Новое о Людмиле Кузнецовой-Бурлюк. Статья
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2018
Евгений Деменок — журналист, культуролог. Родился в 1969 году в Одессе. Автор нескольких книг, в том числе монографии «Новое о Бурлюках» (Дрогобыч, 2013), а также множества статей, посвященных творчеству писателей и художников, принадлежащих к «Одесской плеяде», и кросс-культурным контактам. Живет в Одессе.
Незаслуженно забытые имена…
Хотя — разве есть кто-то, забытый заслуженно?
И, тем не менее, особенно обидно, когда пелена забвения скрывает детали судьбы
людей талантливых и даже известных. Словно и не было их творчества, поисков и
находок, словно не звучали их имена со сцены, не были опубликованы в книгах или
каталогах выставок живописи и графики. «Поэты второго ряда», «художники
третьего ряда»… Зачастую их судьбы интереснее тех, кто из «первого ряда».
Заниматься поисками забытых страниц их жизни, утерянных фактов биографии —
удовольствие, сродни чтению увлекательного детектива. Хотя — не чтению, ты сам
становишься тем самым детективом, который идет по следу. Любые находки —
огромная радость, а особенная удача — когда после первых публикаций тебе вдруг
приходит письмо от очевидца тех событий, от человека, который общался вживую с
теми, кто уже стал для тебя легендой.
Пять лет назад я написал цикл статей, которые легли впоследствии в основу книги
«Новое о Бурлюках». Основным источником информации
стал прежде не изученный пражский архив семьи Фиала-Бурлюк,
сохранившийся в семье потомков младшей сестры Давида Бурлюка,
Марианны, вышедшей 23 сентября 1921 года в Токио замуж за чешского художника Вацлава Фиала. А толчком для поиска стал, как обычно,
интерес к открытию новых деталей биографий людей, связанных с Одессой. На этот
раз я искал любые сведения о судьбе Людмилы Бурлюк,
старшей из сестер Давида Давидовича, которая вместе с ним участвовала в XVII и
XVIII выставках картин Товарищества южнорусских художников в 1906 и 1907 годах.
На XVII выставке ТЮРХ вместе с ними выставил свой этюд и Владимир Бурлюк, который учился с Давидом в Одесском художественном
училище в 1910-1911 годах и жил с ним в доме по Преображенской, 9, почти
напротив училища. Весной 1911-го Давид Давидович окончил Одесское художественное
училище по II разряду, получив диплом учителя чистописания и рисования.
Интересно, что по первому разряду в том же году училище окончили Константин
Бондаренко, Радион Габриков,
Тимофей Кравченко, Симха Симхович, Моисей Шпарберг и Иван Шульга. Помнит ли кто-нибудь сегодня эти
имена?..
Как ни удивительно, информации о Людмиле Бурлюк,
поступившей в 1903 году в Академию художеств в Санкт-Петербурге и там
познакомившейся со своим будущим мужем, скульптором Василием Кузнецовым, было до обидного мало. Были известны несколько цитат о ней
Бенедикта Лившица и самого Давида Бурлюка, некоторую
информацию можно было также почерпнуть из ее собственных воспоминаний о друзьях
и соучениках по Академии художеств Исааке Бродском и Митрофане
Грекове (Мартыщенко), а
также из ее воспоминаний о Валентине Серове. С Серовым Людмила Бурлюк познакомилась в 1906 году в Санкт-Петербурге, в
мастерской мастера гравюры Василия Васильевича Матэ.
Валентин Александрович высоко оценил ее способности и даже пригласил вместе
рисовать натуру; позже Людмила была в гостях в его московской квартире. С
Бродским же и Грековым она познакомилась благодаря
старшему брату, Давиду — оба художника были его соучениками по Одесскому
художественному училищу (Давид Бурлюк учился там
дважды с перерывом в 10 лет, сначала в 1900-1901-м, затем в 1910-11 годах). И
Бродский, и Греков неоднократно приезжали в гости к большому семейству Бурлюков в имение Золотая Балка Херсонской губернии и Козырщина Новомосковского уезда
Екатеринославской губернии. Именно в Козырщине в 1906
году и выполнил Исаак Бродский знаменитый портрет Людмилы Бурлюк,
находящийся теперь в его Музее-квартире в Санкт-Петербурге.
В своих «Фрагментах из воспоминаний футуриста» Давид Бурлюк
писал о том, что, увлекшись рисованием, он «стал засаживать за стол свою сестру
Людмилу и брата Владимира»: ей было тогда восемь лет, а брату шесть, и делал в их тетради рисунки… заставляя «своих учеников»
копировать эти рисунки».* И далее, вспоминая о лете 1898 года, проведенном в
Новгородской губернии, в пяти верстах от имения Суворова «Кочанское»,
он писал: «У нас проживала в то лето художница Александра Ивановна
Рощина-Колесова. Она учила живописи сестру Людмилу и мою матушку Людмилу
Иосифовну. <…> Я забыл сказать, что а августе
месяце 1897 года, когда мы жили в Харьковской губернии, Лебединского уезда, в
родовом гнезде Бурлюков «Рябушки»,
я сделал первый рисунок с натуры, портрет моей сестры Людмилы, это был набросок
с натуры, и он отличался сходством. Что привело меня в восторг».**
Писал Бурлюк и о том, что в 1907 году он получил
письмо от Андрея Шемшурина, который видел его,
Владимира и Людмилы картины на разных выставках Москвы и приглашал их в Москву,
чтобы принять участие в выставке «Имени Леонардо да Винчи». Именно Шемшурин стал одним из первых важных знакомых Бурлюков в московских художественных кругах, именно он
познакомил их с Михаилом Ларионовым. А позже Людмила Бурлюк,
уже поступив в Академию художеств, пригласила в Чернянку, где жили тогда Бурлюки, свою приятельницу, первую жену Аристарха Лентулова, Зинаиду Байкову. Через
нее Бурлюк и познакомился с Лентуловым.
Давид Бурлюк писал также, что в
1908 году, после рождения первого сына Ильи (Бурлюк
приводит дату его рождения в своих «Фрагментах из воспоминаний футуриста» — 7
сентября, но это не так, Илья родился 8 сентября), она забросила живопись и уже
не принимала участия ни в знаменитых «Салонах Издебского»,
в которых были представлены работы Давида, Владимира Бурлюков,
их матери Людмилы Иосифовны Михневич и даже одиннадцатилетней Надежды Бурлюк (в секции детских рисунков), ни в других выставках,
на которых представляли свои работы Бурлюки.
