Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2018
Юрий Милорава — поэт, переводчик. Родился в 1952 году в Тбилиси. Окончил Тбилисский институт иностранных языков. Печатался в журналах «Континент», «Крещатик», «Черновик», «Дети Ра», «Зинзивер», «Воздух» и др. Изданы три книги стихов. Автор критических и литературоведческих статей, воспоминаний о Викторе Шкловском, переводов с французского и грузинского языков. 11 лет провел в США. В настоящее время живет в Москве.
* * *
Найден:
снежного инея, иного инея —
мусор: — расстрелов.
И за собой волочит нас его молния
в колючую проволоку укатанная.
Провожатый…
чист —
чистый, —
каскад, — су-гроба.
* * *
Зеленой, веток,
в лохмотьях,
отпущен,
идет армией отпущенной по домам,
на шоссе перешаг — деревьев армия,
впереди, — предводитель.
Сзади — мерцающая колдунья.
* * *
С айсберга
падает
пере-спевшее
неосторожно.
Ведь это все его вода,
куда не кинь взгляд,
Это все — глубина дворца, —
«Титаником» в стекло стучит.
Пере-спавшее, пере-петое.
Кругло мраморное
для перевернутого наяву
им выбранных часов.
Через узкую связку в то же стекло,
тех же часов.
* * *
Дают быту,
только живя
в отсутствии всякой неопределенности
и тайн, и
все беззащитно, насколько точен
тем движением.
Узнают, что ищет быт и засасывает
что.
В мясорубке ввинчено
тщательности клеймом, переворачивая внутрь —
берясь за рычаг.
Переставлено ново.
И рычаг узнают по взмаху.
* * *
Я иду
и ромб на асфальте.
Он
Скрыт.
У прохожего — стрельнул блеск от воротника,
ему стало слишком узко,
это от того, что рядом звук-случай
старых торжеств барабан вернул
из одного в другой.
Дробь.
Дробь.
Дальше в скважину.
Ключом — поворота в переулок.
* * *
Острова —
это крышки
без
колодцев.
За спинами матери грудных детей носят,
связки лука сушат на стене гирляндами,
серебряные подвески на лбах и одежде.
Стол загасит себя.
Стол, мерцания еретические на гвозде
из покровов
вибрируют.
Яблоки оставленные впрок,
глубина
и каверны яблок,
рывками яблочный воск и блеск.
Сумерки из роя сладостный пояс затягивают,
дрожь расставляют
на годовые кольца
деревянной столешницы.
* * *
Обломки льда
друг друга ищут,
обломки
и дышат, и скользят.
Отгороженный, угасающий дом,
куда не ходят.
Изнутри полый, шаткий.
Полоса течет,
лед парка,
и уже не так захватывает жестом лед.
И скамейки — раздумий, —
теперь без чтеца.
Досок,
от-
крытые.
Вдоль
страницы:
на
железной оси
* * *
В сердце —
сохранена
тропинкам, —
множественность
тропинок.
Откуда-то — живой всполох, затем по вытоптанному
загорится.
* * *
При каждом небе руль.
Наверху
руль,
борт,
весло.
Весло.
Дно движется наверху.
* * *
Усталый
человек.
Истаивающее
острие —
коническое, —
сердящегося
пара.
Окон
приземистое, безмерное — лавинообразное спокойствие.
* * *
Выгон песка.
Дно
бурное,
седое.
……….
Дышащие поры,
согнутые списки.
Середина — основ.
Знаменитая пыль.
* * *
Город
делил тьму. Он перебирал ее — решеткой кипящего заката.
* * *
Перед вуалью наброшенной новая западня.
Перед статуями
тросы.
Чтобы
истлела
и
иссохла
сама
жажда отгадок.
* * *
В рост
от солнца
шипов
милостей
и от розы,
есть жар.
Жест — жар нескончаемый, — по расщелинам утра,
в улице.
* * *
Пар из
радуги —
рискованной влаги, —
крепкой, вдета и тем, чем марево, — ворот Облака, —
радуга в день и в само время
вдета — мерцает!
Словно это — дыхание, —
неизбывное, —
предков
дымка.
* * *
Вагон —
это понять, распахнуто сетью, что — отъезд,
боль, тем самым, в ряду купе
запрет стал слепотой и не видна: в окне
перспектива…
Лишь насыпь не механистична.
Насыпь насыпана из прошлого прошлым,
где — объят ветками с колыханьями, —
сонными веток, —
идет, с логовищами роговыми вязанкой,
внутри которой улитки — лесничий…
проводница
в форме синей.
Отбытие.
И занавесей
ск-лад-ки, wagen, путь
внутрь — перекрыла, —
к двери приставила ключ.
* * *
Ход,
ход,
точка
точного
в верховном дворце миллионов, бесконечная
бумажников,
денег
Черная Свалка,
чертит
липкую кровь.
* * *
Холст
словно скована ткань
и рассыпаны
целые,
на вкус еще не жалкие ягоды.
Но ступени
покаты
в укрытиях обещаний,
сами ластясь
со струями-сердцевинами труб.
И обездвижены овалы.
* * *
Часто — неверное. — бегущих, —
заводью ручья.
Просветов речи часты чутки.
Другое распахнуто
и белое, белое слово длится,
чьи — листья, —
в железо, — зова.
В иное, злое бряцание стрелок.
* * *
Ручей
из горы,
из сада
и из тишины.
Чело, чело, чело, чело… гона.
Отсеченное.
И колокол —
срез в урочный час, — являя.
Рядом ниже брошенное,
не тщетой,
но самим собой незапятнанное.
Ниже пен налезающих брызг.
И ниже стенаний,
ниже.
Свой промысел
медный — вертя, — с языка.
* * *
Крох — лаковое кольцо
под молчание
стихших, —
неравное, —
их мотылек легкий, — пал луч,
сам с высоты он дрожь, — облачко
в кольце
дверей,
двигая части
рыхлой
массы.
* * *
Грязи и пятен — эхо кается.
В новых мельканьях лица,
эха звуки, измятые на пороге.
И грязи эха комка — стал он руслом,
не своим, иссохшим, —
руслопоток, —
стволов серых
деревьев.
И голубых фиалок.
* * *
Тучными парапетами
ждут, и лоснясь, перегнувшись,
меру и штрихов, собранных с червоточиной,
над каналами толстый том не поднять.
Пляс
у уст
извива воды.
у пляса
точек —
бессильная немота.
* * *
Лоно знамени.
Часто сюда и во рвах измятое —
переменами согнанных
тридцати пяти летописей
глин,
глин изгнанных, знамя-мяс-глин.
И в даль
песчаником и черноземом —
спутанное, — лоно-твердь.
* * *
Там по тропе
седин дугой,
но он один,
ноябрь,
и неясным трещин оставлен холод зарниц
под
далекими сводами.
* * *
Или добр
дракон-губ.
Или — над,
просто
сам над, —
в алую ярь
тасующихся,
теснящихся
над берегом
(губ) — губ.
* * *
Осенью — месса.
Все ближе им слышным рдеет —
не затоптанных, —
свое ось-осень, —
лент сгиба, — шершавее, — рдеет, —
складкам,
и чертой крутит металла.
И ветра от лета
иное,
где только у люков тихих —
есть хор голосов.
* * *
влага лощин — лад, — ковши световые и
звон.
* * *
Томная и с лета —
выгон, — алых маков, —
расцветила холм-печь в родах.
* * *
Огнем утлая
найдена мощь.
Расколотое — око,
око.
Лишь золы юдоль
теперь за остриями.
О, око!
Юла головешек.
Юла из ликов!