Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 1, 2019
Иван Щёлоков — поэт, публицист. Родился в 1956 году в Воронежской области. Автор десяти поэтических книг. Лауреат многих литературных премий, заслуженный работник культуры РФ. В настоящее время — главный редактор литературно-художественного журнала «Подъем», председатель Воронежской региональной общественной организации Союза писателей России.
* * *
Солнце и ветер меняем на вещи мы.
Небо уходит с радаров окрестности
В бездны, где в пленницах истины вещие;
Там же в изгнанниках ангелы вечности.
С тем и живу в виртуальном и ветреном
Мире без солнца с душой обесточенной…
В пробках удушливый стон километрами
Тащится помощью скоро-бессрочною.
Цивилизация грешная, вещная
Девкой беспутною, дурой беспечною
Кем-то в награду за подлость обещана
И на виду у других обесчещена.
КРОВЬ И НЕФТЬ
В моих жилах течет нефть.
Она — моя кровь и сущность,
Она — моя соль и сласть.
Я — огнеопасный!
Прошу: не играй рядом с огнем.
Нефть горит на моих щеках румянцем.
Нефть во мне бунтует, кипит,
Бьет фонтаном из глубинных пластов души.
В жилах моих сверстников тоже течет нефть.
Мы — нефтеносное поколение безумцев.
Если кто-то с помощью генной инженерии
Одним щелчком компьютерной мышки
Вскроет скважины наших душ, —
Кроваво-огненный нефтяной дракон
Сожрет всех, не оставив памяти.
Прошу:
Не играй рядом с огнем —
Очень опасно!
* * *
Пройди точку роста дневного сна
С четырнадцати до пятнадцати сорока,
И тогда поймешь, какова она
Жизнь, где сороки накликивают срока —
Не в провинциальной убогой мгле
От миллионника в двух сотнях звериных верст,
А здесь, у крана с бадьей на стреле,
С кучами мусора в ней вразброс и внахлест.
Тут же — крест-накрест и запросто сквозь
Среди рубероида с щебнем — душа в тросах,
Чтоб не болталась от прочего врозь
И не срывалась, прогуливаясь в небесах.
Ей бы жить ниже, поближе к земле,
К собакам, кошкам, кузнечикам, даже червям,
Она ж рвется вверх, чтоб пропасть во мгле
Космической агонии на радость чертям.
Раньше роща была — теперь вот дом
В двадцать три этажа, котелкой, как колбаса,
Двадцать четвертый — дневного сна небослом
В мозгу с сорочьей песней на все голоса.
ДОН
Дон — парень равнинный, степной, внеграничный,
Дон — ветер с холма над своим быстроводьем.
Отрепью времен и цареву отродью
Другие сподручней, другие привычней.
У, Дон-баламут, забияка и вольник!
Сгубили царя, коммунистов поперли,
А он все такой же — лихой и упертый,
Татарником вросший в крутой суходольник.
Ощерена даль рыжезубой волчицей:
Чужого не примет, своих не обидит…
Лесная Россия его ненавидит
И, не признаваясь, как раньше, боится.
СВЕТЛОГОРСК. ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Ходит по берегу чайка.
Плещутся волны у ног.
Чайка одна здесь хозяйка
Радостей всех и тревог.
В солнечный лик Светлогорска
Август вдыхает любовь
С рыжей песчаной полоской
В линии береговой…
В парке, под сенью вуальной
Сосен, кафе, фонарей,
Блеска пурпур виртуальный
Брызжет в сто глаз и бровей.
За санаторной оградой
Оздоровляемый люд…
Черное море — отрада,
Балтика — сердцу приют.
Голос услышав, неспешно
Чайка взлетает с песка.
Вечер курортником грешным
Движется вглубь городка.
* * *
Дал слово себе не соваться в политику,
В толпе затеряться, как с неба пришелец,
Мгновенья крутить — год за годом — по винтику,
Чтоб чувства в душе не ржавели, не мшели.
В субботу на дачу — с утра и до вечера;
Там сам себе царь, президент и присяжный.
У краткого лета в долгу, как у вечного,
Живу с неразгаданной правдой сермяжной.
