Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2019
Ольга Ефимова — поэт, прозаик, литературный критик. Родилась в Москве. Окончила экономический факультет МГПУ по специальности «Менеджмент в сфере образования». Участвовала в фестивале литературных студий Москвы в музее В. В. Маяковского (2014). Публиковалась в альманахах «Пегас», «Золотое сечение», журналах «Дети Ра», «Наш современник», «Цветные строчки», «Зинзивер», «Зарубежные записки», в газетах «Литературные известия», «Поэтоград». Живет в Москве. Член Союза писателей XXI века.
* * *
бабочка брэдбери — золото, зелень, чернь,
тонкое тельце, мраморная пыльца,
тварь первобытная, чистая жертва, чей
маленький труп в дорожной пыли мерцал,
что, насекомое, благостно встретить смерть
от мухобойки века — стальной стопы?
дрогнув от страха, мнительный браконьер,
карлик двуногий резко сошел с тропы:
шутка ль — поддаться панике, испытав
как вознеслась громадная эта гнусь
над головой — чешуйчатая пята
холоднокровного ящера «Gott mit Uns»…
только бойцам негоже сигать в кусты:
наш-то Иван с гранатой попрет на танк,
но супостату не спустит ни полверсты
да сверх того — весною возьмет Рейхстаг…
над белокаменной фронт грозовой набряк,
из-под шершавых туч купола видны…
бабочка брэдбери крылышками бяк-бяк
под огнестрельным небом чужой войны.
* * *
читала стихи коллеге
молодая особа наморщила носик:
— фи, верлибр!..
она брезгливо повела плечиком
и поспешила откланяться
…а все-таки
свободный стих — это поэзия
прародитель рифмы
океан смысла
начало начал
это утверждение не требует доказательств
достаточно вспомнить
четыре великих ремикса
одной истории древней,
до конца
непостижимой
ни одному
живому уму
* * *
протоиерею Михаилу Мельникову
Говорил вполголоса иерей:
Кто тебя торопит — скорей, скорей?
Кто галопом гонит — ни шагу вспять —
На бегу пить кофе, в ботинках спать?
Погоди, голубушка. Эта жизнь
Как ни бегай, как ты ни копошись,
Оборвется, милая. Все сгниет.
Чем вприпрыжку мчаться, вцепясь в нее,
Посмотри тихонько в святую высь,
В облака густые — уймись, уймись.
Родилась песчинкой — уйдешь никем:
Долгий миг — и бирочка на ноге.
У души не сыщется ни шиша —
Затрепещет маленькая душа,
Упорхнув от сутолочной земли:
Над бетонкой, что гомонит вдали,
Бирюза прохладная задрожит —
Там не будет зависти, злобы, лжи…
Аще подоспеет конец пути —
Ничего не бойся, лети, лети.
* * *
звезды редеют
дворник нерусский
колет слежавшийся снег
брызги белой смерти
звенят и подпрыгивают,
как мелочь,
выпавшая из ветхого кошелька
а в Севастополе
совсем другая зима:
пахнет йодом и солью
дрожат кипарисы
мглистое море тяжело вздыхает,
катит хмурые воды базальтово-серого цвета
игольчатый ветер
набережная в сизой дымке
никаких ротозеев
…вот бы,
обернувшись горластой чайкой,
на скользком граните
застыть
в ожидании волны
* * *
Еще не разорен уют
седой зимы весенним светом —
тревожно дремлет старый пруд
под ледяным шершавым пледом,
сердитый ветер поутру
хмарь безотрадную накликал,
cухой багульник на ветру
дрожал, как нищая калика…
Но полдень звонкий настает
могучей синью светоносной,
рассеяв облаков старье,
в прозрачном воздухе сполоснут
и солнцем ласковым облит,
преполовинив день короткий…
Снег мартовский — горелый блин
в кольце чугунной сковородки —
стыдливо тает окоем
под васильковым небосводом,
эфиром чистым упоен —
весны дыханием свободным…
* * *
неспешно в сумерки влеком —
колеса дюже оробели —
со скрипом старой колыбели
тащился маленький вагон,
тень семенила по пятам —
с короткой ночью породниться,
стаканы мыла проводница,
плыл мутный свет, пыхтел титан.
день суетливо прокипел,
был вечер нестерпимо долог
и, руки свешивая с полок,
лежало пьяное купе.
во сне кого-то позарез
тянуло выпить из копытца,
кому-то не давал забыться
булыжник в желчном пузыре…
квадрат купе — лежи, потей —
несло навстречу лунной дыне:
звенели звезды молодые
над серой насыпью путей…
* * *
«…готический стиль победит, как школа…»
Иосиф Бродский
Шпиль царапнул сонную синеву; так остер, что небо в мурашках звезд, пробудясь, отпрянуло: эй, костел, подремлю полчасика — оживу.
Бесполезно. Башня — порывом — ввысь, скоро служба; там, за дубовой дверью, заиграет худенький органист.
Я вхожу. Киваю: — Ну, здравствуй, Петрек.
На пороге замер, в который раз. Поражен, как мальчик, гляжу с восторгом: инструмент, отрада ушей и глаз, надо мной вознесся — могучий, строгий. В стену врос неведомый исполин — то гудит, как вихрь, то волной рокочет; голос дерева грозен и басовит, а сопрано олова — смеха звонче.
…Как тепло в соборе! Последний гость, я смирен и счастлив. Средь красок блеклых так спокойно — только святая синь, не мигая, смотрит в цветные стекла. Облекаясь в мирную полутьму, беззащитно сердце, как белый кролик. Встал в сторонке, слушаю — все поют «Pater noster»… Сетую — не католик.
Говорят, мы тысячу лет — враги. Полегло их сколько — не прояснится! — со времен Раковора от русских рук — крестоносцев, конных и пехотинцев… испокон веков они жгли костры — ведьм казнили, жарили черных кошек; но сейчас — послушать бы, что сокрыл великан таинственный, в стену вросший!..
Кротко жду, когда зазвучит орган, еще миг — и пальцы коснутся клавиш. Я застыл, как бронзовый истукан, — он суров: не спрячешься, не обманешь. Зевы труб к сапфировым небесам, словно сосны, тянутся горным лесом.
…Хор затих, и первый протяжный звук чинно входит в сумрак вечерней мессы.
Он вступает, словно чеканит шаг именитый рыцарь в плаще багровом; накрывает, будто девятый вал и ведет, как дудочка крысолова. И неважно, кто ты, в чем скорбь твоя, где рожден, фамилия, имя, возраст… утолит печали крещендо труб, глубоко вдыхающих теплый воздух.
Повинуюсь шуму густых басов и хрустальному пению сотен флейт. Светлый хор серебряных голосов набирает силу и рвется вверх. Нарастает властный, упрямый зов
чередой аккордов — свободных, стройных… неземная мощь покоряет слух, воспарив торжественно в гулких сводах. И прозрачной тоникой — стой, смирись! — как резец, вонзается в рыхлый камень…
Я выдыхаю.
Ты чудо, жизнь.
Ксендз, улыбаясь, выводит: — Аmen.
20.01.2016