Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 8, 2018
Татьяна Гайдай, Евгения Тен, «Так называемая жизнь»
Санкт-Петербург, «Аничков мост», 2017
Эта книга — диалог двух женщин, столкновение двух правд: у каждой она своя, и каждая ее по-своему хранит. Диалог — это деликатный процесс, редко он бывает равноправным, когда участники диалога рассматриваются скорее с точки зрения справедливости их аргументов, их содержания, чем с точки зрения оценки мощности и власти тех позиций, которые они занимают, и которые их защищают. Настоящее издание — как раз такой случай. Сходный конфликт в стихах разрешается неодинаково. Для Евгении Тен не так мучительно осознание конечности своего бытия:
Мне невдомек, что статус беглеца
уж много лет как снят с меня, я небыль,
и детям говорят, что я на небе
и стала там созвездием Стрельца.
Жизнь, как следует из названия сборника, «так называемая», то есть — имеющая, носящая звание. Когда мы чувствуем отчаяние или бессилие, этому сопутствует вопрос: насколько сегодняшняя — выхолощенная форма жизни — еще имеет смысл? Отчаяние не означает, что человек опустил руки. Оно подразумевает надежду, это сильное, распирающее, требующее выхода чувство, которое не всесильно. Другая сторона отчаяния — упование, оно требует крепкой уверенности и веры — в Бога ли, в человека. Упование предполагает жертву. Татьяна Гайдай оппонирует Евгении:
а у бога порой странный итог года,
не ногами топтать к сердцу его желоб…
но покуда живет голод, кипят воды.
рыба жерех, отдай тело свое в жертву.
Это стихотворение завершатся повелением — тычком, властно, требовательно. В стихах Татьяны Гайдай нет покорности судьбе: им свойственен накал страстей, они как звонко отбивающий минуты жизни маятник с высокой амплитудой. Завершая одно стихотворение безнадежными словами «все напрасно», в другом ее героиня спрашивает: «обещаешь любить больно»? Противление обыденности, от которой, впрочем, никуда не деться, заставляют Татьяну искать выход, биться, как упомянутая рыба, если не об лед, то хотя бы — двигаться, не стоять на месте. Евгения же, в противоположность ей, взирает на окружающий мир со смятением:
белая америка, америка цветная.
нас шесть миллиардов, но в этой комнате одна я.
крашу ногти от основания к краю.
что из этого следует? не знаю.
Общий знаменатель, единый и неотвратимый, уравнивает их вне каких-либо различий: проходит время — проходит жизнь. Различные речевые темы составляют своеобразный контрапункт. Такой диалог приводит к тому, что участники понимают позицию друг друга, но каждый остается при своем. Размеренно, по-взрослому текут стихи Евгении Тен. С детства знакомый нам образ возникает в холодных, замерших декорациях:
Послушай, в Якутии режут алмазы и лед,
И там не придумали точного имени снегу.
Тому не согреться, кто видел Якутию с неба.
Поедем туда, я найму голубой вертолет.
Художественный конфликт здесь проявляется исподволь: старый, маячащий детскими мечтами образ вынужден приспосабливаться к суровой взрослой реальности. Татьяна не желает принимать жизнь «так называемой», она вся — порыв, захлебывающийся, клокочущий, нервный:
вот бы в глаза медленно вглубь в губы
хрупкую плоть воссоздать из ребра куба
внутрь прорасти стоном ключа в ноты
кто там еще кто там еще кто там
Обязательна для диалога смена лиц, то есть должна наблюдаться попеременная адресация речи. При этом в процессе диалога происходит одновременная подготовка собственных высказываний, их реализация и восприятие своей речи и речи собеседника на слух. Во время диалога происходит постоянное изменение языковой ситуации. Так и в этой книге: статична она или динамична, зависит от того, чей голос завладел вниманием читателя. Опаляют, будоражат слова Татьяны Гайдай о птице Феникс:
и все же сколь мучителен полет!
как ярко и мучительно сгорает!
как будто бы и в самом деле знает
что завтра на рассвете оживет.
Для авторов эта книга — возможность не только быть услышанной, но и, что еще важнее, — услышать, взаимно обогатиться иной точкой зрения. В жизни, а потому и в литературе, глубоко укоренен монолог. Глубинное единство героинь Татьяны Гайдай и Евгении Тен при поверхностном расхождении речевых партий призывает и нас поставить под вопрос истинность крылатого выражения «разделяй и властвуй», так прочно пустившую корни в сознании массового читателя.