Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 5, 2020
Софья Рэм — поэт, художник, член Союза писателей XXI века. Родилась в 1992 году в г. Иваново. Публиковалась как поэт в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», альманахе «Другие», газетах «Литературные известия», «Поэтоград». Автор трех поэтических книг: «Сотворение Рима» (2014), «Инверсум» (2016), «Сверхпроводник» (2017) — а также научной монографии «„Архитекстор“ Андрей Вознесенский» (2017). Лауреат премии газеты «Литературные известия» и премии журнала «Зинзивер» за 2016 год, Всероссийского конкурса-фестиваля литературного и художественного авангарда «Лапа Азора» в номинации «Тень звука» (визуальная поэзия), 2016.
* * *
Это не туча лишает блика лист, похожий на лес,
Это не зверь, что уснул под липой, и хвост его — манифест.
И это не то, что со мной случилось, в чем не был я виноват,
И не отраженье, что не возвратилось, когда я пришел назад.
Не то, как сказали нам, добровольцам – винтовки добыть в бою.
Как я, без ноги, вспоминая кольца, ответил: я постою,
Как я постоял, побежал, и вышел, и всех повел за собой,
Не старый вокзал с одинокой лыжей, с которой никто другой,
Не этот взрыв, навсегда и разом пустивший птицу ко дну,
Не взгляд жены, что имеет разум не спрашивать про войну.
Нет, что-то другое. Не тень короче стала, как зимний день.
Не память моя возвратилась к ночи, откуда зияет тень.
Но только уходит солдат к другому — пусть через много лет,
Даже когда умирает дома, где дочери и рассвет.
Туда, где ржевский котел кипучий, в землю своей земли,
В гнездо подснежников, в прах колючий, куда и братья легли…
Нет, это не зимы летят, не годы, не люди и имена.
Это стучит в тишине свободы в сердце земли война.
* * *
Когда сгорает на плите внезапный общий знаменатель,
Я размышляю в темноте: что мне дано? Что я утратил?
Я много хлама приобрел, и хлама жалко, денег жалко,
И жалко места в доме. Брел бы ты подальше — словно палкой,
Бичуя жалостью к себе разбитый зеркала осколок,
Перемещаюсь в суете меж книг и захламленных полок.
Ловец удачливей меня идет и мне сверкает глазом,
И я бреду на склоне дня, и ум стремглав бежит за разум.
Пушистый кот ленивых дней все тянется, не прекращаясь,
Луна становится полней, и все растет, перемещаясь,
Еще не кончено ничто, еще не поздно, есть живые,
И только мокрое ничто ползет на скалы вековые.
Еще не склон унылых лет, нет поводка, маячит повод,
И все ж я ниткой в иглы вдет и на двери своей наколот.
Не всем вовне бежать и несть талант туда, чему-то вместо.
Быть может, место, где я есть, — мне предназначенное место.
И я смиряю дни свои, и все ровнее ткутся бусы.
Я измеряю соль земли, что раньше не имела вкуса.
* * *
Что нищему смиренье? Знает сам,
Что он ошметок рубища в болоте.
Быть можно много ближе к небесам
В пещере, чем летя на самолете.
Что нищему смиряться пред людьми?
Они и без того недостижимы,
Как червяку — огромные вершины,
Встающие, как люди б не смогли.
Что нищ он, знает сам и видит Бог,
И он всегда в смиренье перед Богом.
Иное дело — нечто взявший в долг,
Чтоб дерзновенно возмечтать о многом.
Чем боле умножается талант,
Чем выше воспаряет дерзновенье,
Чем больше власти у тебя, атлант,
Тем больше значит и твое смиренье.
И шепчешь ты: прости меня, Господь,
Я взял талант, хотя достоин не был.
И, голову склонив, ты держишь этот свод
На нищий прах накинутого неба.
* * *
Они берут в руки дрель, ставят тебя за дверь,
А ты верь и не плюй на пол.
Ведь ты не деверь, не дикий зверь,
Не зинзивер-лелилелилель,
Не знаешь меры, особенно высшей, и носишь шляпу.
Каким ты вышел?
Вошел никаким, метафорой мели,
Принял крещение в три недели,
Лестницу видел, будто Иаков,
Плакал, игрушки бросал на пол,
Не носил шляпу.
Стой же за дверью твоей надежды,
Умей ценить положенье «между» —
Оно гораздо удобней прочих.
Да не прошляпь все глаза дверные,
Скважин замочных пути прямые —
Нерукотворные судьбы зодчих.
Лестница, Отче.
* * *
Пришла весна, и кошка шерстяная,
Огромная, как маленький медведь,
Уменьшилась и стала незаметной
На шишкинской картине над диваном.
Ты вдруг, привычно фантик разгиная,
Заметишь, что уменьшилось на треть
Число животных маленьких, конфетных,
И, удивлен оптическим обманом,
Конфету съешь. А кошке в вихре дней
Дашь корму, чтобы стала повидней.
* * *
Рельеф погодой заполняем. Туман на лужу нагоняем,
Скрываем холм во весь свой рост.
И солнце в зеркало глядится, благоухает медуница,
И облака, раскинув хвост,
Давай линять на мхи, откосы, луга, аптеки и березы…
Погода — следом. Смерч и буря,
Гром сытой мухи в абажуре!
Эстетика — ее начало от самых первых ямщиков,
В своем конце не означала, что был такой иль был таков.
Архиепископ Мир Ликийских, по-детски — Дедушка Мороз,
Вздымает столп александрийский, как ветви зимние берез.
Что дети? Радостные крики, шуршащий фантик, земляники
Веселый вкус. Я не боюсь
Склонить свой век к закату сада,
Чтоб с соловьиною досадой
Слетался голубь на союз
Главы орла с другой главой.
Но две главы, пожалуй, много,
Палач влачится одноного, полупечальный и живой,
И вот уже идет отседа… Погода — двигатель беседы.
Но все-таки из двух Никол в конце концов наступят оба,
Пока же вялый разговор течет от клетки до микроба,
Летает время, ходит птица, уж прошлое не повторится,
Длиннее день порой, чем два.
Вдруг кинешь семечек на почву — а к лету ты получишь почту
От отправителя письма.
Пока же спи, дичай, угрюмый, стихи слагай и прозу думай,
Как думает она сама:
Птенец гнезда не покидает, пока не стукнет 40 дней,
И голубь бронзовый летает над спящею страной моей.
* * *
Градус боли порой не понизит бемоль,
И диез не возвысит ползущую грусть,
И бекар не отменит высокую боль,
И поэт не забудет, что знал наизусть.
Я стою здесь и знаю, что слева река,
В километре к востоку отсюда река,
Я не вижу ее, как не знает строка
О звезде, как звезда в небесах высока.
Я осока, которой дрались на реке,
Понарошку фехтуя, рисуя в песке,
Подметая следы на утиной воде
И не зная, что их заметает везде.
Но сейчас, кто стоит, тот звучит, тот идет,
Головой на восток не вертит, не вернет,
Только кажется мне, что сейчас на реке
Прежний я, прежний ты и осока в руке.
И мы смотрим на запад, как холод дохнул,
Чей-то взгляд ледяной, незнакомый пока.
Я не слышу реки замерзающей гул,
Но я вижу над старой рекой облака.