(О поэзии Геннадия Айги). Эссе
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 2, 2020
Борис Колымагин — поэт, кандидат филологических наук, автор многочисленных публикаций, живет в Москве.
Молчание и тишина — разные слова. И говорят они вроде бы немножко о разных вещах. Молчание больше уходит в человека, в его переживания и представления. Тишина — как море во время штиля: в ней спрятана стихия.
На разнице между молчанием и тишиной построены некоторые тексты Геннадия Айги. Скажем, стихотворение «В РОСТ», где есть строчка: «однако молчание дань, а себе тишина». То есть поэту важно выйти в тишину леса, поля, звездной ночи, чтобы она вошла в него. А молчание — тяжесть, которую приходится нести и отдавать как дань.
Разница между двумя видами молчания выражена и в таком стихотворении:
ДЛЯ ДЫХАНИЯ
События: некоторые часы — тишины*.
Уже первая строка отсылает нас к физиологии, к дыханию, которое в свою очередь — через пробелы — обращено к тишине. «Я» звучит в стихе отчетливо. Оно связано со временем («некоторые часы»). Однако на себе герой не зацикливается. У него нет желания помолчать о чем-то, побыть в тишине со своими мыслями. Молчание возможно, но не является его целью: он просто погружается в тишину природы, в тот объективный мир, который независим от «я». Молчанием природы невозможно руководить: оно есть. И что оно преподнесет в следующую минуту — дождь, ветер, треск падающей сосны, автор, в принципе, не знает. Но не испытывает по этому поводу особого беспокойства. Потому что является частью сущего, которое никуда не деть, не подвинуть. И еще потому, что находится в пространстве, где просто так «вдруг» что-то упадет, закрутится, унесет — такого не бывает. Интересно, что сам герой не возникает в виде лирического персонажа, он вообще не локализован в субъекте. Геометрия его внутреннего «я» очерчивается волей, взглядом, представлением. И совсем в малой степени желанием.
Автор не говорит: «я хочу». Его воля уходит в событие, то есть в то, что существует как данность, в то, что бытийствует в бытии.
Важно и то, что поэт отказывается от простого нарратива, что также усиливает бытийный характер текста. Его стихи не только говорят о чем-то, но и являют что-то. Рисунки, игра шрифтов, пустоты, синтаксис — тоже знаки героя: он такой, каким мы схватываем его взглядом, а не только, каким его представляем. Читатель, двигаясь вместе с автором в пространстве кружков, восклицательных знаков и многоточий (так происходит, скажем, в стихотворении «Островок ромашек на поляне»**,) молчит вместе с ним. Автор и читатель становятся соавторами произведения. Читатель не попадает в пространство авторского молчания, он оказывается там, где царит творческая тишина, где «я — ты» связь значима.
Иногда Айги вообще не дает герою вставить в текст даже словечко. Например, в стихотворении «Поле старинное»* * * можно говорить как о метафизической вещи, где формальное и нарративное письмо в своем переплетении являют нам сгусток сущего.
Бытийственность вещи целиком допускает и бытийственность отдельных ее частей. Отделенные друг от друга двойными пробелами фразы порой играют роль предметников, чем-то напоминающих ряды Михаила Соковнина. Их можно сравнить со старинным альбомом фотографий, с которым мы сталкиваемся, допустим, в стихотворении «И: через год»* * **. Вспоминая ушедшего друга, Айги вытаскивает и ставит в ряд предметы и жесты его последней ночи. Тут и лифт, и шаги, и крик, и свет, и Ослепшее-Высшее. И ни одного прилагательного. Молчание охватывает каждую вещь, придает ей значительность.
Такое молчание уже становится тишиной, которая нигде не напоминает о себе прямо. Молчание существует в виде движения над бездной, над провалом в неизвестность. Но оно всегда оглядывается на текущую реальность. Об этом сигнализирует последняя строчка: «(“Юбилей” — и для вас)».
На примере этого стихотворения видно, что различие между молчанием и тишиной достаточно условно. И безмолвие природы часто сопряжено с тишиной разговора с самим собой, с небом, с землей…
Как сказал Жуковский:
…Горе душа летит,
Все необъятное в единый вздох теснится,
И лишь молчание понятно говорит* * ***.
В контексте наших размышлений имеет значение одно обстоятельство: во многих западноевропейских языках «молчание» омонимично «тишине» (англ., франц. silence, исп. silencio, итал. silenzio)6*. Если делать из этого какие-то выводы, то получается: нам только кажется, что человек не включен в тишину. И разницу между тишиной и молчанием, которая иногда, действительно, возникает, следует учитывать только в отдельных случаях.
*Борис Колымагин — поэт, кандидат филологических наук, автор многочисленных публикаций, живет в Москве.
**Айги Г. Разговор на расстоянии: Статьи, эссе, беседы, стихи. СПб.: «Лимбус Пресс», 2001, с. 73.
* * *Айги Г. Разговор на расстоянии: Статьи, эссе, беседы, стихи. СПб.: «Лимбус Пресс», 2001, с. 36.
* * **Айги Г. Разговор на расстоянии: Статьи, эссе, беседы, стихи. СПб.: «Лимбус Пресс», 2001, с. 37.
* * ***Жуковский В. А. Собр. соч. в 4 т. Т. 1. М.; Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1959 — 1960, с. 337.
6*Богданов К. А. Очерки по антропологии молчания. homo Tacens. СПб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 1998, с. 27.