Лев Толстой как образец. История переписки Валентина Булгакова и Давида Бурлюка
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 9, 2017
Однажды я прочел удивительную фразу
Дмитрия Сергеевича Лихачева о том, что в музеях, архивах и библиотеках нужно
работать долго, желательно — всю жизнь. С тех пор я стараюсь следовать его
совету. Не всегда, конечно, получается, но стараюсь.
В библиотеке американского Сиракузского университета находится персональный архив
Давида Бурлюка. Часть документов художник и поэт
передал университету сам, часть — его жена и сыновья уже после его смерти. В
десяти больших коробках хранятся десятки тетрадей, тысячи страниц — настоящий
рай для исследователя. Рукописные сборники стихотворений, вырезки из газет
«Русский голос» и «Новый мир» с публикациями Бурлюка,
черновики и гранки журналов «Color and Rhyme», которые он издавал
вместе с женой, Марией Никифоровной. И, конечно же, письма. Сотни писем от
сотен адресатов.
Давид Бурлюк
был очень общительным, любил и умел дружить. Сложно представить, как он успевал
писать такое количество писем и отвечать на приходящие — и при этом каждый день
рисовать, писать стихи и статьи. Частенько, правда, письма за него писала или
печатала на машинке жена, а он приписывал в конце несколько фраз. Но все же не
терпел промедлений с ответом — сам отвечал немедленно и требовал того же от
других. «Нужно обответить все письма», — его коронная
фраза. «Дорогой собеседник, корреспондент, правило переписки
(желаемое) — это писать о себе, о своем каждодневьи,
что делал сегодня, что думал, кого видел (описать, кто он, его краткую
биографию)», — писал он своему многолетнему другу по переписке, которого они с
Марией Никифоровной стали вскоре после заочного знакомства называть «духовным
сыном», тамбовскому коллекционеру Николаю Алексеевичу Никифорову 31 июля 1962
года.
Еще одна присущая Давиду Давидовичу
черта — стремление к знакомству с известными и талантливыми людьми. Будучи сам
знаменит на всю Россию, он не останавливался и заводил все новые и новые
знакомства и в Японии, и в Америке. Письма от известных людей он публиковал в «Color and Rhyme»
— показать, что не забыт на чужбине. Впрочем, после двадцати лет, проведенных в
Америке, он уже называл ее своей новой родиной.
География его респондентов необычайно
широка — от Америки до Австралии. В первую очередь это, конечно же,
американские знакомые и друзья, среди которых коллеги-художники, выходцы из
России — братья Рафаэль и Мозес Сойеры,
Николай Цицковский, Луиз Лозовик,
Арчил Горки, Джон Грэхем, Хаим Гросс, Николай Фешин, Борис Григорьев и другие. Большой объем переписки
связан с работой Бурлюка в газете «Русский голос»,
где он, помимо собственных заметок и статей, печатал произведения начинающих
поэтов. Англоязычным художникам и галеристам он со
временем начал отвечать на вполне приличном английском. Последним,
так и не отправленным письмом Давида Давидовича стало письмо великому
Эдварду Хопперу.
С Советской Россией переписка была
сложной. Многие боялись отвечать Бурлюку — такое было
время. Часто после одного-двух писем переписка обрывалась. «Россия набрала в
рот воды. Никто мне, нам, не пишет», — писал он Николаю Никифорову 17 декабря
1966 года. В то же время кто-то сам находил адрес Бурлюка
и писал ему неоднократно — такими респондентами были, например, поэт Осип Колычев, художник Виктор Мидлер,
возлюбленная Маяковского Евгения Ланг. Связь с
родиной была крайне важна для «Отца русского футуризма», и поэтому он писал все
новые и новые письма, все новым и новым адресатам. К счастью, приходили ответы
и от старых друзей. Письма Василия Каменского и Алексея Кручёных, Григория Петникова и Лили Брик, Мая Митурича
и Николая Асеева — настоящий клад для исследователя. Однако единственным
многолетним и постоянным партнером по переписке был верный Бурлюкам
Николай Алексеевич Никифоров (НАН, как называли его сокращенно Бурлюки). Давид Давидович не только писал ему регулярно, но
и отправлял по почте свои картины, рисунки, журнальные и газетные вырезки,
журналы «Color and Rhyme» — так много, что у Никифорова за десять лет
переписки собралась внушительная коллекция.
