Андрей Ширяев. «Вот мы и не увиделись.За лето…»
Геннадий Головатый. «Слепые не могут смотреть гневно…»
Леонид Губанов. «Молитва»
Андрей Вознесенский. «Теряю голос 2012»
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 8, 2018
Евгений Степанов — литератор, кандидат филологических наук, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института, Университет христианского образования в Женеве и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Президент Союза писателей XXI века. Автор книг стихов, прозы, многих публикаций в периодике. Живет в Москве.
АНДРЕЙ ШИРЯЕВ
«Вот мы и не увиделись. За лето…»
Одна из основных, на мой взгляд, проблем поэтики — критерии оценки поэтического текста. Как его оценивать? По принципу — нравится или не нравится, или все-таки с научной точки зрения? Или — совместив эти два подхода? Много лет назад я предложил термин «тропонасыщенность», подразумевая под ним совокупность тропов и фигур, влияющих на суггестивность произведения. Доктор филологических наук А. Бубнов в беседе со мной развил эту идею и даже предложил ввести в литературоведческий обиход понятие «коэффициент тропонасыщенности». С одной стороны, все это, конечно, может показаться весьма комичным, с другой стороны, совершенно очевидно, что в литературном мейнстриме немало «раскрученных» стихотворцев, которые стихов писать не умеют, никаких тропов и фигур в их текстах нет и в помине. А поэзия — это все-таки не только душа, но и прием, точнее — совокупность приемов. Проще говоря — мастерство.
Поэтика трагически ушедшего из жизни Андрея Ширяева максимально сложна и имеет, согласно терминологии А. Бубнова, максимальный коэффициент тропонасыщенности. Здесь нет ни одного приема, который бы нарочито бросался в глаза, многочисленные тропы и фигуры как бы не видны, о них не думаешь и не обращаешь на них внимания. Стихи представляют из себя единую монолитную субстанцию, в которой все точно на своем месте.
Это как раз тот случай, когда зрелый мастер, владеющий всем версификационным инструментарием, сумел выразить себя и время, сумел сделать совокупность приемов — изысканной и волшебной поэзией, которой нельзя не сопереживать.
Вот характерное стихотворение.
* * *
Вот мы и не увиделись. За лето
засохло все, что требовало влаги.
Сезон ресниц. Стрельба из арбалета
в бочонок из-под выпитой малаги.
Полет на наконечнике. Гитара
в холодных пальцах. Вспышка кокаина
и гонка на взбесившемся «Камаро»
из джунглей в горы, вверх по серпантину.
И море. Пахнет порохом и сеном
от партизанской ржавчины и стали,
от ночи у старьевщика на сером,
когда-то разноцветном одеяле.
Прости. Немного слишком откровенны
желания и действия. На марке с
почтовым штампом — профиль Картахены.
Проси. Тебе воздастся. Это Маркес.
И это — одиночество. Беглянка,
монахиня, хранящая за крохи
любви чужую память, точно склянка
с водой из доколумбовой эпохи,
возьму тебя у терпеливой пыли,
войду, огнем и осенью наполню.
Ты говоришь, мы были вместе? Были.
Наверное, мы — были. Я не помню.
Приемы здесь самые изысканные — строчные анжамбеманы, неожиданные рифмы (eх. марке с—Маркес), аскетичная телетайпность речи и т. п. Но это не главное. А главное то, что стихотворение вызывает у меня (читателя) эмоции, я понимаю лирического героя, я понимаю, о чем трагически говорит автор. Он говорит о том, что нежные чувства быстротечны, о том жизнь проходит (прошла), о том, что шутки закончились. И тут «дышат почва и судьба».
Андрей Ширяев — выдающийся поэт. У меня в этом нет никаких сомнений.
ГЕННАДИЙ ГОЛОВАТЫЙ
«Слепые не могут смотреть гневно…»
Более тридцати лет назад автор этих заметок работал научным сотрудником Государственного музея Н. А. Островского, где в ту пору постоянно экспонировалась выставка «Люди корчагинской судьбы». Тогда автор узнал судьбы многих удивительных наших соотечественников и иностранцев, которые, несмотря на тяжелейшие физические недуги, сумели не пасть духом, написать интересные картины, книги… Скажу честно, зачастую восхищали не сами произведения, а л и ч н о с т и, их создавшие. Но в искусстве нельзя делать скидки ни на болезни, ни на заслуги авторов. Искусство или есть, или его нет. И каким бы ни был заслуженным человек, если он написал бездарное произведение, его, к сожалению, так и нужно называть бездарным.
