАС ЗАЧАТЬЯ Я ПОМНЮ НЕТОЧНО…
Час зачатья я помню неточно —
Значит память моя однобока,
Но зачат я был ночью, порочно
И явился на свет не до срока.
Я рождался не в муках, не в злобе:
Девять месяцев — это не лет!
Первый срок отбывал я в утробе —
Ничего там хорошего нет.
Спасибо вам, святители,
Что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали
В те времена укромные,
Теперь — почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия,
А многих — даже ранее,
А вот живет же братия,
Моя честна компания!
Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова!
Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил:
Дом на Первой Мещанской — в конце.
Там за стеной, за стеночкою,
За перегородочкой
Соседушка с соседочкою
Баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так —
Система коридорная:
На тридцать восемь комнаток —
Всего одна уборная.
Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почем она — копеечка.
…Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу!
Да не все то, что сверху, — от Бога,
И народ «зажигалки» тушил;
И как малая фронту подмога —
Мой песок и дырявый кувшин.
И било солнце в три луча,
Сквозь дыры крышь просеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.
Она ему: «Как сыновья?» —
«Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы одна семья —
Вы тоже пострадавшие!
Вы тоже — пострадавшие,
А значит — обрусевшие:
Мои — без вести павшие,
Твои — безвинно севшие».
…Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал — не забыт, не заброшен,
Но дразнили меня «недоносок»,
Хоть и был я нормально доношен.
Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!
Возвращались отцы наши, братья
По домам — по своим да чужим…
У тети Зины кофточка
С разводами да змеями —
То у Попова Вовчика
Отец пришел с трофеями.
Трофейная Япония,
Трофейная Германия…
Пришла страна Лимония,
Сплошная Чемодания!
Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации
Толпой валили штатские.
Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились — потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся — отревели.
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: «Зачем?» — он в ответ:
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет!
Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешем —
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушел.
Ну, он всегда был спорщиком,
Припрут к стене — откажется…
Прошел он коридорчиком —
И кончил «стенкой», кажется.
Но у отцов — свои умы,
А что до нас касательно —
На жизнь засматривались мы
Уже самостоятельно.
Все — от нас до почти годовалых —
«Толковищу» вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле,
В «ремеслухе» — живи да тужи:
Ни дерзнуть, ни рискнуть… Но рискнули
Из напильников делать ножи.
Они воткнутся в легкие
От никотина черные
По рукоятки — легкие
Трехцветные наборные…
Вели дела обменные
Сопливые острожники —
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики.
Сперва играли в «фантики»,
В «пристенок» с крохоборами,
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.
…Было время — и были подвалы,
Было надо — и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.
Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров
Им казалось сподручней ввысь.
(Стихотворения из: Высоцкий В. Собрание сочинений в четырех томах, М.: «Время», 2008, а также с портала https://lyricshub.ru/track/Vladimir-Vysotsky)