А вот что написал о Людмиле Бурлюк в своем «Полутораглазом стрельце» Бенедикт Лившиц:
«Кроме Давида и Владимира, художницей была старшая сестра, Людмила. Ко времени
моего приезда в Чернянку она вышла замуж и забросила живописью. А между тем
десятки холстов в манере Писсарро, которые мне
привелось там видеть, свидетельствовали о значительном таланте. Братья
гордились ею, хотя еще больше ее наружностью — особенно тем, что на каком-то
конкурсе телосложения в Петербурге она получила первый приз. Младшие дочери
были еще подростки, но библейски монументальны: в отца».***
Лившиц впервые приехал в Чернянку, административный центр принадлежавшего графу
Мордвинову Чернодолинского
заповедника, которым управлял с 1907 по 1914 год глава многочисленного
семейства Бурлюков Давид Фёдорович, в декабре 1911
года.
После этого о Людмиле — лишь несколько строк в биографии и отсутствие точной
даты смерти. Известно лишь, что умерла она в Праге.
К счастью, мне удалось разыскать в Праге родственников Людмилы и ее младшей
сестры Марианны; у них в доме сохранился архив обеих сестер. Дополнили
информацию письма обеих сестер Давиду Бурлюку,
жившему с сентября 1922 года в США — письма хранятся в архиве Бурлюка в Сиракузском
университете. Там же хранятся автобиографические заметки Бурлюка,
часть из которых не была опубликована — в них есть также упоминания о Людмиле.
На поиски ушло почти пять лет, но благодаря этим находкам удалось заполнить
многие белые пятна в биографии Людмилы Давидовны Кузнецовой-Бурлюк.
«Людмила Бурлюк, родившаяся в 1885 году, проявила
необычайные способности к рисованию в возрасте 13 лет»****, — писал в своих
неопубликованных воспоминаниях Давид Бурлюк. «Летом
1902 года в Золотой Балке на Днепре, в Херсонской губернии, она рисовала
обнаженной свою служанку, Дуняшу, и наши гости, Исаак Бродский и Митрофан Мартыщенко, студенты
Императорской Академии искусств, были удивлены. Было решено, что Людмила будет
сдавать экзамены в Академию этой же осенью. Диплом Академии давал множество
привилегий, статус, стипендию и возможность учиться в Европе, получая хорошее
денежное пособие. Каждую осень сотни желающих пробовали свою удачу, многие из
них — уже в зрелом возрасте, с обширными познаниями в искусстве. Людмила
успешно сдала экзамены и была зачислена в группу из 15 студентов, которые
поступили без рекомендаций от провинциальных художественных школ и училищ.
Каждый год около пятидесяти человек праздновали свое поступление в стены
Академии, основанной Екатериной II в 1758 году».
Давид Давидович опускает, что вместе с Людмилой в Академию поступал и сам он,
однако провалился на экзамене по рисованию, получив по жребию место в самом
конце натурного зала и не сумев достаточно хорошо разглядеть предмет рисования
единственным глазом.
«Людмила училась в Академии с большим успехом в зимний сезон 1902-1903 годов и
продолжила обучение в 1903-1904 годах. Осенью 1904-го она была зачислена в
студию профессора Ционглинского. Весной 1905 года манера ее живописи начала
изменяться; мой брат Владимир и я начали использовать в своей живописи яркие и
чистые цвета, и она, путешествуя на юг с берегов Невы через Москву,
неоднократно посещала собрания братьев Морозовых и Щукина. Отношение
профессоров Академии к ее работам немедленно ухудшилось, однако весной 1906
года ей была оказана честь — она была приглашена в объединение «Мир искусства»
Сомовым и Серовым. Людмила также принимала участие во множестве организованных
мной выставок, представив много холстов. Последней выставкой, в которой она
приняла участие, была “Стефанос” в Москве, в 1907
году. В феврале 1908 года она вышла замуж за скульптора В.В. Кузнецова, чей
отец был железнодорожным инженером, последним проектом которого была железная
дорога из Петербурга в Мурманск. Кузнецовы были дружны с Ремизовыми,
Мережковским и сестрами Гиппиус. Все они были архаистами, ненавидящими все
новое, и вскоре Людмила стала относиться к нам как к “чужакам”. У Людмилы с
Кузнецовым было четверо детей: Илья (1908), Кирилл (1912 (20
февраля — прим. автора)), Даниил (1914 (Бурлюк ошибся
— Даниил родился 3 июня 1916 года — прим. автора)) и Василий (1915 (30 января —
прим. автора)). Двое из них, Илья и Даниил, погибли во время Второй мировой войны, а Василий сошел с ума в немецком
плену. Кирилл стал архитектором и жив сейчас (Бурлюк
писал эти воспоминания в конце 1950-х — начале 1960-х — прим. автора),
Людмила жила с ним в Москве в 1947 году».*****
Тут Давид Давидович ошибается — несколько послевоенных лет Людмила Давидовна
прожила с Кириллом и его сыном Олегом в Ленинграде. У меня
хранятся письма от их соседей по ленинградской коммунальной квартире — Григория
Романовича Ильмера и Евгения Львовича Барсука, в
которых подробно описаны эти годы. Я расскажу о них позже.
Ошибся Давид Давидович и с годом поступления сестры в Академию. Совсем недавно
в том же пражском семейном архиве, в старом кошельке Людмилы Давидовны мы нашли
архивную справку, выданную ей 8 января 1937 года ленинградским Архивом
внутренней политики, культуры и быта «для предоставления в аттестационную
комиссию». В справке, отправленной по адресу ее тогдашнего проживания: Аркадак
Саратовского края, Вокзальная улица, дом 6, написано:
«Бурлюк, Людмила Давидовна, родившаяся в 1886 г., с
20 декабря 1903 г. по 13 декабря 1907 г. состояла вольнослушательницей Высшего
художественного училища при Академии художеств.
В приложенном к ее личному делу удостоверении от 29/Х — 1929 г. профессор
живописного факультета Ленинградского Государственного Высшего Художественного
Института А. И. Савинов указал, что за время пребывания Л. Д. Бурлюк-Кузнецовой в Высшем Художественном училище она,
«будучи отлично одаренной к живописи и упорной в труде, оказывала выдающиеся
успехи».
Выдающиеся успехи… Людмила Давидовна действительно могла сделать выдающуюся
художественную карьеру — и начала очень ярко, участвуя во множестве выставок
вместе с братьями.
В каких же именно выставках принимала участие Людмила Бурлюк?