Вот что писал Бурлюк
НАНу 18 июля 1957 года:
«Вы помогаете нам жить, дышать. Вы тот,
о котором писал Л. Н. Толстой в начале своей лит. карьеры: «Я буду писать, и счастлив, если у меня будет хотя
бы один читатель». Вот вы то и есть наш «единственный». <…> Спасибо за
поздравления с 75-летием (22.VII.1957). Так: 45 лет нашей супр.
жизни с М. Н., 35-летие жизни в САСШ, и 75-летие моей жизни: 27375 прожито
дней, или 3 билл. 750 мил. ударов сделано сердцем».
Очень характерное для Бурлюка письмо — он тщательно считал прожитые дни и
стремился к тому, чтобы стать долгожителем. Мы еще вернемся к этому.
Были у Бурлюков
постоянные контакты и в Европе. Из Франции, например, Бурлюкам
писали Николай Евреинов, Эльза Триоле, Константин
Терешкович.
Но особенно удивительно встречать среди
респондентов «Отца русского футуризма» имена совершенно неожиданные, знакомые
тебе по другим исследованиям, казалось бы, никакого отношения к футуризму и
авангарду не имеющим.
Такой приятной неожиданностью стали для
меня письма от последнего секретаря Льва Толстого, Валентина Булгакова,
отправленные им Бурлюку из Ясной Поляны 8 августа 1961
года и 20 февраля 1963 года.
Письма
Вот эти письма:
«Дорогой друг, я отвечал Вам на первую
открытку. Жалею, что мой ответ не дошел до Вас. Сердечное спасибо за память и
за привет — Вам и Mrs. Марусе! Я жив и здоров. В
ноябре мне будет 75 лет. Здоровье — неплохо, настроение жизнерадостное. Написал
книгу воспоминаний о художниках: Паоло Трубецком, Репине, Пастернаке, К.
Коровине, Малявине и мн. др. Воспоминания эти печатаются в жур.
«Искусство», начиная с № 5-го. В Ясной Поляне — тысячи посетителей. И. В.
Егоров умер. Пузин и Поповкин сейчас — в отпуску. Я в конце сентября еду в Коктебель, в Крым, в
«Дом творчества» — бывший дом поэта Максимилиана Волошина. Дружески Вас
обнимаю! Почтение Mrs. Марусе! Шлю лучшие пожелания!
Ваш Вал. Булгаков.
Ясная Поляна, 8 августа 1961 года».
Второе письмо обширнее и информативнее:
«Дорогой Давид Давидович,
В свое время я получил от Вас письмо от
15/Х 1962 г. и открытку с картиной «Marussia and lilac» от 18/Х того же года.
Сердечное спасибо Вам и Вашей супруге за память и за привет! Простите, что так
долго не отвечал: я и без переписки живо чувствовал Вас и Вашу душу. Между тем,
время идет: мне уже 76 лет, а Вам, д. б., 81.
Очевидно, Вы первым достигнете возраста Толстого, т. е. 82 лет, но и я тоже
буду Вас догонять. (О нашем «договоре» достичь возраста Толстого я помню.) Я
очень рад, что Вы и Mrs. Marussia живы, здоровы и, не
переставая, работаете для искусства. Я тоже, в общем, здоров и не
покидаю литературных занятий. К лету 1963 года выйдет в г. Туле моя новая книга
«О Толстом. Воспоминания и рассказы» (12 статей о Толстом и 20 писем С. А.
Толстой ко мне). В журнале «Искусство» (Москва) я опубликовал воспоминания о
художниках Л. О. Пастернаке, Паоло Трубецком, М. В. Нестерове и К. Коровине.
