Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2017
Александр Балтин — поэт, прозаик, эссеист. Родился в 1967 году в Москве. Впервые опубликовался как поэт в 1996 году в журнале «Литературное обозрение», как прозаик — в 2007 году в журнале «Florida» (США). Член Союза писателей Москвы, автор 84 книг (включая Собрание сочинений в 5 томах) и свыше 2000 публикаций в более чем 100 изданиях России, Украины, Беларуси, Казахстана, Молдовы, Италии, Польши, Болгарии, Словакии, Чехии, Германии, Израиля, Эстонии, Ирана, Канады, США. Дважды лауреат международного поэтического конкурса «Пушкинская лира» (США). Лауреат золотой медали творческого клуба «EvilArt». Отмечен наградою Санкт-Петербургского общества Мартина Лютера. Награжден юбилейной медалью портала «Парнас». Номинант премии «Паруса мечты» (Хорватия). Государственный стипендиат Союза писателей Москвы. Почетный сотрудник Финансовой Академии при Правительстве РФ. Стихи переведены на итальянский и польский языки. В 2013 году вышла книга «Вокруг Александра Балтина», посвященная творчеству писателя.
1
…ибо если поэзия не помогает жить — грош ей цена; лишенная этой функции, она
бесплодна и бессмысленна.
Кривая, дурным стилем исполненная жизнь-выживание нуждается хотя бы в капле
гармонии, а что ее может дать, как не поэзия — и не каплю, а Северное сияние!
Вот почему стеб и филологические игрища неуместны, вот почему поэзия должна
стать хлебом гармонии и питать отчаившихся, учить их
стойкости, давая вещество мысли.
Так должно быть.
А нет.
Не от этого ли нет интереса к поэзии?
2
Между тем словом, что было у Бога и что было Бог, и
бессчетными нашими словами, из которых составляются стихи, рассказы, романы —
бездна, и писательская гордыня, возникающая порой у каждого сочинителя, смешна
и нелепа, как попытка примерить плащ великана — тем не менее, поэзия, вероятно,
родилась из словесных формул жрецов, обращавшихся к высшим силам, так, что
сакральный окрас она должна иметь, а если он не отчетлив, то вина здесь
в равной степени ложится и на поэтов, и на читателей.
Ибо поэзия, лишенная читателей, функционирующая в собственном поле и
востребованная только самими поэтами, бессмысленна, как решение хлебопеков выпекать
хлеба только для других хлебопеков — мол, иные в оном искусстве ничего не
смыслят.
Связанная с определенными вибрациями, как молитва, как те древние, ветхие,
сакральные жреческие формулы, поэзия воздействует на читательское сознание не
изученным образом; но мысль, должная быть основой, сутью всякого поэтического
высказывания, нагружает читателя, отсюда понятно, что вечеру с книжкой стихов
он предпочтет вечер с детективом или компьютерной игрой.
Тем не менее, именно регулярная, рифмованная поэзия является великолепной
дисциплиной мозга, не допуская никакой расхлябанности,
приблизительности в мыслях: это как плавание на лодке по четко прочерченным
каналам — и виды вокруг обещают много открытий, пускай частного, важного только
для конкретного индивидуума порядка.
Галилей говорил: математика — свойство мира; думается, поэзия не в меньшей
степени — этим и объясняется ее буйное, хотя и весьма специфическое цветение в
железный век прагматизма, в период тотальной власти денег и выгоды; исходя из огромного количества жаждущих писать именно в столбик,
поэзия, вероятно, даже не столько свойство мира, сколько свойство мозга, хотя
именно современный интернет гибелен для современной же поэзии, предоставляя
возможность высказывания любому графоману: это как на соревнованиях по плаванию
зрители вдруг попрыгали с трибун в водные дорожки: и профессиональные пловцы не
доплывут, и зрители не получат никакого удовольствия.
Как бы то ни было, мир, особенно русский, российский (как кому более нравится)
никогда не жил, физически, вероятно, не способен жить без поэзии, и хочется надеется, что временный, растянувшийся на
десятилетия спад интереса к поэзии подлинной явление именно что временное, ибо
для настоящей поэзии (определяемой через триаду: оригинальность, глубина,
красота) несколько десятилетий — не срок.
Черпают же многое любители и ценители в древних поэзиях, и черпают больше, чем
в современных, лучших образцах, ибо время союзно с
нею, имея свойство настаивать оную, как дорогое вино.
Так что гибель поэзии — такая же нелепость, как и конец света.
3
О дерзновении поэта
Дерзновение — в мире тотального прагматизма верить в силу стиха, почитать
стихосложение вектором языкового развития, и, не чая получить материальных
даров, оставаться верным делу, некогда избравшему тебя.
Дерзновенное дело поэта — нищего, выброшенного из обихода яви, видящего
сверкающую соблазнами действительность и знающего, что все внешнее, сколь бы
привлекательно оно ни было, это только внешнее, а главное в человеке — духовный
корень, и поэзия работает именно на его укрепление.
Нет множества читателей?
Не беда…
Подлинные строки всегда дойдут до чьего-нибудь сердца, тронув его, и
подлинность их — гарантия сего события.
Истинные стихи всегда будут ускорителем работы чьего-то мозга, ибо движение, в
них заложенное, вертикально по своей сути, и чрезмерная горизонтальность нашей
жизни есть не что иное, как не правильно выбранный путь.
О, мужество поэта, продолжающего свой труд, несмотря на сопротивление
действительности, продолжающего его вопреки собственным срывам, провалам в
пьянство, отчаяние, тоску, тщеславие…
Золотое мужество — сулящее золото строк.
4
Столичная, бурная, премиальная, тусовочная, где высоки ставки, где много игры в филологию, переусложненности, стеба, где прослеживается тенденция сочинительства ни для кого, разве что для премиальных жюри; провинциальная, более чистая, без желания угодить оным жюри, сочная, яркая: яркая порой и в метрополии, и вся при том вошедшая в идеальное силовое поле анти-баланса: когда читателями являются только поэты, ну, может быть, еще критики; того анти-баланса, в свете которого поэзия становится бессмысленна, ибо дышит она только при наличии умного и тонкого читателя; и сложно, увы, представить, чтобы кого-то из активно пишущих, награждаемых, публикующихся сейчас вспомнили через сотню лет…