В своей книге «Бурлюк пожимает руку Вульворт Бильдингу»6*,
выпущенной уже в США в 1924 году, Давид Бурлюк пишет,
что Людмила, талантливая художница, в 17 лет выставила свои работы на выставке
«Союза русских художников». Однако в первой выставке объединения, состоявшейся
в 1903 году, Бурлюки не участвовали. Отнесем это
упоминание к длинному перечню преувеличений, которыми так часто грешил Давид
Давидович. Трудно представить, чтобы семнадцатилетняя девушка, только что
приехавшая в столицу, немедленно приняла участие в подобной выставке. Четыре
года спустя Давид и Людмила приняли участие в IV выставке картин «Союза русских
художников», проходившей в декабре 1906 — январе 1907 годов. Давид выставил
тогда один этюд, Людмила — три рисунка и этюд. Четвертая выставка СРХ была
представлена в Москве и Санкт-Петербурге, Бурлюки
приняли участие только в столичной выставке.
В 1904 году эскиз Людмилы Бурлюк «Качели» получил
премию на отчетной выставке работ учеников Высшего художественного училища при
Императорской Академии художеств. Интересно, что вместе с Людмилой премиями
были отмечены друзья ее и Давида Исаак Бродский и Степан Колесников, знакомый Бурлюка по Казани и затем по Америке Николай Фешин, а также выпускник Одесского художественного училища
Арнольд Лаховский, учившийся в Мюнхене у Антона Ашбе в одно время с Бурлюком.
Через два года Лаховский представит портрет Людмилы
на «XVII выставке картин Товарищества южно-русских
художников» в Одессе.
До нас не дошли сведения, принимала ли участие Людмила в «Выставке картин,
этюдов и художественных проектов местных и иногородних художников», которую организовал в январе 1905 года в Херсоне Давид Бурлюк. Но уже в следующей выставке, открывшейся 26 февраля
1906 года в зале Дворянского собрания на Николаевской площади в Харькове,
Людмила точно была представлена, так же, как и Владимир Бурлюк.
Это была «VII выставка картин Общества харьковских художников в пользу
голодающих» (26 февраля — 23 марта и 4 — 9 апреля 1906 года), активное участие
в организации которой принял Давид Бурлюк,
писавший в своих воспоминаниях: «По прибытии в Харьков, по улицам, где еще
кое-где не просохла кровь жертв расстрелов подавленного восстания, я уже бегал,
ездил на извозчике, уговаривая всех харьковских художников, и в залах
Дворянского собрания организована была <…> большая выставка в пользу
голодающих. Выставка открылась в начале 1906 года».7* Работы Людмилы
были тогда подвергнуты разгромной критике со стороны харьковских журналистов,
не привыкших еще к авангардным работам — а Людмила в то время находилась под
влиянием импрессионистов. По словам самого Давида Бурлюка, ранней весной 1906 года Людмила уже видела Щукинскую коллекцию и грезила Сезанном, «впрочем, эти грезы
сливались с твердой, талантливо перенятой выучкой болота академизма на
Васильевском острове»8*. В октябре того же 1906 года все Бурлюки участвуют в «XVII выставке картин Товарищества южно-русских художников» в Одессе, на Софиевской,
5. Согласно каталогу, Владимир выставил один этюд, Давид — шесть, а
Людмила — четыре этюда9*. На
рубеже 1906-07 годов все Бурлюки приняли участие еще
в двух выставках. Это была уже упомянутая нами выставка «Союза русских
художников» в Петербурге (27 декабря 1906 — 23 января 1907 гг.) и «Blanc et noir»
в Харькове (31 декабря 1906 — 31 января 1907 г.). И если реакция петербургских
критиков была, как обычно, довольно негативной, то харьковские журналисты
отметили удачные портреты работы Людмилы Бурлюк. И на
последующих выставках критика будет благосклонно относиться к портретам,
выполненных Людмилой. Она останется прекрасным портретистом до конца своих
дней.
Буквально через три месяца после «Blanc et noir», 22 марта 1907 года, в
Городском музее Харькова открылась «весенняя» выставка картин Харьковского
товарищества художников, в которой Давид и Людмила
также участвовали. Критики похвалили «светло-зеленый пейзаж с
сидящей под деревом женской фигурой» работы Людмилы10*.
Весной 1907 года Людмила и Давид представили свои работы на «Весенней выставке
в залах Императорской Академии художеств». Согласно каталогу, Людмила
выставила один, а Давид — пять этюдов. Адресом Людмилы, указанным в каталоге,
была Академия художеств.
В том же 1907 году семья Бурлюков переехала в
Чернянку (Новая Маячка Таврической губернии), где Давид Фёдорович получил
работу управляющего имением графа Мордвинова.
Разумеется, неугомонный Давид сейчас же устроил выставку картин Бурлюков в Херсоне, в Народной аудитории Общества
содействия физическому воспитанию детей. Было это в конце августа. На выставке
были представлены 200 холстов работы Давида, Владимира и Людмилы. После Херсона
Давид Бурлюк планировал перевезти выставку в Николаев
и Одессу, однако эти планы не осуществились. И в конце сентября Давид и Людмила
приняли участие в XVIII выставке картин Товарищества южно-русских художников в Одессе. Согласно
каталога, Давид выставил шесть этюдов, Людмила — один эскиз.
В декабре 1907 года Давид Бурлюк вместе с Михаилом
Ларионовым и Георгием Якуловым создают группу «Стефанос» (в переводе с греческого «Венок») и 27 декабря
открывают групповую выставку в залах нового здания Строгановского училища на
Рождественке, в Москве. В выставке, кроме Давида, участвуют и Владимир, и
Людмила Бурлюки. В апреле-мае 1908 года работы
Людмилы, Владимира и Давида выставлены в Санкт-Петербурге, на Невском
проспекте, на выставке «Современные течения в русском искусстве», которую организовал Николай Кульбин.
В этой же выставке участвовал и Василий Кузнецов. И тут появились первые
положительные отзывы.
«В группе “Венок” останавливают портретные этюды Людмилы Бурлюк-Кузнецовой.
Прежде всего, интересна ее манера брать натуру. В
этюдах и эскизах художницы нет той портретной “картинности”, которая только у
великих мастеров не сушит вещи и не придает ей шаблонной красивости. Художница
подходит к натуре вплотную и берет ее как-то неожиданно, точно заставая
врасплох. Внешняя художественность от этого часто страдает, но зато вещь
выигрывает в смысле углубленности психологической», — писал К. Эрберг в своей статье «Письма о творчестве. На выставке
“Современных течений в искусстве”», опубликованной в газете «Слово» от 29 июля
1908 года11*. И еще один отзыв: «У Людмилы Бурлюк
много выразительности в фигурах», — от критика под псевдонимом Старый Воробей в
«Последних новостях» от 1 мая 1908 года12*.