Вы желали иметь мою автобиографию. Я
порылся в своих бумагах и нашел короткую заметку, написанную в 1961 г. для
какого-то учреждения. Посылаю Вам эту заметку. Надеюсь, что она Вас
удовлетворит.
Должен сообщить Вам печальную весть.
Директор нашего музея А. И. Поповкин, с которым Вы
познакомились в 1956 г. в Ясной Поляне, скоропостижно скончался 23 июля 1962
года. Он был очень переутомлен, страдал от болезней артериосклероза (за ростом
которого не следил) и сердца. Он много сделал для музея.
С удовольствием прочел я в Вашем письме
о Ваших встречах, в старые времена, с почитателями Л. Н. Толстого. Почти всех
их, включая П. И. Бирюкова, его дочь Ольгу, Н. А. Шейермана,
чудесного И. А. Теневского и других я хорошо знал
лично. Однако в Полтавской области я ни в 1905 году, ни позже не бывал. Пётр
Малов долго мне писал, но переписка прекратилась, когда я узнал, что он
поддерживал фанатическое крыло духоборцев — «свободников»,
которые, раздеваясь догола, и мужчины и женщины, устраивали в этом виде
процессии по канадским городам. Эти люди почти разрушили духоборческую общину.
— Не сердитесь, что не посылаю копии Вашего письма, не мог. — Самым сердечным
образом приветствую Вас и Вашу супругу и желаю Вам обоим доброго здоровья и
всего, всего лучшего!
Ваш душевно Вал. Булгаков.
Ясная Поляна, 20 февраля 1963 года».
Внизу письма рукой Бурлюка
помечено: «О нем читай в «К. энд Р.» в номере о нашей поездке в 1956 г. в
СССР».
Всего две письма поднимают большой пласт
интереснейших вопросов. Начну с мелочи — фразы Булгакова о том, что он не
посылает Бурлюку копии его же письма. Давид
Давидович, всю жизнь собиравший архив имени самого себя и бесконечно
прославлявший самого себя, совершенно очевидно, уже заранее собирался
опубликовать переписку с Валентином Булгаковым в своем журнале. Для этого ему
нужны были оба письма. В итоге пришлось ограничиться лишь вторым ответом из
СССР — письмо Булгакова было опубликовано Бурлюками в
55 номере «Color and Rhyme». Четыре письма Бурлюка к
Булгакову (1958—1962 гг.) хранятся сегодня в личном фонде В. Ф. Булгакова в
РГАЛИ. Забавно, но Бурлюк всегда просил и своего
основного респондента в СССР Николая Никифорова перепечатывать на машинке свои
же собственные письма и отправлять ему в Америку обратно. Свой архив он собирал
всю жизнь.
Второй трогательный момент — о том, что Бурлюк спустя много лет помнил о своих встречах с
почитателями Льва Николаевича Толстого. На этом мы остановимся подробнее.
Ну, а самое интересное — это, конечно
же, данное Бурлюком и Булгаковым друг другу обещание
дожить до возраста Толстого.
Но сначала — о том, как же встретились
секретарь Льва Николаевича и один из тех, кто предлагал «бросить Пушкина,
Достоевского и Толстого с Парохода Современности».
Ясная
Поляна, 1956 год
В 1956 году Давид Давидович и Мария
Никифоровна впервые приехали в Советский Союз. Они ждали и добивались этой
поездки довольно долго. Бурлюк не был на родине
тридцать шесть лет — в 1920 он из Владивостока перебрался в Японию, оттуда в
1922 — в Америку. К середине 1950-х отношения США и СССР начали улучшаться,
кроме того, до начала 1940-х у Бурлюков не было денег
на путешествия. О визите на родину «Отца русского футуризма» и его жены
хлопотали их друзья — Лиля Брик, Василий Катанян, Николай Асеев, Семён
Кирсанов. В результате двухмесячный визит с посещением Ленинграда, Москвы и
Крыма полностью оплатил Союз писателей СССР.