Геннадий Головатый, царство ему небесное, автор нескольких сборников стихов, был инвалидом первой группы с раннего детства, был лишен радости движения. Но при этом жил полной жизнью, создал семью. У него родились дети. Он постоянно творил. Писал замечательные стихи и картины.
Я был однажды у него дома, в Москве, мы долго общались, говорили о детерминированности мира и на другие философские темы. Его оптимизм меня поразил. Общаясь с этим мужественным и израненным человеком, я понял, что не имею никакого права жаловаться на жизнь. Надо в любой ситуации (говоря фигурально) идти вперед.
Талантлив Геннадий Головатый был необычайно. Поэт, художник, философ. Словом, это и про него стихи Велимира Хлебникова:
«Это шествуют творяне,
Заменивши Д на Т,
Ладомира соборяне
С Трудомиром на шесте».
В далеком 1963 году «Комсомольская правда» объявила Всесоюзный поэтический конкурс. Участвовало несколько десятков тысяч авторов. Первую премию получил Геннадий Головатый. Вот за это — для меня несомненно великое! — стихотворение, которое не нуждается в комментариях.
* * *
Слепые не могут смотреть гневно,
Немые не могут кричать яростно.
Безрукие не могут держать оружия,
Безногие не могут шагать вперед.
Но — немые могут смотреть гневно,
Но — слепые могут кричать яростно.
Но — безногие могут держать оружие.
Но — безрукие могут шагать вперед.
ЛЕОНИД ГУБАНОВ
«Молитва»
СМОГ — легендарное неофициальное сообщество поэтов, прозаиков и художников, возникшее в СССР в застойные шестидесятые годы.
Информация из Википедии: «СМОГ (расшифровывается как “Смелость, Мысль, Образ, Глубина”) — литературное объединение молодых поэтов, созданное Леонидом Губановым в январе 1965 года. Одно из первых в СССР и самое известное из творческих объединений, отказавшееся подчиняться контролю государственных и партийных инстанций.
Организаторами СМОГа были: Леонид Губанов, Юрий Кублановский, Владимир Алейников, Аркадий Пахомов. Через некоторое время в СМОГ также вошли Саша Соколов, Сергей Морозов, Вадим Делоне, Борис Дубин, Владимир Сергиенко, Татьяна Реброва, Александр Величанский, Владимир Бережков, Юлия Вишневская и другие — всего несколько десятков человек. К СМОГистам был близок художник Николай Недбайло. Почетным членом СМОГа был философ Арсений Чанышев.
Аббревиатура СМОГ расшифровывалась обычно как “Самое Молодое Общество Гениев”, лозунгом которого был: “Смелость, Мысль, Образ, Глубина”, а творческий девиз — “Сжатый Миг Отраженный Гиперболой”. По свидетельству Юрия Кублановского первоначально СМОГ был аббревиатурой от слов “Смелость, Мысль, Образ, Глубина”, а остальные значения появились позже». [ 1 ]
В интервью пишущему эти строки один из отцов-основателей СМОГа Владимир Алейников рассказывал: «О СМОГе я сам написал довольно много. Другие — тоже писали, да только изрядно врали. Всю правду о СМОГе знаю сейчас только я один. Когда-нибудь, возможно, напишу новые книги о нашем содружестве. Осенью 1964 года я подружился с Леонидом Губановым. Идея — создать содружество талантливых молодых поэтов и прозаиков — была моей. Губанов — придумал слово СМОГ. Оно стало знаком времени, паролем, девизом целого поколения. Начало СМОГа — январь и февраль 1965 года. Все тогда происходило стремительно и шло по нарастающей — бурное общение, чтения стихов, преследования. Власти вовсю старались изничтожить нас на корню и считали, что СМОГ разгромлен. Но он выжил, был — с нами, в наших писаниях, остался — навсегда. Для меня было неприемлемым стремление некоторых сомнительных деятелей втащить СМОГ в политику. СМОГ — это литература». [ 2 ]
Владимир Алейников к СМОГистам также относит, помимо перечисленных в Википедии, поэтов Олега Хмару, Юрия Каминского, Леонарда Данильцева, Петра Шушпанова, Александра Морозова, прозаиков Вячеслава Горба, Николая Бокова, Дмитрия Савицкого, художника и поэта Игоря Ворошилова, публициста Вячеслава Самошкина. [ 3 ]
Безусловно, ярчайшей фигурой СМОГа является Леонид Губанов (1946—1983), значительный русский поэт, который сумел создать собственную неповторимую поэтику.