Работы Людмилы и Давиды Бурлюк были также
представлены на 36-й передвижной выставке картин (27 декабря 1907 — 10 февраля
1908 года, Исторический музей, Москва).
В ноябре 1908 года при активном участии Давида Бурлюка
и Александры Экстер в Киеве, на Крещатике,
58, была открыта выставка «Звено». На ней среди прочих были выставлены работы
Давида, Владимира и Людмилы Бурлюк.
«Лето 1909 года было спокойным. В нас все более развивалось
стремление устраивать выставки, за спиной был уже ряд громких выставок, от Т-ва Передвижных до Весенне-Академической, “Союза” и “Мира
искусства”, где наше появление вызывало, неизменно, атмосферу скандала», —
писал в своих воспоминаниях Давид Бурлюк. — «Прозвали нас “братьями Бурлюками”, хотя
с нами выставляла и сестра Людмила, до выхода ее замуж за скульптора Василия
Васильевича Кузнецова (был другом А. М. Ремизова и арх. Лидваля)
и до рождения у нее в 1908 году седьмого сентября сына Ильи (ныне на рабфаке в
Ленинграде)».13*
И, тем не менее, в 1912 году рисунок Людмилы Кузнецовой был представлен на
выставке «Мира искусства». В каталоге указан домашний адрес Людмилы:
Санкт-Петербург, Каменноостровский проспект, 62.
Согласно справочника «Весь Петроград» за 1915-17 годы, по этому адресу
находился Императорский Фарфоровый завод.14*
Эта выставка стала предпоследней, в которой принимала
участие Людмила Бурлюк, тогда уже ставшая Кузнецовой.
Последней будет выставка в Праге за год до смерти, в 1967 году. Выйдя замуж за
Василия Васильевича Кузнецова, Людмила целиком посвятила себя семье и
воспитанию детей. Василий Кузнецов быстро стал успешным скульптором (писать
красками он не мог, так как был дальтоником). Весной 1908 года он, так и не
окончив дипломную работу, вышел из Академии художеств; после этого карьера его
развивалась стремительно. Василий Кузнецов работал со многими талантливыми
архитекторами: А. В. Щусевым, В. А. Щуко, И. А.
Фоминым, А. А. Дмитриевым, Ф. И. Лидвалем, М. С. Лялевичем и другими. С годами он стал одним из ведущих
художников в области монументально-декоративной скульптуры. По его проектам
были выполнены декоративные скульптуры ко многим архитектурным сооружениям в
Петербурге — в том числе к зданиям Сибирского торгового банка, городского
Училищного дома им. Петра Великого на Петровской набережной и другим. Фризы для
российских павильонов на Международных выставках в Риме (1910) и Турине (1911)
также были выполнены по эскизам Кузнецова. Кроме того, он выполняет
скульптурные портреты: архитектора Мунца, А. М.
Ремизова, бюст Байрона.
В 1913 году Евгений Лансере, старший брат Зинаиды Серебряковой, Евгений
Лансере, пригласил Василия Кузнецова занять должность заведующего скульптурным
отделением Императорского фарфорового завода. На новом месте Василий Кузнецов
проявил себя самым выдающимся образом. Он создает проекты ваз, часов, шкатулок
с декором классического характера. В ассортимент завода вошел целый ряд его
декоративных произведений. Достаточно сказать, что уже после его смерти, в 1925
году, на Всемирной выставке в Париже, работы В. В. Кузнецова были отмечены
золотой медалью.
Василий Кузнецов продолжал заведовать скульптурным отделом завода до 1919 года.
К этому моменту, спасаясь от беспорядков революционного Петрограда, Людмила с детьми
уже переехала в село Аркадак Саратовской губернии (с 1963 года Аркадак стал
городом), а затем в Полухино, в двенадцати километрах
от Аркадака. Весной 1919 года Василий Васильевич переезжает к семье. Он
восстанавливает связь с Государственным фарфоровым заводом (так с 1917 по 1925
год назывался бывший Императорский фарфоровый завод) и приступает к исполнению
заказов; Людмила помогает ему заложить печь для обжига. Кроме этого, она рисует
портреты крестьян, обменивая их на продукты.
Вскоре Василий Кузнецов заболевает желтухой, и семья переезжает в Мещеряковку, а затем в Сергеевку. Живут в большой сырой
каменной кладовой с маленьким окном. Людмила пишет лозунги в сельсовете для
пролеткульта — за это ей выдают простые кожаные башмаки. Сельсовет дает Кузнецовым
большую избу, из которой в тот же день выселяют другую семью. Когда их
выселяли, Василий Васильевич помогал грузить вещи на телегу. Как выяснилось,
прежние жильцы только что переболели сыпным тифом. Василий Васильевич
заражается, и его помещают в земскую больницу Аркадака, выделив отдельное
помещение. Он упорно борется с недугом, не оставляя любимого дела; Людмила
ухаживает за ним, также переболев тифом, но в более легкой форме. Немного
окрепнув, Василий Кузнецов вернулся к работе — он лепит бюсты Карла Маркса и
Льва Толстого, занимается серией фигурок «Месяцы года» («Знаки Зодиака») для
Фарфорового завода.
В июне 1923 года Василий Кузнецов умер от тифа. Людмила остается одна, с
четырьмя детьми на руках. Она перебирается в Аркадак, а затем в Саратов, зарабатывая
на жизнь рисованием, работая учителем в школе и едва сводя концы с концами.
Выполняет различные заказы и в первую очередь рисует портреты. Переписывается с
Давидом и Марианной.Время от
времени Бурлюк делает ей переводы в долларах — до
начала 1940-х он и сам испытывал серьезные финансовые затруднения. Когда летом
1956 года Давид Давидович с Марией Никифоровной приезжали в СССР, они смогли
встретиться с Людмилой в Ленинграде, буквально в последний день перед отъездом
— Людмила писала позже Марианне, что Давид Бурлюк
тогда дал ей 900 рублей.
В конце того же 1956 года Людмила смогла переехать в Прагу, к сестре Марианне и
ее мужу, чешскому художнику Вацлаву Фиале. Она
приехала практически без вещей, зато с котом Рыжиком. Людмиле Давидовне был уже
семьдесят один год…
За несколько дней до переезда, 11 ноября 1956 года, Людмила отправила
письмо Давиду Бурлюку (публикуется впервые):
«Дорогой Додя!
