Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 9, 2019
Элла Крылова, «Скорбные строфы»
Чебоксары, «Новое Время», 2019
«Скорбные строфы» — книга о вечной любви, побеждающей смерть. Стихи, которые писались на протяжении полутора месяцев, практически каждый день после ухода их адресата из жизни, посвящены московской поэтессой Эллой Крыловой горячо любимому и незабвенному мужу Сергею Гремяко, 15 апреля 2019 года ушедшему в Вечность. Это был необыкновенный брак, необыкновенная семья с разницей между супругами в 30 лет, о которой Элла скажет поэтически точно, ритмично и емко:
Мы были заметной парой,
нас знало все Бирюлёво,
здоровались продавщицы,
соседи и почтари.
Я баловалась гитарой,
и жили мы очень клево,
исписывала страницы,
кружило нас — раз-два-три.
И вот — апрель 2019 года, печальный финал, конкретный и жестокий приговор земному существованию, которое влачим все мы:
Как не роптать на Бога и судьбу?
Я видела любимого в гробу.
И образ сей в мозгу запечатлен,
должно быть, до скончания времен.
«Скорбные строфы» — это книга прежде всего о смерти и связанных с человеческой смертью прочих переживаниях, овеянных Духом и зафиксированных в духовной плоскости. Читая, я ловлю себя на мысли о том, что этой книги покамест лучше бы не было. Лучше бы ее адресат оставался живым, ведь это не так уж и много — 82 года. Мог бы прожить еще пару десятков лет на радость любимой жене и друзьям, устраивая дружеские встречи в уютной квартире, слушая бардов в исполнении Эллы, читая вслух стихи любимых поэтов. Но Богу было угодно распорядиться иначе. Книга «Скорбные строфы» создавалась по как минимум двум причинам: во первых, чтобы оживить в сознании образ ушедшего, воскресить его в памяти силой великой любви и, во вторых, выполнить свой долг перед ним, увековечить его для сочувствующих Элле Крыловой читателей под обложкой хорошо оформленной книги: твердый цветной переплет, фотографии Сергея Гремяко в разные периоды его жизни, а также совместные фотографии Сергея и Эллы.
Элла Крылова всегда была поэтом мистическим, и это ее свойство в «Скорбных строфах» проявляется с особой силой, все ее откровения и видения о Сергее растут из твердого убеждения: «Господь тебя, конечно, принял в рай». Поэтому зримо и ярко возникает в стихах образ замечательного райского домика, где ее ждут все дорогие ее сердцу умершие:
Домишко этот заселен уже.
Серёжа там на первом этаже.
А на втором там матушка и брат.
Там наши кисы, пруд и пышный сад.
(«Post скриптum»)
А вот одно из главных мистических озарений Эллы, которым питается вся ее книга памяти Сергея:
Любовь такая не проходит,
а просто в Вечность переходит.
Взираешь с Неба ты, любя.
Смотрю с любовью на тебя.
* * *
Утешает чаяние томное:
мы с тобою встретимся в раю.
Надежда на эту встречу заставляет известную московскую поэтессу продолжать жить во имя Серёжиной памяти и даже — в идеале — сделать музей творчества и настоящей любви из той квартиры, которая являлась их совместным жилищем. Как человек, как женщина Элла Крылова — о том красноречиво свидетельствует ее новая книга! — необычайно сильная. Во всяком случае, именно так я ее воспринимаю. Ведь можно было уйти в запой, сломаться, бросить к черту всякое творчество… Ан нет! Божественному зову творчества даже в этой ужасной ситуации (ведь потеряла она за последние годы и маму, и брата, и любимую кошечку Александру) Элла остается верна. Конечно, книга, вышедшая спустя всего лишь два месяца после смерти Серёжи, окрашена ощущением вселенского одиночества, непроходящей тоски, порою граничащей с отчаянием:
И зачем же тянуть мне лямку
жизни вдовьей, пустой? Сломали…
Да я с радостью в землю лягу!
Но обратите внимание, читатели, что, несмотря на эмоциональный разлад, царящий в душе поэтессы, Элле Крыловой свойственна удивительная поэтическая собранность, книга о смерти и связанной со смертью мужа душевной дисгармонией становится удивительно гармоничной как явление литературы, она источает тонкий духовный свет и отличается необыкновенной поэтической цельностью:
Пишу, чтоб не сойти с ума,
я эти горестные письма,
поскольку наступила тьма
и в жизни я не вижу смысла.
А писанина кровь души
пускает, чтоб не так вскипала.
И Муза мне велит: пиши,
чтоб слезы рукопись вобрала!