Неспешная мудрость не сблизится с юностью —
Пути у них разные к душам и целям.
Кому-то разлуку, как птицам, на юг нести,
Кому-то свиданье — на север, к метелям…
* * *
Ты — бегущая по осени,
Ты — летящая под струями,
Для чего играешь косами,
Как натянутыми струнами?
У мелодии неслаженной
В календарной звукозаписи
Что-то нежное и важное
От косых ветров погасится…
Паутиной дни, как нервами,
Перехлестнуты, пришпорены.
Не судачь про жизнь по первому
Звуку, канувшему в шорохи.
Не разбей сердечной хрупкости,
Не развей душевной зыбкости.
Мир и так оглох от глупости,
От пещерной первобытности.
* * *
Промою окна — солнце, заходи,
Живи себе в балконной кубатуре!
У нас с тобой неделя впереди,
Пока сентябрь седых бровей не хмурил.
Пылил наш год и вдоль, и поперек,
Сквозил в щелях, и оседал на стены,
И, вопреки рассудку, к сердцу тек,
Кровавой мутью раздувая вены.
Сияй, свети из каждого угла!
Всего и нужно для большого счастья:
Смыть пыльный слой с балконного стекла
В преддверии осеннего ненастья.
* * *
Белым днем у всего на виду
В тщетных поисках сытного времени
Ходят дикие утки по льду,
По прозрачному,
скользкому,
первому…
На мосту легковушек затор,
В любопытстве сердца сочленяются.
Чьи-то губы рождают восторг,
Чьи со страха ледками ломаются.
Полдень гадким утенком с тоски
Поспешает на выручку с берега —
Тенью зыбкою лечь у реки
Через лед
молодой,
неуверенный…
Я от зрелища прочь не уйду,
Совершая, как птицы, скольжение…
Чудо чудное — утки на льду
Щиплют собственное отражение.
Пыль с холмов на версту. Ни снежка.
И морозов напасть несезонная.
Но сквозь лед прямо в души река
Вносит звоны свои колокольные.
* * *
Еще до Святок больше, чем неделя,
И с суетой справляешься едва,
А во дворе веселые метели
Уже поют во славу Рождества.
И тенькают синицы за окошком
Беспечно и без грусти о весне,
С крыльца таская булочные крошки
То к яблоне и груше, то к сосне.
И легкое, до радости, волненье…
К метелям, птицам, в заметенный сад
Торопишься на звуки обновленья,
Не понимая, а чему же рад.
* * *
Здесь шел мой снег… Шел только для меня,
Томил небесным выдохом и чувством.
Душа на голос в холод из огня
Брела монахом в снеговую пустынь.
Все путалось: сегодня и вчера,
Любовь и страсть, разлука и прощенье…
Снег шел и шел на поиски добра,
В орбитах зла заполучив вращенье.
Снег мною был: он смахивал лицом,
Осанкой, взглядом, и, конечно, духом.
Снег Богом был — я был ему Отцом,
Всевидным Оком и Всеслышным Ухом.
Спал мир многоэтажный в белизне,
Ни стон, ни вздох не отпустив наружу.
Снег шел и шел… Он шел сейчас во мне
С надеждой тайной успокоить душу.
ТОСКА ПО СНЕГУ
Снег к утру ветром слизан.
Мир — негатив с луной.
С кем ты, соседка Лиза?
Как тебе здесь одной?
Думала: снег навечно.
Он изменил за ночь.
На безымянном — колечко.
Память… А шли б все прочь!
Март — закон бутерброда,
Маслом то вверх, то вниз.
Ночь без имени-роду,
В девкину жизнь не прись.
Лиза, я тоже, тоже
Чуть о снеге грущу.
Ветер тоскуху множит,
Липнет дождем к плащу.
Снег — это свет, но холод.
Мало тысячи линз.
Осиротеет город,
Если не станет Лиз.
* * *
Нарисую тебя акварелью, гуашью
Или тушью, а лучше бы — собственной кровью.
Ты — не женщина, нет, ты, наверно, монашка,
Не из нашего блудного, плотского крова.