Я получила пропуск и 15-го ноября предполагаю выехать поездом на Москву. В
Москве меня встретит сын и посадит на самолет (если денег хватит) Москва —
Прага. Я плохо сплю, нервы потрепаны. Даже счастье стоит больших волнений,
особенно после перенесенных невзгод. Твое письмо меня очень тронуло. Но нет
времени и устойчивости писать много.
Но человек я жизнерадостный (это мне всегда было присуще), и я рвусь к тому
теплу душевному, которое, я чувствую, даст мне Януся,
и к творчеству (может быть, очень пышно сказано), просто хочется
поработать пока голова работает, глаза смотрят и руки двигаются».
Я беседовал с вдовой Владимира Фиалы, Ольгой. Она прекрасно помнит Людмилу
Давидовну. Ольга Фиалова говорит, что Людмила была
счастлива в Праге. Она нянчила внучатых племянниц, Итку
и Яну, рисовала, писала стихи… В Чехословакии
68-летняя Людмила попала в совершенно другие условия — у нее была просторная
комната в большом частном доме, в котором жила семья Фиала, она не нуждалась в
деньгах и могла не беспокоиться о поиске средств к существованию.
Ольга Фиалова вспоминает, что каждое утро Людмила с Вацлавом раскладывали на большом столе листы бумаги и
рисовали, рисовали… Людмила Давидовна полюбила Прагу.
Она часто ездила на пленэр и делала наброски, писала виды города, пражские
черепичные крыши. Работ накопилось так много, что встал вопрос об организации
выставки. И за год до смерти художницы, с 19 марта по 2 апреля 1967 года, в
Культурном доме «Завадилка» в Праге (район Прага-6,
сейчас в здании находится отель «Zlatá Praha») состоялась последняя выставка живописи и графики
Людмилы Кузнецовой-Бурлюк. Большой зал был заполнен
пейзажами, портретами и натюрмортами, созданными Людмилой. Владимир Бурлюк вместе с Эвженом Шуляви опубликовал каталог выставки15*.
На открытии выставки Владимир Фиала прочел небольшую вступительную речь, копия
которой находится в моей коллекции. Привожу ее текст с небольшими сокращениями:
«Художница Людмила Давидовна Кузнецова-Бурлюк,
которая недавно отметила свое восьмидесятилетие, вот уже десять лет живет в
Праге. Если мы посмотрим на собрание ее работ, выполненных за этот период, то
увидим, что, несмотря на почтенный возраст, у нее получилось не только черпать
из новой среды новые мотивы, но ее творчество значительно обогатилось
импульсами нового чешского искусства. Это помогло ей снова обратиться к
цветовому выражению — художница нашла достаточно отваги, чтобы вступить в бой
за новое видение пейзажа, опираясь в то же время на свое собственное самобытное
понимание. Л. Д. Кузнецова не потеряла при этом связь с искусством своего
поколения, которое по стопам позднего импрессионизма и постимпрессионистских
направлений выбарывало право на существование
современного искусства в России.
Л. Д. Кузнецова, родившаяся 2 января 1887 года в Котельве у Харькова,
происходит из творческой семьи. Ее мать была живописцем-аматором,
старший брат, Давид Бурлюк, был выдающимся представителем
русского авангарда, так же, как и младший, Владимир. Пойдя по стопам старшего
брата, художница уже в 16 лет продемонстрировала отличные способности и
поступила в качестве ученицы в Петроградскую Академию искусств (1903-1907), где
училась у профессора Ционглинского, обожала Валентина Серова и шокировала
своими поисками старых профессоров. Замужество за петроградским
скульптором В. В. Кузнецовым расширило круг знакомств и интересов, но в то же
время усложнило собственные занятия творчеством, в особенности, когда Людмила
стала матерью четырех сыновей. Несмотря на это, ее работы начали привлекать
внимание в художественных кругах. В них был особенный род видения
психологического и поиск собственного художественного пути. Война, годы
революции и преждевременная смерть мужа сильно повлияли на последующую судьбу
Кузнецовой. Она пробивалась с детьми в провинции в качестве художницы,
учительницы и оформителя сцены, потеряла контакт с художественным миром, и
судьба ее, несмотря на почти романную притягательность, не способствовала
работе художницы.
Невзирая ни на потерю на последней войне трех сыновей, ни на собственные
болезни и немочь, Людмила осталась несломленной и
сохранила любовь к искусству, никогда не откладывала в сторону кисть и перо,
которым писала свои стихи в минуты вдохновения — так, как это делали ее братья.
В Кузнецовой живет дух, который склонен, как у героев классической русской
литературы, рассматривать собственную жизнь и все ее переплетения как сюжеты
для воплощения в своем творчестве — отдавая при этом все свои силы искусству и
создавая посредством его общезначимые ценности. Пусть данная выставка будет
понята как проявление данного усилия и любви к творческой работе, которую не
сломало неблаговоление судьбы или годы. Пусть она
будет проявлением признания душевных сил человека, которого не перестал
сопровождать талант и жгучая потребность художественного выражения, которая
присуща творческим людям.
Доктор Владимир Фиала».
Со времени предыдущей выставки, в которой принимала участие Людмила Давидовна,
прошло без малого шестьдесят лет.
На выставке были представлены не только многочисленные виды Праги и натюрморты,
но и портреты — в основном графические. Людмила Кузнецова-Бурлюк
была отличным портретистом, за годы жизни в Праге она нарисовала множество
друзей, знакомых и, конечно же, членов своей семьи. Часть портретов находятся
теперь в моей коллекции. Это два портрета Марианны Бурлюк,
в замужестве Фиаловой, первый из которых выполнен 30
ноября 1956 года, через несколько месяцев после приезда Людмилы в Прагу. В
ноябре 1957 года она нарисовала Давида Бурлюка и его
жену Марусю — карандашный портрет и портрет маслом. Бурлюк
позировал для портрета в профиль, как он обычно это делал и для фотографий — он
старался, чтобы левый, искусственный глаз не был виден. Именно осенью 1957-го
«отец русского футуризма» приехал в Прагу и впервые увидел сестер — после почти
сорокалетней разлуки. Есть в моей коллекции и графический автопортрет Людмилы Кузнецовой-Бурлюк.
Интересно наблюдать, как изменялась подпись Людмилы на ее работах. Работы
российского периода она подписывала по-русски как Людмила Кузнецова, а в Праге
стала подписывать их как Кузнецова-Бурлюк — иногда
кириллицей, иногда латиницей.