Из Крыма, где они провели почти месяц, в
Москву Бурлюки возвращались автомобилем. Утром 14
июня они посетили усадьбу Тургенева, Спасское-Лутовиново,
а после обеда приехали в Ясную Поляну, Музей-усадьбу Льва Николаевича Толстого.
Давид Бурлюк,
который вел дневник поездки на английском, записал: «На нашем пути в Москву,
недалеко от Тулы мы посетили и провели три часа в литературном музее-усадьбе Л.
Н. Толстого (1828—1910). <…> Мы встретили В. Булгакова, бывшего секретаря
Толстого. В. Булгаков (он жил в Праге) сказал папе Бурлюку:
«Сейчас наша цель — дожить до возраста
Льва Николаевича, 82 лет (1956 — Бурлюк 74, Булгаков
71)».
Оставил Бурлюк
и запись в альбоме В. Ф. Булгакова — наряду с записями А. Т. Аверченко, А. Н.
Бенуа, И. А. Бунина, И. Я. Билибина, Самуила Маршака,
Грэма Грина, Ромена
Роллана, Рабиндраната Тагора и десятков других известных всем имен. Интересно,
что в том же 1956 году памятные записи в альбоме у Булгакова оставили Сергей
Коненков и Ираклий Андроников.
К моменту встречи Валентин Федорович
Булгаков уже восемь лет как вернулся на родину. Будучи высланным в составе
«Философского парохода» в Прагу в феврале 1923 года, он продолжил активную
работу по сохранению памяти о своем учителе, а также активную миротворческую
работу, став членом совета «Интернационала противников войны». Уже 8 мая он читает в Русском дома в Праге, что располагался тогда
на улице Панской, 16, лекцию «Лев Толстой и современная Россия»; на афише
указано, что лектор выслан из пределов Р. С. Ф. С. Р. Вскоре в Праге выходит
его книга «Толстой — моралист», на чешском публикуются книги «По следам
Толстого» и «Как умирали за веру». Валентин Булгаков участвовал в
инициативах, пропагандирующих вегетарианство; во второй половине 1920-х годов
вместе с чешским проповедником, писателем и радикальным пацифистом Пшемыслом Питтером основал
Движение христианского коммунизма.
В 1925—27 годах Валентин Булгаков был
председателем правления Союза русских писателей и журналистов в Чехословакии, в
1926-м — одним из редакторов литературного сборника «Ковчег» (вместе с Мариной
Цветаевой и С. В. Завадским). Валентин Фёдорович возглавил Кружок по изучению
современной русской литературы при Русском свободном университете в Праге,
много ездил по Европе с лекциями.
С середины 1930-х он готовит в Праге
«Словарь русских зарубежных писателей», который в 1993 году был издан в
Нью-Йорке. В Праге же пишет пьесы: «На кресте величия. (Смерть Л. Н. Толстого)»
и «Эдгар По».
Пожалуй, главное дело Валентина
Фёдоровича Булгакова в Чехословакии — создание и руководство Русским
Культурно-историческим музеем в Збраславском замке
возле Праги (открыт 29 сентября 1935 года). В музее
было несколько отделений: литературное, художественное, архитектурное,
театральное, истории эмиграции, русской старины. В 1938 году Валентин
Федорович, вместе с А. И. Юпатовым, издал
альбом-каталог художественного собрания РКИМ с биографическими сведениями.
22 июня 1941 года В. Ф. Булгаков, живший
все эти годы с советским паспортом и неоднократно подававший прошения о
возвращении в Советскую Россию, был арестован гестапо и три месяца содержался в
тюрьме «Панкрац». В марте 1943-го был вновь арестован
и отправлен в баварский концлагерь для интернированных советских граждан в
замке Вюльцбрук, близ г. Вайссенбурга,
где находился до самого конца войны. Вернувшись в музей, он застал его
разграбленным и разоренным. Валентину Фёдоровичу удалось частично восстановить
лишь картинную галерею — она была вновь открыта в советской средней школе. В
самом начале 1946 оставшиеся в музее документы и архив самого В. Ф. Булгакова
были вывезены в составе Русского заграничного исторического архива в СССР. В
1948 году Валентин Фёдорович передал в СССР и
живописное собрание РКИМ — в собрании были картины Репина, Рериха, Коровина,
Бенуа, Билибина, Анненкова и многих других известных
авторов. Коллекция музея была распределена между Третьяковской галереей,
Театральным музеем имени А. А. Бахрушина и Государственным Историческим музеем.
