Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2017
Сергей Арутюнов — поэт, прозаик, критик, публицист. Родился в 1972 году в Москве. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (семинар Т. А. Бек и С. И. Чупринина). Печатался в журналах «Дружба народов», «Дети Ра», «Зинзивер», «Футурум АРТ», «Знамя», «Вопросы литературы», газете «Вечерняя Москва» и других изданиях. Автор многих книг.
* * *
I.
Как отдаленному потомку
Невнятен пращура посыл,
Сопротивляться ли потоку,
Который стольких за борт смыл,
Неясен день, и сер, и скуден,
И суетлив, и беготлив,
Как в днища тонущих посудин
Вотще вбегающий отлив.
И мне воскреснуть не мешало б,
Восстав таким, как искони,
Забыв об источеньи жалоб
Сквозь атмосферные слои.
Понесся б, словно на ледянке,
Ни помня ни добра, ни зла,
Когда б струя подъемной тяги
Меня за облако несла.
II.
От холодов почти болея,
На крайности почти готов,
Я слышал, как трещат поленья,
Коричневеет едкий торф,
О, безначалье бедуина,
Водораздельные поля,
Судьба, что гибель притаила
И покаяний на полдня!
Я не искал себе подобных
На свете шумном и пустом,
Когда дразнил меня подонок,
Сокрывшись под земным пластом,
Поскольку в мире сытоватом,
Нуждой прикованным к белку,
Господь являлся с автоматом,
Отстреливаясь на бегу.
* * *
И даже память не ответчица,
Как можно было так преступно
Иного не иметь Отечества,
Чем вогнутая спинка стула,
Но вот оно, одно-единственно,
И в сумасшествии безмолвном
Я отвечаю, что есть истина,
Годичным взятая измором:
Звенят январскими поддонами,
Ярятся цветом побежалым
И женщины мужеподобные,
И дни, спаленные пожаром.
И что-то там внутри колотится,
И пастырем глаголет овцам
Признать, что их вода колодезна,
Хоть пахнет вовсе не колодцем.
Какой колодец? Это скважина,
Где посреди — распятый парень,
И кровь его сгорает заживо
По тысяче судеб за баррель.
И для чудес довольно шекеля,
Когда на хладокомбинате
Фиксируется нарушение
И назначается пенальти.
* * *
Глумится ли век-подросток,
Народы ль идут на слом,
От окислов купоросных
Не скрыться в краю лесном.
А, знаешь ли, что… налей мне,
И прямо сейчас — налей,
О, вечное обнуленье
Колеблющихся нулей.
Где ветер прошел, сифоня,
С асфальта содрав плевки,
Осталось одно сегодня,
Грядущему вопреки.
Котлом, что с рожденья булькал,
Расплавлены города,
И треснувший кафрский буйвол,
И глина его пруда.
Я помню твои конвои,
Драккарных собак и вшей,
Простреленного каноэ
Дымящуюся мишень,
Но, видя шальную шоблу,
Колчана не отомкну,
Не из-за гнилого шоу,
Но именно потому.
* * *
Вот и кончена гребля,
И, пожалуй, не гробь
На убитое время
Барабанную дробь.
Что ты сжался, сучонок,
Лишь в мечтах и широк,
Волны ниток сученых
Не распутавший впрок?
Видишь, знаки солярны,
И бегут от борта
Золотые Саяны,
Голубая Орда.
Ни надрывной эклоги
И ни струй в потолки —
Ледяные обломки,
Тишина в полтайги,
Где одни азиаты,
Даже пена стремнин —
Чешуинка сим-карты
Да вираж ястребин,
Чья житейская сметка
Не спасет ни фига
От летейского снега
И второго витка.
* * *
Пока погодник
сипловатый
Гадает, кем плевок оттерт,
И щиплет воздух стекловатой,
И бесконечный снег идет,
Атлантику сотрясший брексит
Украдкой чертит коловрат,
И вновь чумной свободой грезит,
Затеплив огоньки лампад,
И щурясь, будто на томограф,
Прощупывающий по швам,
Зима висит, как меч дамоклов,
От шлака отделяя шлам,
Но чтобы мгла над миром висла
И воля вольная спала,
И мужества, и героизма
Понадобится им сполна.
* * *
Тимуру Ишбулдину
Я давно запретил объяснять себе, как
Отходить от потерь, пребывать в столбняках,
После войн мировых и до войн мировых,
Между сталиных, молотовых и громык,
Над метелицей лисьей, что елки кадрит,
Выступает из хаоса хаос-гибрид,
И от поступи темной прогнозных тирад —
За зимою зима, за терактом теракт.
Что молчишь, Уренгой? Объяснись, Усть-Илим,
Для чего мы одни против мира стоим,
Что за воля нас вынесла сквозь племена,
Что за правда дана нам, и есть ли она,
Отчего в пустоту провисает строфа —
Мы сдаем острова, не сдаем острова?