Пять лет поисков привели к результатам. Действительно, сквозь время начали проступать
черты почти забытой художницы, чей талант отмечали Бродский и Серов. Лишь
трагические жизненные обстоятельства не позволили ей встать на один уровень с
Зинаидой Серебряковой, чья судьба так похожа — любимый муж умер совсем молодым,
и она тоже осталась одна с четырьмя детьми на руках… К
счастью, Серебрякова смогла уехать в Париж, где уже жил к тому времени ее дядя,
который поддерживал ее, давая возможность заниматься живописью. Людмиле Кузнецовой-Бурлюк пришлось выживать в одиночку…
Но, пожалуй, самое удивительное случилось после публикации первых глав
книги «Новое о Бурлюках». Я получил письмо от соседа
Людмилы Давидовны по ее ленинградской коммунальной квартире.
Это до сих пор кажется невероятным — меня разыскал человек, который жил с ней
рядом в конце 1940-х годов!
Этим человеком оказался Григорий Романович Ильмер,
который живет сейчас в Лос-Анджелесе. После нескольких дней переписки я
связался с ним в Скайпе. Это было настоящим чудом —
спустя столько лет пообщаться с очевидцем тех событий. Его комментарий я успел
опубликовать в послесловии к книге. А закончил я книгу тогда словами:
«Свидетели той эпохи уходят — тем важнее сейчас любые воспоминания очевидцев».
И вдруг, спустя два года после выхода книги, в апреле 2015 года, я получил
письмо, начинающееся этими же словами. Вот оно:
«Уважаемый Евгений Леонидович!
Прочитал Ваш труд “Новое о Бурлюках” и споткнулся на
последней фразе — «Свидетели той эпохи уходят — тем важнее сейчас любые
воспоминания очевидцев». Я некоторым образом отношусь к последним, и посчитал
своим долгом написать Вам то немногое, что я знал, и,
самое главное, запомнил.
Я, Барсук Евгений Львович, 1937 г. рождения, брат Владимир,
1931 г. рождения, отец — Барсук Лев Соломонович и мать — Дравнек Магда Мартыновна (фотография на стр. 31 Вашей книги). Наша
семья два предвоенных года жила в Ленинграде в коммунальной квартире по адресу:
ул. Чайковского, 24, кв. 4. Обычная ленинградская коммуналка — 7 ответственных
квартиросъемщиков, в числе которых и семья Ильмеров.
Жил ли в то время в этой квартире Кирилл Васильевич Кузнецов и Людмила
Давидовна, не помню. Мама действительно в это время работала в ТРАМе (Театре рабочей молодежи — прим. автора), отец был
директором Ленэстрады. Война все изменила — отец с 23
июня 1941 г. младший политрук стрелковой роты, мы с мамой, как семья
комсостава, за неделю до блокады эвакуированы в Удмуртию. За войну наша семья
распалась: отец остался в армии в Свердловске, у него появилась новая семья. Мы
с мамой в августе 1946 г. вернулись в Ленинград. Работы в театрах не было, жили
на то, что присылал отец на наше содержание — 500 руб. в месяц. Буханка хлеба
на базаре в то время стоила около 100 руб. Летом 1947 г. нас с братом отправили
в Свердловск, к отцу. Помню, что на вокзале нас провожали мама и Кирилл Васильевич
(Кузнецов, сын Людмилы Кузнецовой-Бурлюк — прим.
автора).
Кирилл Васильевич воевал, на невском «пятачке» был ранен в ногу. Говорил, что
это спасло ему жизнь, из всей его роты (200 человек) в живых осталось только
пятеро. Жена Кирилла Васильевича умерла от туберкулеза, дети
— Олег 1937 г. рождения (внук Людмилы Давидовны, Олег, родившийся в 1937 году в
Аркадаке Саратовской области, живет в Санкт-Петербурге, по профессии
архитектор, окончил Ленинградский инженерно-строительный институт, является
членом Союза архитекторов России — прим. автора) и Алексей 1935 г. рождения
жили у родителей жены в Аркадаке. Гриша Ильмер
(Григорий Романович Ильмер, другой сосед Людмилы Кузнецовой-Бурлюк по ленинградской коммунальной квартире —
прим. автора) ошибается, утверждая на стр. 197 (книги «Новое о Бурлюках» — прим. автора), что Олег — старший сын. Кирилл
Васильевич после войны жил в нашей коммунальной квартире. Людмила Давидовна,
вероятно, тоже жила с ним в этот период. Об этом говорят портреты углем мамы и
Кирилла Васильевича, датированные апрелем 1947 года. Жизнь в послевоенном
Ленинграде была тяжела, постоянной работы не было. Кирилл Васильевич брался за
все, что подворачивалось — писал задники декораций для разных театров, делал
макеты. Помню изумительный по своей точности макет санитарного вагона,
изготовленный для какого-то медицинского музея в Ленинграде. У Кирилла
Васильевича и мамы были похожие вдовьи судьбы, дети, близкие театральные
профессии и интересы. Когда летом 1949 г. я вернулся из Свердловска в
Ленинград, то была уже новая семья — Кирилл Васильевич с мамой, я с Олегом и
Людмила Давидовна. Алексей оставался в Аркадаке, а Володя окончил школу и уехал
в Свердловск поступать в институт.
В октябре 1948 года в Ашхабаде произошло катастрофическое землетрясение, город
был разрушен, погибло 70 тыс. человек. В Ленинграде с работой было по-прежнему
тяжело, и Кирилл Васильевич вылетел в Ашхабад, где нашел работу художника в
восстанавливаемом театре оперы и балета. Позднее он вызвал в Ашхабад маму, и
она работала там чтицей в филармонии. Олега отправили в Аркадак, а Людмилу
Давидовну оставили со мной в Ленинграде.
Наша совместная, стар и млад, жизнь длилась 2 или 3
года, точно не помню. Людмила Давидовна много писала. Мы ходили с ней в Русский
музей и в Эрмитаж. Она разъясняла мне, чем характерен тот или иной художник,
что значит в картине свет и как трудно его писать.