В августе 1948 года Валентин Фёдорович
вернулся в Россию, в Ясную Поляну, и вскоре стал хранителем дома Толстого в
Музее –усадьбе «Ясная Поляна». Через десять лет он был
принят в члены Союза писателей СССР. Через год после встречи с Бурлюком вышла из печати его книга «Л. Н. Толстой в
последний год его жизни».
Бурлюк
еще несколько раз упоминал Булгакова в своей переписке с Николаем Никифоровым.
6 августа 1962 года он писал: «75 л. Булгаков из Ясной Поляны мне не ответил,
но Поповкин — директор Я. П. (Ясной Поляны — прим.
автора) был рад получить «Russiche Dichter», где рис. Бурлюка и
портрет Ма Феи рядом с рисунками Великого Писателя
земли Русской!!!».
Действительно, Александр Иванович Поповкин отправил 5 апреля 1962 года Бурлюку
такое письмо:
«Многоуважаемый господин Бурлюк!
Музей получил Ваш прекрасный подарок,
который является для нас весьма ценным. Ваш альбом будет использован в
экспозиции нашего музея.
Нам очень приятно, что Вы не забываете
Ясную Поляну.
С уважением,
А. Поповкин».
Великий
кроткий большевик
«Великий Писатель земли Русской»…
Отношение Бурлюка к Толстому со временем претерпевало
кардинальные изменения. Кэтрин Дрейер, американская
художница, куратор, галерист, одна из основателей
американского Общества независимых художников, написавшая в 1944 году биографию
Давида Бурлюка (о русском периоде — в сотрудничестве
с младшим сыном Бурлюка, Николаем), неоднократно
отмечала, что и родители Бурлюка, и родители его жены
были увлечены идеями Толстого. Сам Бурлюк в своих
дневниковых записях также отмечал, что на него произвел глубокое впечатление
роман «Воскресение» и эссе «Что такое искусство».
Тем не менее, в 1912 году в знаменитом
манифесте «Пощечина общественному вкусу» Бурлюк
вместе с Маяковским, Хлебниковым и Кручёных призывает
«бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода
Современности».
А шестнадцать лет спустя, в 1928-29
годах, «Издательство Марии Никифоровны Бурлюк» уже в
США издало одной книжечкой две поэмы Давида Бурлюка:
«Толстой» и «Горький». Поэма о Толстом, озаглавленная «Великий кроткий
большевик», была приурочена к 100-летию со дня рождения Льва Николаевича
Толстого и написана 9 сентября 1928 года.
Начинается поэма такими строками:
«ТОЛСТОМУ
завтра было бы сто лет,
Безглазый если б не косил
Умов честнейших голубой рассвет
И многолистье
сил.
Когда бы смерти
не было
закона:
Живущему под травами
истлеть,
То улей СОВ´СОЮЗА лона
Толстого тела охранял бы клеть.
Живым
ходил бы стариком,
полынной бородой
фундамента вопрос,
Что РЕВОЛЮЦИЯ,
как снега горный ком,
на мир скатила среди гроз».
А вот еще один фрагмент:
«Вотще белогвардейцев свора
Визжит: «он — наш Толстой»,
Но отойду от спора,
Лишь мысли здесь масштабятся
верстой:
Лев Николаевич болел за простоту,
Плевал в «хозяв»,
излишества и роскошь,
Все то к чему вы
множите мечту,
Где в умиленьи
ум, как воск ваш.
