Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 1, 2019
Татьяна Гайдай, Евгения Тен, «Так называемая жизнь»
Санкт-Петербург: Аничков мост, 2017
«Так называемая жизнь» составлена из стихотворений двух авторов: Евгении Тен, занявшей четные страницы книги, и Татьяны Гайдай, разместившаейся на нечетных. В теле текста, как сейчас принято говорить, авторство не указано — свериться можно только в содержании. Этот графический прием, или анти-прием, призван, конечно, создать плавную линию повествования, перетекание одной интонации в другую, соединить левое с правым и уравновесить их. Сделать это бесшовно, однако, не удалось. Соседство авторов кажется искусственным, два голоса не сливаются в гармоничный дуэт и звучат самостоятельно даже при объединяющих их сквозных темах.
Проигрывает эта стратегия потому, что тексты Татьяны Гайдай и Евгении Тен находятся на разных уровнях художественной состоятельности: если издать их отдельными книгами, Гайдай потерялась бы, а Тен звенела (если уж думать о показательном парном катании, ее интонационным партнером мог бы быть Виталий Кальпиди). Однако есть в этом дисбалансе и плюс — на незамысловатых текстах Гайдай отдыхаешь от концентрированных текстов Тен: куплет и припев — или противовес, как весьма точно выразился автор предисловия Дмитрий Артис.
Общая точка сборки — авторы эксплуатируют одну и ту же извечную тему «не для меня цветут сады». Впрочем, с совершенно разных сторон: для Евгении Тен это экзистенциальная грусть по поводу своей чужеродности в мире как таковом; для Татьяны Гайдай — печаль по поводу чужеродности в мире некоего лирического объекта, любовного партнера, или же вытесения его из мира собственного: не встраивается, как ни крути.
Что интересно, у Евгении Тен тема инородности порой сужается до темы инородного тела, при этом раскрываясь и вовне, и вглубь (точнее даже было бы сказать: внутрь) и превращаясь таким образом из метафоры в метаболу:
разбереди себя, разори
чтобы не несли в тебя глухари
тяжелых гладких своих яиц
Или:
Я ложусь на живот, и мне снится, что я самолет.
Дорогие мне люди вошли в меня, как в самолет.
Я их аэро-Ной, мы спасемся. Набрав высоту,
я несу им напитки, но нет никого на борту.
Когда инородное не приживается, оно уходит:
есть тысячи причин меня забыть
ушла
пришла
цепочка без начала
взяла тебя — и можно было бы
кричать от этого
но не кричала
(…)
твой заново
журчит велосипед
вода покинет
верхнюю отметку
а из окна с седьмого этажа
уходит дым, не замечая сетку
Логично, что с темой инородности у Евгении Тен связаны близкие мотивы бегства и, как следствие, одиночества:
взахлеб учу чужие языки,
целую сапоги чужим тиранам…
(…)
Мне невдомек, что статус беглеца
уж много лет как снят с меня…
А это уже настоящая декларация:
Так же чисто должно быть в постели, как в сердце моем —
я не помню, кто мне посоветовал этот прием.
Одиночество героини Татьяны Гайдай — совсем другое одиночество. Ее переживания гораздо прямолинейнее и сводятся к потребности «любить и быть любимой» (цитата из предисловия) — нечетные страницы книги посвящены вопросам любовно-личного характера.
я стояла на цыпочках
пряча руки в груди
ежась от холода
думая о другом
капли стучали в крышу
ломали дом
капли взрывали голову —
только спать
чтобы не думать:
он не придет опять…
Или:
пишешь слова — впустую слова, звуки
гладишь лицом руки, ласкаешь руки
выжженным лбом тычешься в грудь, в плечи
каждой строкой тянешь в свою вечность
а на другой в гулкой дали третий
рвет тишину, пальцем виски вертит
словно бы вдруг он весь из себя вышел
все потому что он лишний там, лишний
Пазл счастья не складывается ни у героини Гайдай, ни у героини Тен. Их перекличка — это хроника несовершенств, что, собственно, и отражено в названии «Так называемая жизнь». Стихотворения обоих авторов действительно, как ориентирует читателя Дмитрий Артис, суть «части одного пейзажа». Точнее, искусственно составленного натюрморта: неестественность, разнородность, несовершенство как прием, и от этого градус отчаяния только растет.
Обобщая, можно сказать: обе части сборника сводятся к теме разъединенности. У Татьяны Гайдай — с человеком, а у Евгении Тен — с миром; мы видим еще один пример скольжения сквозного сюжета от микрокосма к космосу. Таким образом, проект склеивает интересная концепция, дающая этому литературному партнерству право на существование.