Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 4, 2017
Лилия Газизова,
«Верлибры»
Казань: Татарское книжное издательство, 2016.
Какие первые слова приходят в голову, когда я думаю о Лилии Газизовой? — Благородство и утонченность, причем во всем,
удивительное чувство меры и стиля. Изысканные наряды, точеная фигурка, да и
само имя — Лилия, цветок с дивным тонким ароматом. И вот у меня в руках новая
Лилина книга «Верлибры» — такая же изысканная, в красивых терракотовых тонах,
ничего лишнего. В книге новые и уже известные стихи, многие из которых давно
люблю. Теперь уж я точно хорошо узнаю лирического героя Лилии Газизовой, и он станет ощутимее и реальнее. Такие ли задачи
ставит перед собой поэт?
Так же, как Лиля-«ключ к городу К», ключом к сборнику
является стихотворение, предваряющее книгу:
Стать стрелкой на часах
Казанского кремля.
Клавишей Delete
Мирового компьютера.
Дымчатым портсигаром.
Западающей си-бемоль,
Утренним бесцветным мраком,
Всеми собаками мира.
Очками Exte на родной переносице.
Безвольным сердечным клапаном —
Чем угодно,
Лишь бы не Лилей Газизовой.
Случайны ли эти образы? Каждый из них невольно вызывает рефлексию, и
читатель выстраивает свой видеоряд, ряд ассоциаций. Я вспоминаю первое посещение
Казанского кремля. Говорят, стрелки на его часах в морозы и ветер показывают
неправильное время. А клавиша Delete, это как? Взять
и стереть мировую историю? Си-бемоль, о да, моя любимая музыкальная школа,
Ольга Николаевна, класс фортепиано. Стайки собак утром, пока еще все спят, мне
пришлось отбивать от них кошку. Впрочем, я увлеклась. Но вот ведь какой
интересный прием избрал автор! Простое называние, без жесткого диктата и
морализаторства, оставляет такой простор для воображения, что невольно увлечешься.
Что же такое не быть Лилей Газизовой? Это своего рода
игра, набор ролей и состояний, бегство от себя в особую реальность. Для меня в
детстве особой реальностью были книги, в них очень удобно было прятаться. Для
кого-то особой реальностью был театр и кинематограф. Многие критики говорят о кинематографичности стихов Лилии Газизовой,
соглашусь с ними:
В моем фильме идет дождь.
Вода стекает по желобу крыши
Потемневшего от бессонницы
Старого дома
В большую деревянную бочку.
Там плавают головастики…
(«Попытка киносценария»)
Чем отличаются верлибры Лилии от тех многочисленных верлибров, которые
слышу, читаю и часто сразу же забываю? Что выхватывает ее видеокамера из
окружающего мира? Самые обыденные вещи: цветы, чашку кофе, сигарету, очки,
улицы любимого города. Объектив останавливается и показывает крупным планом
какие-то незамысловатые детали быта. Мы слышим случайно брошенные фразы,
улавливаем мимолетные эмоции. И во всем этом нет ни грамма фальши, никакой
позы, высокомерия, просто ненавязчивый рассказ об обычной жизни. Но мне
интересно слушать и совсем не скучно! Некоторые сюжеты я потом долго
прокручиваю в памяти.
«Попытка киносценария» и «Девочка и поезда» — одни из самых моих любимых
стихотворений у Лилии. Они — про щемящее чувство тревоги и безысходности,
особенно остро ощущаемое в детстве. Счастливое советское детство, кто бы мог
подумать! Но, кроме радости и восхищения от мира, детство — это и первая
встреча с несправедливостью, предательством тех, кто твоя надежда и опора,
первая встреча с болью. Мир маленького ребенка — такой крошечный, по мнению
взрослых, а боги-родители такие большие и могущественные.
Август развода родителей
Гудит во мне гулом
Приближающегося поезда.
И нарастающим стаккато колес…
Очень хорошо помню, как страшно, когда родители ссорятся, и весь мир уходит
из-под ног. А помните, как плачут младенцы? Так самозабвенно проживают
одну-единственную эмоцию горя, будто не разбитая коленка у них, а гибель
Помпеи.
В книге Лилии нахожу много свидетельств ушедшей эпохи СССР. Вот « Олимпиада-80».
Диковинная порезанная колбаса в пакетиках и первая кока-кола.
Мишки были на рюмках и бокалах,
Футболках и брелках,
На серебряном перстне.
Один даже на коврике
Был вышит.
Да-да, кто ж не помнит этих многочисленных мишек, и как все трибуны рыдали под улетающего мишку? Нам, детям 70-80 годов прошлого века все это было в диковинку. Читаю и нахожу опять про себя:
Мама презрительно щурится,
А папа восхищается.
После восемнадцатого —
Я и в большом круге не удерживаюсь.
Мама уходит в дом,
А папа восхищается.
И дивится дачный люд
На фуэте мои,
На мамину строгость,
А больше всего —
На папино восхищение.
Как мне это знакомо: мамина строгость и папино восхищение. Может, это и есть «не быть Лилей Газизовой»? Ибо читатель может побыть собой или желтым цветком, одуванчиком, или «левой своей половиной». Вообще это универсальная формулировка автора быть чем-то или кем-то. Утверждение бытия как такового, и не важно, в какой роли: рыжей бестии, балерины, врача, татарской княжны. Означает ли это — быть Лилей Газизовой? Каково это быть Лилей Газизовой? Может быть, это больно и страшно? Вряд ли мы получим ответ. Автор, дающий такой простор для интерпретаций, постоянно ускользает и остается загадкой. Видимо важнее вот это текучее состояние постоянной изменчивости без всякой закостенелости и мертвечины. Поэт дает возможность примерить все те мимолетные настроения, ситуации, роли и маски, поучаствовать в грандиозной театральной постановке, имя которой — жизнь.
Алёна Бабанская