Толстой хвалил зипун,
телегу,
и ковыль,
Он ужасался тела в ресторане.
Ему почетней нищего костыль,
в исканьи
праведности граней.
Теперь кричат предатели народа
Перед сединами
ночного старика,
Забыв, что в
Льве Толстом
большевиков порода
Пробилась ране в жизнь,
опередив века;
В Толстом вся жизнь —
в критическом разрезе,
Толстой кругом —
КРОТЧАЙШИЙ БОЛЬШЕВИК!
О простоте вселенской схимник грезит,
Чтоб жить без барства
и рокфорных
книг».
Пожалуй, недаром Маяковский говорил о том,
что Бурлюк — лучший художник среди поэтов и лучший
поэт среди художников. Многие стихотворения американского периода не
выдерживают критики.
Похоже, Бурлюк
действительно верил в то, о чем писал. Но это еще не все. В 1925-1930 годах
Давид Давидович написал эпическое полотно «Ленин и Толстой». Сюжет картины
символичен — оба героя изображены на пашне, Ленин впрягся в плуг, Толстой идет
впереди.
Интересная
параллель — в 1930 году в Праге вышла книга Валентина Булгакова «Толстой,
Ленин, Ганди», в основу которой легла публичная лекция, прочитанная им на
немецком языке в Берлине, Кёльне, Дюссельдорфе и ряде других немецких городов и
на чешском языке в Праге (он прочел эту лекцию 23 апреля 1931 года в помещении Масариковой Русской библиотеки Земгора). Но, в отличие
от Бурлюка, Булгаков противопоставляет Ленина
Толстому:
«Ведь я, в качестве религиозного
человека, до конца разделяю принцип ненасилия, проповедуемый Толстым. Между
тем, у Ленина все основано на насилии».
Картину «Ленин и Толстой» Бурлюк выставлял в Нью-Йорке в 1942 году под названием
«Непобедимая Россия» — как сам он писал, как «ответ художника на то, что
непримиримые враги, Советский Союз и США, должны объединиться единым фронтом
против гитлеризма». Позже долгое время художник безуспешно пытался переправить
полотно в Советский Союз, затем, с помощью Никифорова — в Китай. Слишком
политизированная, картина не была интересна американской публике. Мария
Никифоровна писала о ней и других подобных работах Бурлюка
(«Дети Сталинграда», «Рабочие», «Безработные в Нью-Йорке», «Советская жатва» и
др.): «Эти 9 картин оформляют эпоху, параллельную с творчеством подсознанию
мирового социализма. Сейчас, когда “идейное” искусство, искусство социального
сюжета “не в моде”, — картины здесь не нужны».
Бросить Толстого с парохода
современности не удалось. Всю свою долгую жизнь Бурлюк
отзывался о Льве Николаевиче в превосходной степени. В переписке с Никифоровым Бурлюк многократно упоминает Толстого — как одного из
«отцов своей Родины», как одного из величайших русских писателей, очень
гордился тем, что его рисунки в сборнике «Русский поэт, как художник и
рисовальщик» опубликованы рядом с рисунками Толстого и Достоевского.
В течение первого десятилетия жизни в
Америке, когда материальное положение семьи было трудным, Бурлюк
зарабатывал деньги привычным способом — читая лекции по самому широкому кругу
тем, начиная от русской истории и заканчивая биографиями известных писателей и
художников. Лекция на тему «Жизнь и творчество Л. Н. Толстого» была прочитана
им 7 октября 1928 года. Мария Никифоровна, которая готовила черновики для
многих выступлений и публикаций мужа, записала в своей тетради, цитируя книгу
Татьяны Андреевны Кузьминской «Моя жизнь дома и в
Ясной Поляне»:
«Толстой вписал в молодости своей в
своем дневнике строки, определяющие его: “Могучее средство к истинному
счастию жизни — это без всяких законов пускать из
себя во все стороны, как паук, целую паутину любви, и ловить туда все, что
попало — старуху, ребенка, женщину, квартального”.