Наследие Губанова невелико, и не случайно редки его посмертные публикации на портале «Журнальный зал» — всего 2 (в журнале «Знамя», № 11, 2007, и журнале «Дружба народов», № 7, 2009).
Основным правилом Губанова было — не соблюдать правила; он разрушал метр и ритм стихотворения, не выдерживал канонов рифмовки, использовал эмоционально экспрессивный словарь («я умилен, как Гумилёв/ За три минуты до расстрела!»). Чувства, переполнявшие поэта, врывались в каркас его стихотворной строки и разрушали ее, создавая гармонию хаоса. Эклектичность письма не только не ослабляет поэтику Губанова, но делает ее максимально гармоничной и естественной. Именно т а к а я форма позволяет выразить
т а к о е внутреннее содержание. Показательно в этом смысле стихотворение «Молитва», которое я считаю великим.
МОЛИТВА
Моя звезда, не тай, не тай,
Моя звезда — мы веселимся.
Моя звезда, не дай, не дай
Напиться или застрелиться.
Как хорошо, что мы вдвоем,
Как хорошо, что мы горбаты
Пред Богом, а перед царем
Как хорошо, что мы крылаты.
Нас скосят, но не за царя —
За чьи-то старые молебны,
Когда, ресницы опаля,
За пазуху летит комета.
Моя звезда, не тай, не тай,
Не будь кометой той задета
Лишь потому, что сотню тайн
Хранят закаты и рассветы.
Мы под одною кофтой ждем
Нерукотворного причастья
И задыхаемся копьем,
Когда дожди идут нечасто.
Моя звезда — моя глава,
Любовница, когда на плахе,
Я знаю смертные рубахи,
Крахмаленные рукава.
И все равно, и все равно,
Ад пережив тугими нервами,
Да здравствует твое вино,
Что льется в половине первого.
Да здравствуют твои глаза,
Твои цветы полупечальные,
Да здравствует слепой азарт
Смеяться счастью за плечами.
Моя звезда, не тай, не тай,
Мы нашумели, как гостинцы,
И если не напишем — Рай,
Нам это Богом не простится. [ 4 ]
Любопытно, что при всей кажущейся неряшливости и «мятежности» стиля этого стихотворения (где бросаются в глаза неточные рифмы) оно написано строгим и выверенным четырехстопным ямбом. В этом сочетании несочетаемого — весь Губанов.
Рифменная система Губанова заслуживает отдельного разговора, это как раз тот показательный случай, когда форма и содержание едины, когда форма является квинтэссенцией сущности лирического героя.
_________________________________________________________________
Литература:
[ 1 ] Википедия, Url: ru.wikipedia.org/wiki/СМОГ
[ 2 ] Владимир Алейников, «Крылатое горение», интервью Евгению Степанову, «Дети Ра», № 2, 2012, Url: www.detira.ru
[ 3 ] Там же.
[ 4 ] Леонид Губанов, «Молитва», http://www.rvb.ru/np/publication/01text/15/01gubanov.htm
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ
«Теряю голос 2012»
Вознесенский — после болезни — говорил шепотом. Очень тихо. Но было все понятно. Заболев, он стал абсолютно похож — в моем представлении — на поэта. Даже более, чем в годы юности, когда не жалел собственного горла. Репортер времени. Пророк. У него были детское лицо и твердая рука. Однажды я сказал ему: лицо поэта — ваше лицо — это тоже поэзия. Он изумился: «Вы так считаете?».
Вознесенский всегда удивлял. Скорость, с которой поэт, точно ежедневная газета, отражал происходящие события, поражала. Мобильники, Интернет, дартс, ОРТ, НТВ, олигархи, Чулпан Хаматова, Шнур, Киркоров, Фрадков… все это атрибуты и герои поэзии Вознесенского… Зачем он это делал, возможно, напоминая кому-то ребенка, играющего в слова, как в игрушки?
Вознесенский понимал: скучно и занудно — не значит профессионально. Будучи профессиональным артистом, ветераном эстрады, он знал, как привлечь к себе внимание, как начать разговор на доступном современнику языке, чтобы потом сказать о главном — о душе. И тут поэт показывал обывателю его самого, как честное и порою нелицеприятное зеркало.