Рассказывала, что в Санкт-Петербургскую Академию художеств она поступала вместе
с Давидом, и он первый ей позвонил и радостно поздравил с зачислением. А на вопрос
— а ты поступил, он ответил — “…нет, это ты поступила, я не поступил…”. В
Академии она училась по классу Серова. Говорила, что была знакома с Маяковским,
но он ей не нравился. Особенно мне запомнились наши походы в летний сад. Все
лето, почти каждый день, я носил мольберт и краски, а Людмила Давидовна писала
решетку и ворота летнего сада, а сбоку вековую липу. За лето окончить полотно
не успели, отложили на следующее лето. Через год пришли, а липы-то и нет,
спилили из-за старости. Помнятся и другие работы. “Полонез” — вереница
аристократических пар на балу. Рисунок, наверное углем, размером листа А3 или А4, иллюстрация, как говорила Людмила Давидовна, к
произведениям Пушкина. На рисунке внутренность церкви, вид с амвона, множество
прихожан, как положено, мужчины отдельно, женщины отдельно, и вдруг среди
мужских фигур узнаешь фигуру Пушкина. Небольшого роста, курчавый,
очень узнаваемый. Мне это показалось шедевром. Но надо было жить, точнее,
выживать. Поэтому по заказу модных дам Людмила
Давидовна изготавливала им “брюссельские кружева” на воротники и обшлага.
Секрет был прост — на кусок батиста тонкой струйкой фигурно выдавливалась белая
краска, которая, застывая, создавала иллюзию кружев, почти неотличимую от
оригинала. Население “попроще” заказывало “картину”,
чтобы повесить над кроватью. Сюжет был стандартным: озеро, камыши, лебеди,
луна, иногда ангел сбоку. Картина выполнялась на материале заказчика — байковом
одеяле.
Наконец приехали из Ашхабада Кирилл Васильевич с мамой, и Людмила Давидовна
начала писать мамин портрет. К сожалению, закончить его она не смогла, сказала,
что она не полностью понимает внутренний мир мамы. Зато портрет тети Лиды
(сестры мамы) полностью удался. Богатый внутренний мир мамы — это, конечно,
театр. Не имея возможности в Ленинграде работать в театре, она выезжала на
периферию и там вместе с Кириллом Васильевичем создавала свой театр. Кирилл
Васильевич был художником и исполнителем декораций, мама — постановщиком и
режиссером. В качестве актеров к ней добровольно приходила молодежь, рабочие,
студенты, а еще ранее мы, школьники. В 8 классе я сам играл купца в маминой
постановке пьесы Островского “Не все коту масленица”. Зимой 1953 года мама
осуществила свою мечту — поставила пьесу Островского “Гроза”, в которой
когда-то играла Катерину. 9 января 1954 года мама со своей труппой на полуторке
выехала по Ново-ладожскому каналу на гастроли (была предвыборная
компания и их использовали на выборных участках). Машина попала в
полынью, все спаслись, кроме мамы и шофера. После похорон я не мог оставаться в
Ленинграде и отец забрал меня в Свердловск. Кирилл Васильевич опять остался в
одиночестве, но, как мне потом рассказывал Олег, ненадолго. Он опять женился,
потом еще раз женился. Ваша информация на 197 стр. (книги «Новое о Бурлюках» — прим. автора), что у Кирилла Васильевича было
три жены, неточна. У Олега я со своей женой (Ирина Борисовна Желобина) был, вероятно, в 1967 году. В разговоре с нами
Олег сказал: “…из всех жен отца Магда Мартыновна была
самым порядочным, интеллигентным, теплым человеком…”. В этот приезд были мы и у
Кирилла Васильевича. Узнав, что мы с женой собираемся в Прагу, он сказал, что в
Праге живет Людмила Давидовна и дал нам ее пражский адрес.
До Праги мы добрались в конце января 1968 года. В Праге уже давно жила сестра
моей жены (Галина Борисовна Ванечкова) с семьей.
Поскольку мы с женой не знали Праги, то попросили Галю проводить нас,
подождали, пока она освободится, и вместе пошли по указанному адресу. Дверь нам
открыл молодой мужчина (Владимир Фиала), который, увидев нашу сопровождающую,
очень удивился. Такое же выражение мы увидели на лице Гали. Оказалось, что они
хорошо знают друг друга, так как вместе работают на философском факультете
Карлова университета. Пройдя в дом, мы объяснили хозяевам цель своего визита.
Нам ответили, что Людмила Давидовна вчера умерла. Говорили с нами холодно и
официально, но вскоре стало понятно, что меня принимают за внука Людмилы
Давидовны, и что Кирилл Васильевич и родные внуки не проявляли интереса и
внимания к жизни Людмилы Давидовны. Когда ситуация прояснилась, тон изменился и
меня спросили, приду ли я на кремацию. Я ответил утвердительно. Через некоторое
время мы с женой получили приглашение в семью Фиалы. По дороге к ним у нас
сломалась машина, и мы опоздали к назначенному времени. Мы с женой очень
волновались. Но не было ни слова замечаний. Марианна Давидовна и пан Фиала
встретили нас приветливо и шикарно накрытым столом. После застолья: “У нас есть
портрет вашей матушки…”. Это был рисунок углем, датированный 7 апреля 1947
года. Представляете, какая радость? Рядом был такой же портрет Кирилла
Васильевича. Я попросил оба, сказав, что портрет мамы — это для нас, а портрет
Кирилла Васильевича я передам ему при первой оказии. Все согласились и говорят:
“…пойдемте, мы вам покажем работы Людмилы Давидовны”. Работ было очень много,
но знакомых, памятных для меня работ не было. Большинство из них 60-х годов.
Нам предложили выбрать себе то, что понравилось. Мы выбрали две небольшие
работы: “Ваза с цветами на подоконнике” 1964 г. и “Вид из окна” 1965 г.
Хотелось взять больше, но неудобно было пользоваться ситуацией, учитывая
моральную и материальную ценность работ Людмилы Давидовны для ее близких
родственников. Портрет Кирилла Васильевича я передал ему, когда был в
командировке в Ленинграде. Особой радости он не высказал и, если бы я знал это
раньше, то оставил бы портрет себе. Кстати, на стене его квартиры я увидел
знакомый по детству “Полонез”.
На стр. 41 Вашей книги приведена “Интересная деталь…” относительно приезда в
Прагу внуков Людмилы Давидовны “…почти сразу после смерти Людмилы Давидовны…”.
При встречах с Олегом и Кириллом Васильевичем никто из них не говорил о такой
поездке, или даже о возможности ее. А встречался я последний раз с Кириллом
Васильевичем значительно позднее смерти Людмилы Давидовны. Вероятно, за внука
Людмилы Давидовны приняли меня. Я был в семье Фиала на следующий день после
смерти Людмилы Давидовны. Был на ее похоронах и поминках. Однако никаких
разговоров о еврействе Давида Давидовича не было, да и быть не могло, так как я
по отцу еврей.