Ты — не женщина, нет, ты — скорей наважденье
Или ветка сирени из райского сада,
Всю неделю плененная для наслажденья
В бледно-серой баклажке из-под лимонада.
Я уже подступаюсь, волнуюсь, робею,
Я смешал акварель и гуашь вместе с тушью.
Но портрет не идет, и ломаются перья,
И в запасе остались лишь кровь да удушье.
Я тебя нарисую, как ветку, как чашу:
С полутенью, в масштабе, в пропорциях, в штрихе…
Ты — не женщина, нет, ты — восторг из гуаши…
Жаль, что в жизни везет на портреты чувихам!
* * *
И какая тебе разница — кто ты?
И какая все бессмыслица — где ты?
Позади и в стороне повороты,
Привороты, уговоры, наветы.
Пропылил, прогрохотал августовским —
На меду, на соке яблочном — ветром.
Был всегда для всех таким — стал таковским,
Не опасным, может быть, просто вредным…
И зачем себя выпытывать — что там?
И зачем себя выматывать — сколько?
По грибы, по ягоды дождь протопал
И дорожку для любви сделал скользкой.
* * *
Недоеденная булка,
Россыпь крошек — по столу.
Тишина вздыхает гулко
В дальнем комнатном углу.
За окошком ветер резкий,
С вишен сыплется листва.
И качают занавески
Отзвучавшие слова.
Что за странный берег — осень:
Ни причалить, ни помочь.
На часах — всего лишь восемь,
А в душе — большая ночь.
Может быть, пора в разлуку,
Лист грести, гасить любовь…
Крошки счастья, крошки муки…
Осень — странных чувств юдоль.
КОГДА
…Когда в тебе перестанут нуждаться
И одиночество будет твоим единственным другом;
… Когда на прогулке никто не скажет:
— Здравствуйте!;
…Когда осенний лист в парке
Упадет с ветки не в раскрытую тобой книгу классика,
А на светящийся экран планшетника,
Над которым самозабвенно склонились
Парень и девушка у соседней скамейки, —
Подумай: может, настало время не задавать вопросов,
К месту и не к месту вставляя надоедливое:
— Когда?
Может, надо снова стать ребенком
И прокричать на весь парк:
— Почему?..
* * *
Не суетись: оно свое возьмет,
Расшвырянное вдоль и поперек
Охапками, как солнечный омет,
Безудержное время трех дорог.
Ты только в суете не проморгай
Оставленный за речкой, за скирдой
В печалях русских одичавший край
С погасшей над крылечками звездой.
Прозреют и спохватятся ветра,
И распрямятся травы на лугу,
И ты поймешь: пришла твоя пора,
Когда уже не скажешь — не могу!
* * *
Когда не бывает дождя,
Мы устаем от солнца,
Когда не бывает солнца,
Мы проклинаем дожди…
Когда я не вижу тебя,
Я ощущаю сердце,
А если я чую сердце,
Значит, и боль впереди.
Когда не бывает войны,
Мы забываем о мире,
Когда нас лишают мира,
Мы жить привыкаем войной…
Я крайностей этих раб,
А ты им — весы и мера…
Мы оба по высшей мере
Несем этот груз с тобой.
СЛОВО
Это слово меня выводило с обочин на твердь столбовую,
По сердцам опускалось в глубины племен и времен.
Возносило меня, как волшебное облако, в выси
Нежных чувств, не остывших от сладкой июльской жары.
Это слово зачем-то рождалось, молилось, мужало
И зачем-то под свод собирало сородичей с разных краев:
Сердцем к сердцу…
Плечом к плечу…
Рукой к руке…
Глазами к глазам…
И от первого крика до последнего вздоха — устами к устам…
Это слово меня берегло от стрелы, от пистоли, ракеты…
Неужель завтра может убить джентльменским набором IT
Где-нибудь на Тверской, у Останкино, у Эрмитажа,
На газопроводе с равнодушно-холодным созвучьем: поток?
Мы росли, мы мужали, мы мир наполняли гармонией братства,
Мы надежду в любовь облекали; как в Господа, верили в слово.
А теперь наше слово исторгнуто, сплюнуто заживо с губ.
Бессловесными дикарями проносимся мимо…
Куда?