В нас Рим и Азия смыкаются.
Мы истеричны и странны.
Мы стали экономикадзе
Самоубийственной страны.
Картина не радужная. Такая — какая есть.
Иногда Вознесенский отказывался от жаргонных и бытовых словечек, как бы забывая о том, что нужно обязательно привлечь внимание, и говорил, вспоминая, что «поэт небом аккредитован», как настоящий парнасец. «Хищный глазомер» с годами не давал осечек.
Как палец, парус вылез.
И море — в бигуди.
И чайки смелый вырез
у неба на груди.
Особый разговор — версификационное мастерство поэта. Его излюбленные приемы — усеченная строчка (в данном случае он наследник по прямой Андрея Белого), стремительная перемена ритма в жестких границах одного стихотворения, его характерный размер — раешный стих, хотя поэт не чурался и более привычных ямба и хорея… Об этом многое сказано, остается напомнить: о Вознесенском написано, наверное, не меньше, чем написал он сам. В чем его только не обвиняли! Хулители как бы не замечали, что самые жесткие оценки поэт уже вынес себе сам, называя себя то представителем плебса, то и вовсе, прости Господи, подлецом.
Одно из характерных произведений поэта — «Озеро жалости». Это стихотворение — как бы квинтэссенция позднего Вознесенского. Здесь есть все: и непревзойденная наблюдательность («Сплющен озера лик монголоидный»), и звук, и ритм, и главное — гуманистическая позиция.
На то Вознесенский и поэт, что при всем своем авангардизме (на мой взгляд, условном) он был (и остается!) художником пушкинской традиции, ни на секунду не забывавшем о том, что одно из основных предназначений поэта не только, как он сам пишет, «демонстрация языка», но и — «милость к падшим». Не только любовь к ближнему, но и «любовь к неближнему» — вот основной лейтмотив поэзии Вознесенского. Он верил в будущее страны: «Входят неворующие / Русские новейшие!» — и в нас, современников: «Темнеет. Мы жили убого. / Но пара незначащих фраз, / но белая роза бульдога, / но Бога присутствие в нас»…
А я верю, что Андрей Вознесенский в раю. И жалеет нас, бедных и несуразных жителей Земли.
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ
ТЕРЯЮ ГОЛОС 2002
1.
Голос теряю. Теперь не про нас
Гостелерадио.
Врач мой испуган. Ликует Парнас —
голос теряю.
Люди не слышат заветнейших строк,
просят, садисты!
Голос, как вор на заслуженный срок,
садится.
В праве на голос отказано мне.
Бьют по колесам,
чтоб хоть один в голосистой стране
был безголосым.
Воет стыдоба. Взрывается кейс.
Я — телеящик
с хором из критиков и критикесс,
слух потерявших.
Веру наивную не верну.
Жизнь раскололась.
Ржет вся страна, потеряв всю страну.
Я ж — только голос…
Разве вернуть с мировых свозняков
холодом арники
голос, украденный тьмой Лужников
и холлом Карнеги?!
Мной терапевтов замучена рать.
Жру карамели.
Вам повезло. Вам не страшно терять.
Вы не имели.
В Бюро находок длится дележ
острых сокровищ.
Где ты потерянное найдешь?
Там же, где совесть.
Для миллионов я стал тишиной
материальной.
Я свою душу — единственный мой
голос теряю.
2.
Все мы простуженные теперь.
Сбивши портьеры,
свищет в мозгах наших ветер потерь!
Время потери.
Хватит, товарищ, ныть, идиот!
Вытащи кодак.
Ты потеряешь — кто-то найдет.
Время находок.
Где кандидат потерял голоса?
В компре кассеты?..
Жизнь моя — белая
еще не выпущенной
Го , горе!
Р you,
м м
ос те ю!
3.
…Ради Тебя, ради в темном ряду
белого платья
руки безмолвные разведу
жестом распятья.
И остроумный новоосел —
кейс из винила —
скажет: «Артист! Сам руками развел.
Мол, извинился».
Не для его музыкальных частот,
не на весь глобус,
новый мой голос беззвучно поет —
внутренний голос.
Жест бессловесный, безмолвный мой крик
слышат не уши.
У кого есть они — напрямик
слушают души.
(Стихотворение с официального сайта Андрея Вознесенского
http://andreyvoznesenski.ru/index.php?grpid=6#9)