Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 12, 2018
Ольга Ефимова — поэт, прозаик, литературный критик. Родилась в Москве. Окончила экономический факультет МГПУ по специальности «Менеджмент в сфере образования». С 2014 года посещает поэтический семинар С. С. Арутюнова в Литературном институте им. А. М. Горького. Ранее занималась в литературной студии «Жизальмо» под руководством Т. М. Котеневой-Громан. Участвовала в фестивале литературных студий Москвы в музее В. В. Маяковского (2014). Публиковалась в альманахах «Пегас», «Золотое сечение», журналах «Дети Ра», «Цветные строчки», «Зинзивер», «Зарубежные записки», в газетах «Литературные известия», «Поэтоград». Живет в Москве. Член Союза писателей XXI века.
* * *
Елене Мушниковой
Это солнце низкое глаз не режет:
— Что ж, смотри, мой свет целый день кипел, —
обогрев усталое побережье,
покатилось в шелковую купель.
Темноты, ей-богу, бояться глупо:
россыпь звезд, широкой луны алтын…
Залила заря величавый купол
бледно-серым, розовым, золотым.
Тает свет в прохладной дремоте моря,
грузным боком южного голыша
затухая, в зеркало водяное
окунулся огненно-красный шар.
Полный штиль. Армада ленивых капель
перед сном глотает густой багрец.
…Отчего ты бледен, тишайший Авель?
— Горек жребий — мирно пасти овец.
Где твой след, угрюмый бродяга Каин?
В чьем краю ты злобу свою изжил?
…Над водой навис ноздреватый камень,
у воды застыл молодой инжир.
Втихомолку, чуткой походкой лисьей
ночь крадется — спутница всех срамниц,
и дрожит над пропастью звездный бисер,
и пейзажу лунному нет границ.
* * *
что сказать?
рай земной —
стрекоза
над волной,
солнца луч
смел и бодр.
камень круч,
зелень гор.
бирюзой
бьет извив,
на песок
повалив
белых брызг
бунтаря…
детский визг:
вот и я.
яркий свет
воздух рвет:
я в родстве
с рябью вод,
ветерком
озорным…
берег мой —
южный Крым.
* * *
Анечке и Руслану
Когда ломается хребет
Горбатой, звончатой волны,
Пляж, солнцем утренним пригрет,
Вздыхает: силы не равны —
Все, что на свет произвели
Летучий зюйд и тяжесть вод,
Твердь орошаемой земли
О серость гальки резко бьет,
Как торжествующий левит,
Прибой клокочет все мощней…
Барашек жертвенный лежит
На мокром алтаре камней.
Но ветер с новой силой вдаль
Погонит странниц голубых —
Отхлынет гордая вода,
Легко взовьется на дыбы,
Как смех ребенка, весела,
Слезы вдовицы солоней.
И чайка, гребень оседлав,
Качнется на крутой волне.
* * *
Тебе
Высокий берег. Девственную синь
едва прикрыла облачная ветошь.
Лазурь шумит. Сто верст исколесив,
не выйти ль в море ласковое? Нет уж,
Зачем под парус? Гонит глубина
за горизонт, светящийся напрасно:
Даль золотая зверски голодна,
смущает взор живот волны непраздной.
Как много соли в мареве парном!
И горячей, и горше, чем под кожей…
Зов синевы оставлю на потом,
встав у обрыва торбою порожней:
Не там уют, где, словно в «сinema»,
дневной прибой кокетливо расплеснут,
а там, где мирно всходят семена,
скрипят негромко мачтовые сосны.
Несет вода густые жемчуга,
но мой удел — у волн мечтать о сыне:
как побежит по пляжу мальчуган
задорно шлепать пятками босыми.
* * *
близилась ночь.
над водой повис
перезрелый август.
средних лет пара стояла у кромки пляжа.
она держала его под локоть.
он спрятал свободную руку в карман.
в море открытом светилась яхта —
гордый, изящный лебедь.
она игриво спросила:
— будь у тебя такая, что бы ты сделал?
он пробурчал: — я бы уплыл от тебя.
…зашаркали сланцы.
когда шаги стихли,
я подумала: наконец-то.
полный штиль —
самое время
сидя на камне горбатом,
обхватив руками колени,
слушать
шорох колючих трав,
треск цикад,
дальний собачий лай,
глядя на окруженный мясистыми звездами
ломтик луны.
* * *
здесь, на юге, все так медленно остывает:
бок румяный пышного расстегая,
двор широкий, комната гостевая.
духота как в бане — тяжелый воздух
для дремоты немощной будто создан,
к ленте неба липнут сухие звезды.
есть один рецепт лишь от этой скверны —
метод шоковый, откровенный
(из воды мы вышли, из белой пены!):
на ночь глядя, презрев безмозглость,
не сдержать по-детски веселый возглас,
нагишом ныряя в соленый космос.
…обнимает ласково жизнь другая,
будто в мир языческий увлекая:
говорят, мы были тогда богами…
* * *
…а ты ложись и покемарь.
Под утро пепельная хмарь
лохмотья старые латала,
и резкий ветер
— Срам прикрой! —
свистел скукоженной корой
полураздетого платана.
Не спится? С грохотом глухим
воды туманной малахит
пал у приморского бульвара.
Вот, погоди, начнет чернеть:
на вкус — гроза, на ощупь — смерть,
уж сколько раз как смоль бывала…
Что приуныл? Когда штормит,
алкает истовых молитв
душа, размытая печалью.
Свербит, сей миг раздражена,
как муть, поднятая со дна:
молись и кайся — полегчает.
* * *
человек человеку — корсар,
голливудский оскал флибустьера.
нынче море туманно и серо:
человек человеку — корсар.
капитан бригантины «Химера»
шутки ради мой бот искромсал:
человек человеку — корсар,
голливудский оскал флибустьера.
СЕВАСТОПОЛЬ
сладкая дрема старый бульвар сморила,
в море выходит черная субмарина —
гладь водяная только мерцает зыбко,
бухта сияет — круглая бескозырка.
над Херсонесом ветер гуляет борзый,
колокол древний дышит могучей бронзой,
серые скалы теплый прибой обнял…
жить бы да жить затопленным кораблям.
театр степенный — мраморный ряд колонн.
к сонным ступеням рыжий платан склонен,
будто бы плечи скромный юнец поджал.
пусть над холмами вновь заискрил пожар —
осень к виску приблизилась роковым
дулом холодным, длинной ручной пищалью,
я вернусь в этот город, дымом пороховым
пропитанный.
обещаю.