<…> Тон его был повелительный, в
голосе его слышалось нетерпение, и часто, диктуя, он до трех, четырех раз
изменял то же самое место. Иногда диктовал он тихо, плавно, как будто что-то
заученное, но это бывало реже, и тогда выражение его лица становилось
спокойное».
И от себя — по памяти, — добавила:
«Я согласен писать всю мою жизнь, если у
меня найдется только два читателя.
…Созданию «Войны и мира» послужили
мемуары графа Михаила Семёновича Воронцова, записанные Щербининым,
и живая хроника лейб-медика Маркус… он был в 12 году
полковым врачом и приближенным человеком при графе Воронцове».
Бурлюк, игравший в Америке роль патриарха футуризма и персоны,
уважаемой в России абсолютно всеми, упоминал даже, что лично встречался как со
Львом Толстым, так и с Лениным (!) — в апреле 1917 в Петрограде, во дворце
Кшесинской, и в апреле 1918-го, в Москве. Авторитет Толстого был так велик, что
любое упоминание о знакомстве с ним повышало статус, столь важный для Бурлюка.
И все же не обходилось без критики: «Лев
Н. Толстой — как ребенок спутал понятие Добра, Зла, Честности с проблемами
искусства в своем наивном “Что такое искусство”», — писал он Никифорову.
Долголетие
Однако, безусловно, самое интересное в
многолетних заочных отношениях Толстого и Бурлюка —
это стремление Бурлюка дожить до возраста Льва
Николаевича. Именно Толстой был для Бурлюка главным
ориентиром в этом вопросе. Давид Давидович вообще отличался удивительной
скрупулезностью в подсчете прожитых лет, дней, минут и даже количества ударов
сердца. Тема эта проходила рефреном во всей переписке Бурлюков
с Николаем Никифоровым — она встречается в десятках писем.
15 марта 1960 года Мария Никифоровна
писала в Тамбов: «Булгаков в 1956 году в Ясной Поляне, прощаясь, сказал:
“Давайте доживем до возраста Льва Николаевича — 83 года (Мария Никифоровна
ошиблась на год — прим. автора)”. А Бурлюку 22 июля
1960 г. будет 78 лет, а сколько тяжелого, несправедливого, оскорбления от
идиотов, пережили мы, Бурлюки».
19 июля 1963 об этом пишет уже сам Давид
Давидович: «Сегодня 70 лет со дня рождения моего (нашего) ученика и друга
Володи М. Через 2 дня в понедельник 22.VII исполнится 81 год мне, Папе Бурлюку. Толстой прожил 82 года. Гёте 83 и В. Гюго
(Франция) 83. Наша скромная мечта с Мамой: Папе прожить до возраста И. Е.
Репина и Claude Monet 86.
Помоги Боже! Будь милостив славить правду, любовь, дружбу и красоту мира».
А вот фрагмент письма от 30 августа 1963
года: «На стене висит фото Льва Н. Толстого — подаренное нам Бирюковым в 1924
г. — биографом, другом Льва Ник.
Он заснят в возрасте 80 лет. Он умер в
1910 г. в возрасте 82 лет. Мне, нам, это и указание, и напоминание, как надо
планировать свою жизнь».
В письме от 15 июня 1965 года Бурлюк пишет: «Мне 22 июля будет 83 года. Толстой 82. Гёте
и В. Гюго 83. 84 года Дега. Репин и Клод Монэ дожили
до 86 лет. Я молю Бога дожить до июля 1966 года. Мое число 9. В этом 1966 3
“девятки”. Я работаю как позволяют силы».
В августе 1965 года Бурлюки
вновь посетили СССР. Одной из целей было возвращение картин Бурлюка
из музейных запасников: «Будем хлопотать дать нам 15 картин из подвалов Русск. музеев для нас — наших картин кубофутурист.
