Сумароков А.П., «Избранные сочинения в стихах»; Степан Фрязин, «Избранные безделки». 2012-2015; Вадим Месяц, «Искушение архангела Гройса»
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 10, 2018
Сумароков А. П., «Избранные сочинения в стихах»
Вступ. ст. Т. Е. Абрамзон, сост. и примеч. Т. Е. Абрамзон, М. А. Амелина
М.: ОГИ, 2017
Александр Петрович Сумароков (1717-1777) так определял литературную ситуацию своего времени: «Довольно наш язык в себе имеет слов. Но нет довольного числа на нем писцов». Вот и приходилось Сумарокову вместе и в полемике с Ломоносовым и Тредиаковским писать духовные стихи, оды, элегии, эклоги, героиды, песни, хоры, трагедии, сатиры, притчи и сказки, сонеты и эпистолы, эпиграммы и пародии за всех возможных и невозможных писцов! Как замечает автор основательной вступительной статьи Татьяна Абрамзон, именно Сумароков «научил женщин говорить», начав писать «о нежных чувствах и от имени влюбленной». Писал он и так называемые безделки, которые оказываются на поверку весьма поучительными. Его «Любовная гадательная книжка» и сегодня может пригодиться! Отдал дань Александр Петрович и визуальности, расположив некоторые «Надписи» в виде крестов, а также изощрившись акростишно в «Молитве, которая и по первым литерам молитва»: «Буди, боже, милостив. Господи, помилуй мя». С большой степенью вероятности Сумарокова можно считать зачинателем заумности в поэзии. Его «Хор ко гордости» дает к этому основания. В общем эту, роскошно изданную, восемьсот с лишним страничную книгу читать да перечитывать!
Степан Фрязин, «Избранные безделки». 2012-2015
М.: «Водолей», 2017
Неожиданная книга, подготовленная известным итальянским славистом Стефано Гардзонио. Серьезное предисловие к книге написал поэт и филолог Сергей Завьялов, в котором он рассматривает «безделки» Фрязина как критику поэтического языка. Согласимся. Тем более что и сам автор подчеркивает:
Мой первый стих не стих
А молча говорит
Он верный пес не лих
А на пороге спит
Терема пышного поэзии
Воров он не пускает
Спасает рифму от иллюзии
И ими мило лает
Ошибки как блохи
Он задней лапой выгоняет
И нюхает он трюфели любви
Коль ритм хвостом он измеряет
Он на охоте воин удалой
Хозяев храбро защищает
От кабанов… Неравным боем
От пошлостей поэта он спасает
И ты милаша верь ему
Такой он верный пес сторожевой
Не пустит грусть не пустит тьму
Он счастья сильный наш герой!
Прекрасно! Сей стихотворец прочел по меньшей мере всю русскую поэзию (плюс литературу!), также значительное количество из других поэзий и литератур. Конечно, можно говорить об иронии, облаченной в том числе в так называемый стеб, но сама по себе такая фундаментальная подготовка утягивает автора в поэтическое высоко и далеко. Как, скажем, в стихотворении «Не скажешь…»:
Сколько мертвых друзей
На пороге зимы!
Это выдох морей
У пенистой Невы…
Сколько лиц позабытых
Под мостом проплыло…
Это маски изрытые:
Хрупкий лед как стекло!
Вадим Месяц, «Искушение архангела Гройса»
М.: Издательство «Э», 2018
Проза Вадима Месяца — вольное ответвление его поэзии. Тайные поэтические пути проникают в прозаические конструкции и сообщают им необходимую парадоксальность, доведенную до психоделики. Наследник русской литературы, даже если он хорошо знаком с западными источниками, не может двигаться проторенными жанровыми путями. Русский писатель выламывается из жанров, создавая каждый раз сверхжанр. Скажем, не роман, а трансформацию романа, как в данном случае. Сюжетные линии переплетаются, создавая необычное фабульное пространство. Тематически можно бы отнести этот текст по разряду мистического триллера. Действие происходит в постосоветской Белоруссии — пространстве, в котором время то ли остановилось, то ли пошло вспять. Надо сказать, что места эти с их пересечением народов и языков сами по себе мистичны. Еще с XIX века эти места притягивали исследователей фольклора. Здесь сохранялись реликты древних верований балто-славянских народов. Вадим Месяц это остро почувствовал во время своих путешествий по Белоруссии. В романе звучат в том числе разные языки, вплоть до экзотического ятвяжского. И хотя повествователь Сергей — не филолог, а бывший бизнесмен (впрочем, неизвестно, кем он был до этого!), он каким-то внутренним чутьем постигает языки и находит общий язык с их носителями. Времена здесь смещаются, люди, умершие в других местах, являются герою повествования. Оказывается, что время есть и после времени. И цитата: «Начало жизни северо-западной ойкумены Европы лежало у меня на коленях. Голова местного бога была у меня в руках, со мной дружили мертвецы, литвинские колдуны, а с повелителем ангелов, как оказалось, я был знаком с молодости».