Следующий эпизод с картинами Людмилы Давидовны связан с моей тетей Лидой. Она
врач, и, как военнообязанная, вынуждена была остаться в блокадном Ленинграде. В
декабре 1941 года от голода умерла ее дочь (моя двоюродная сестра), летом 1942
года в поезде, уже за пределами блокадного кольца, умерла от дистрофии ее мать
(моя бабушка), а в оккупации был убит ее отец (мой дед). Тетя Лида добилась
направления в действующую армию и дошла со своим госпиталем до Кенигсберга.
После войны осталась служить в армии, а выйдя на пенсию, жила в Зеленограде,
под Ленинградом. Была очень больным человеком. При нашей встрече (вероятно 1975
— 1976 гг.) она отдала нам два больших портрета (свой и мамин). Портреты у нее
хранились в рулонах и потребовали серьезной реставрации. Моя жена нашла
профессионалов на кафедре реставрации Академии художеств И. Глазунова в Москве.
Портреты были отреставрированы, этапы реставрации сфотографированы.
Вот коротко вся известная мне информация о Людмиле Давидовне и ее творчестве.
С уважением Барсук Е. Л., Желобина И. Б.».
Сказать, что, прочитав это письмо, я был поражен — ничего не сказать. Почти
семьдесят лет спустя нашлись очевидцы тех лет, люди, жившие рядом с Людмилой
Давидовной…
Наша переписка продолжилась и далее. Евгений Львович рассказал о себе и
прислал фотографии работ Людмилы Давидовны, хранящихся в их семье. Вот их
перечень:
«У меня имеется 5 работ Людмилы Давидовны: (1) портрет моей
мамы (36х27 см., рисунок углем), подписан и датирован 07.04.1947 г.; (2)
портрет тети Лиды (90х75см., масло), не подписан и не датирован, но я помню,
как тетя Лида позировала, портрет создан в интервале 1951 — 1953 гг.; (3)
портрет мамы (67х86 см., масло), не подписан и не датирован, создавался, как
мне кажется, в 1951 — 1953 гг., по словам Людмилы Давидовны не закончен;
(4) натюрморт «Ваза с цветами» (65х40 см., масло), подписан и датирован 1964, в
левом нижнем углу имеет дефект — оторван небольшой кусочек; (5) этюд «Вид из
окна» (51х48 см., масло), подписан и датирован 1965».
Безусловно, самая интересная работа — портрет Магды Мартыновны
Дравнек, фото которого до и после реставрации прислал Евгений Львович. Его
можно сравнить с фотографиями Магды Мартыновны, также
присланными Евгением Львовичем (на одной из них она в роли Катерины в пьесе
Островского «Гроза», на другой — за несколько месяцев до гибели, фото сделано в
конце 1953 года).
Прекрасно выполнен портрет тети Лиды — Алиды Мартыновны Дравнек. Привезенные из Праги работы типичны для
пражского периода творчества Людмилы Кузнецовой-Бурлюк
— во время визита в Прагу Марианна Бурлюк рассказала
Евгению Львовичу и Ирине Борисовне, что эти работы Людмила Давидовна рисовала,
сидя в своей комнате в большом доме семьи Фиала.
В своем письме (публикуется впервые — прим. автора) от 13 июня 1949 года к
Давиду и Марусе Бурлюк Марианна Фиалова-Бурлюк
пишет:
«Милые Маруся и Додя!
Вячеслав уже вам написал все главное и мне остается только кое-что дополнить.
Володя (сын Марианны и Вацлава Фиалы — прим. автора)
крепкий хороший мальчик, похож на нас обоих, говорит на четырех языках, летом
идет на военную службу на два месяца.
Живется нам, на здешние условия, хорошо. У нас дом — особняк в 6 комнат, с
кухней и небольшой сад в лучшей части Праги. С нами живут родители Вячеслава,
отцу 81 год, матери 75 лет. После войны получили письмо от Люды, очень
печальное, много пережила тяжелого, два сына убиты, один сошел с ума, остался
только Кирилл. Он архитектор, женат на актрисе (первая жена погибла в
Ленинграде при осаде), у него двое детей. Людмила живет с ними. Писала, что много
зарабатывает и этим живет, жалеет, что в свое время бросила заниматься
искусством».
Людмила Давидовна Кузнецова-Бурлюк на год пережила
своего старшего брата, Давида Давидовича — она умерла в Праге 1 февраля 1968
года и похоронена на кладбище LIBOC-VOKOVICE. Сегодня на кладбище
LIBOC-VOKOVICE похоронены четыре представителя семьи Фиала, в том числе
Марианна, и Людмила Давидовна Кузнецова-Бурлюк.
_________________________________________________________________________
*Давид Бурлюк. Фрагменты из воспоминаний футуриста.
Письма. Стихотворения. СПб., «Пушкинский фонд», 1994.
С. 109.
**Там же, с. 111.
***Бенедикт Лившиц. Полутораглазый стрелец.
Воспоминания. М., «Захаров», 2002. С. 17.
****«”Burliuk” by Marussia Burliuk».
Неопубликованная рукопись. Syracuse
University library. Manuscript collections.
David Burliuk papers. Box No. 7. С. 21.
*****«”Burliuk” by Marussia Burliuk». Неопубликованная рукопись. Syracuse
University library. Manuscript collections.
David Burliuk papers. Box No. 7. С. 22.
6*«Давид Бурлюк пожимает руку ВульвортБилдингу. Стихи. Картины.
Автобиография». НьюЙорк, Издание кооператива газеты
«Русский голос». 1924. С. 41.
7*Давид Бурлюк. Фрагменты из воспоминаний футуриста.
Письма. Стихотворения. СПб., «Пушкинский фонд», 1994.
С. 117.
8*Давид Бурлюк. Фрагменты из воспоминаний футуриста.
Письма. Стихотворения. СПб., «Пушкинский фонд», 1994.
С. 118.
9*А. В. Крусанов. Русский авангард 19071932.
Исторический обзор. М., Новое литературное обозрение. 2010. Том 1, книга 1. С.
73.
10*Там же. С. 76
11*Там же. С. 109
12*Там же. С. 109
13*Давид Бурлюк. Фрагменты из воспоминаний футуриста.
Письма. Стихотворения. СПб., «Пушкинский фонд», 1994.
С. 39.
14*http://skurlov.blogspot.com/2009/01/blogpost_3852.html
15*Výstava obrazů
a kreseb Ludmily Kuzněcovové Burljukové. 19. Března
— 2. Dubna 1967. výstavu
sestavil a katalog uspořádal Evžen Šoulavý, [autor úvodu Vladimír Fiala]. Praha, 1967