стиля обеспечить мою старость», — писал он 3 августа 1965 года Никифорову. Как
известно, никаких картин Бурлюку не дали. Ну, а за
несколько дней до этого в переписке Давид Давидович вновь затрагивал тему
долголетия:
«Дорогой сын НАН Николай Алексеевич
Коля. Сегодня 9-е июля. Через 13 дней мне будет 83 года. Ма
Фея решила отметить эту нашу победу жизни — летом на Родину. Мы вылетаем на
Москву, Ленинград, Кисловодск, Тифлис, Эривань 14
августа. Победа искусства Бурлюка, гонимого на
Родине».
И далее: «Осталось 20 дней жить, и я уже
переживу Гёте и Виктора Гюго (83). Л. Н. Толстого в прошлом году. Degas 84 (Репин) и Клод Монэ 86,
но это уже цель даже плохо зримая и нет особой веры, что хватит сил дотянуть до
таких лет».
За несколько месяцев до смерти, 19
октября 1966 года, Бурлюк писал в Тамбов:
«Здесь на нашем походе жизни и
85-верстовой версте! Дал слово: каждый день кончать одну картину, с первого
сентября пока идет успешно».
Давид Бурлюк
дожил до возраста Толстого и пережил его. Всю свою жизнь он непрерывно работал,
движимый «инстинктом эстетического самосохранения». Он с гордостью писал о том,
что написал более 20 тысяч картин. И смог добиться признания в трех странах —
России, Японии и Америке.
15 января 1967 года в 6 часов 10 минут
вечера Давид Бурлюк умер, не дожив полгода до своего
85-летия. Последние дни он провел в госпитале Southampton,
неподалеку от дома. «18 января в епископальной церкви торжественно совершилась
заупокойная обедня с хором… <…> Дом наполнился художниками (как и церковь жителями нашей деревни), они привезли Бурлюку чин академика», — писала Мария Никифоровна в Тамбов
в одном из своих последних писем. Она умерла 20 июля 1967 года, ровно через 6
месяцев и 5 дней после Давида Давидовича. Их прах был развеян над Атлантикой.
Американский путь Давида Бурлюка завершился официальным признанием его заслуг — 24
мая 1967 года, через четыре месяца после смерти, ему было присвоено почетное
звание члена American Academy
of Arts and
Letters. Насколько почетен этот статус, можно понять,
узнав имена других членов Академии — это Иосиф Бродский и Леонард Бернстайн, Генри Миллер и Виллем
де Кунинг, Марсель Дюшан и
Артур Миллер, Александр Архипенко и Сай Туомбли.
Валентин Федорович Булгаков умер в Ясной
Поляне 22 сентября 1966 года в возрасте восьмидесяти лет, оставив обширное
литературное наследие. Его перу принадлежит более десятка книг, около 70
очерков и статей. Уже после смерти вышли из печати его книги «Встречи с
художниками» (воспоминания, опубликованные в журнале «Искусство», о которых он
упоминал в письме Бурлюку, были дополнены и изданы
отдельной книгой — прим. автора), «Лев Толстой, его друзья и близкие». В 2000
году в журнале русской культуры «Москва» были опубликованы потрясающие воспоминания
Валентина Фёдоровича «По тюрьмам и лагерям. В царстве свастики», где он
рассказывает о своем аресте, пребывании в тюрьме и концлагере. Совсем недавно,
в 2012 году, в Москве был издан, пожалуй, главный его труд — книга воспоминаний
«Как прожита жизнь», над рукописью которой он начал работать еще в Праге. В
мае-августе 2015 года в Государственной Третьяковской галерее прошла выставка
«Сохранить для России. К 80-летию Русского Культурно-исторического музея в
Праге». Последний секретарь Толстого похоронен в селе Кочаки,
где в церкви Николая Чудотворца находится фамильная усыпальница семьи Толстых.
Евгений Деменок — журналист, культуролог. Родился в 1969 году в
Одессе. Автор нескольких книг, в том числе монографии «Новое о Бурлюках» (Дрогобыч, 2013), а также множества статей,
посвященных творчеству писателей и художников, принадлежащих к «Одесской
плеяде», и кросс-культурным контактам. Живет в Одессе.