И, финальна, как всякий эрзац-аргумент,
Ослепительна роспись крылатых ракет,
Будто к нам и счета, и стандарты двойны
От войны до войны, от войны до войны.
БЕССОННОЕ
Бессмысленны и хмель, и
солод,
Когда сухой, как блеск лопат,
Окаменелостью изогнут
Крепленых зим епископат.
От неизбежности дурея,
Почти согласна вертикаль
Не исключать венца творенья
Из диспозиций на декабрь,
И, откликом на радость птичью,
Поставленную в авангард,
В края, ломящиеся дичью,
Уходит сумрак наугад,
И с неким помышленьем смутным
Протягивая параллель,
Судьбой скрипят, как ветер судном,
Держа к восходу поровней.
Отрыв — и тысячами радуг
Седую пойму истрепав
Клочок зари, лучист и краток,
Раскатывается стремглав,
И снег лежит, вконец оглохнув
От грохота небесных фронд,
И блещет чешуей балконов
Ободранный жилищный фонд.
* * *
Скакать в ночи, как долбаный баскак,
Блюсти бюджет, вести статьи расходов,
Томиться на работах, в отпусках,
От выпивок и слез едва просохнув…
Конец еще не скоро, но уже
В кустах синица горло надрывала,
И проступает в городе-бомже
Примерное обличье натурала.
Благая, словно писчий канцтовар,
Бредет судьба дремучими лесами,
И кто бы от нее ни отставал,
В зазимках — то же пенье и плясанье.
Погоня? Но кому я нужен в ней,
Среди надменных звезд непостижимых,
Чей зыбкий луч и то в сто раз живей,
Чем радужные мандалы снежинок?
* * *
Казались абстрактными буквы присяг:
Уж лучше плененье,
Чем эта земля, на которой врастяг,
Сугробов бледнее,
Пытавшиеся пробежать напрямик,
Убившись об угол,
Лежат и завгар, и монтер, и грибник,
И сборщица кукол.
О, русское поле, кто лучше тебя
От бренности прячет
Летящие по ветру дни жития,
Чей благовест рябчат?
Навечно, доколе не выцветет мгла,
Не ссохнется дойка.
Стоишь, по десяткам считая тела,
И думаешь только —
С души этот грех никогда не сниму,
Не дастся уколам,
Уж лучше бы сам ты лежал на снегу,
Разорванным, голым…
Но сдался ли пчелам в разгар посевной
Раздавленный трутень,
И днесь потрясание тверди земной,
И грохот орудий?
1990-е
Заиндевевшим, словно зомби,
Я пил с какими-то тенями
От братства в первозданной злобе
Себя ничем не отделяя,
Как в модернистском эпизоде,
Растянутом и мутном кадре,
Я долго шел через безводье
Под жизнерадостное кантри.
Я шел, как будто за три моря,
От становищ, где, оголтела,
Шлифуя зеркало кривое,
Страна неслась и богатела.
И зная, что собой торгую,
Я цвел, как рана оспяная,
Одну чужбину на другую
Сменить никак не поспевая.
* * *
Так и вижу, как в дыме саманном
Исчезает куда-то змея,
И вприпрыжку за ней по завалам
Те ребята идут без меня.
Почему я не там? Потому что
В города наигрался, когда
Откликалась Алупке Алушта
И Акмолинску Караганда.
И ни там, и ни здесь — отчего так
Приключилось, что в годы свои
Ни гангрен я не знал, ни чахоток,
Будто в ребрах ромашки цвели?
Оттого ль, что на этом ковчеге
И седок я, и пара гнедых,
И сержантская ругань в учебке,
И салажий голодный кадык,
Оттого и не здесь, и не там я,
Что, охотничьи байки травя,
Избегающие нагнетанья,
Затихают шаги патруля.
* * *
Я думал, что разумом двинусь,
Ходя по дорогам и без,
Где время безумное длилось,
Календы шлифуя о плебс,
И мучила корень приставка,
И, будто природу клеймя,
Угрюмые галки Рейхстага
Слетались на башни Кремля.
И дерзостным этим пичужкам,
Галдящим про скорый Содом,
Я был оглушительно чуждым,
Невнятно мычащим скотом,
И, помня о долге сыновнем
Словами шестого псалма,
Что бойко свистит козодоем
И медленно сводит с ума,
Гудками грозясь надорваться
В смятенье путей подъездных,
Вертелась какая-то фраза,
Раздвоенная, как язык.
И так же поодаль, как подле,
Кустами шепталась толпа.
…Весенняя слабость, не боле…
…Что по лбу, что в лоб ото лба…
* * *
Резали лук, назначали свиданье,
Куксились, грезили о сватовстве…
Пели синицы, снега оседали,
Сладостный март приближался к Москве,
Мебелью шаркали, переезжая,
Деньги копили, рожали детей,
Тех, что дружить не умели с вещами,
И по тарелке гоняли тефтель,
В монастырях размышляли о схиме,
Тощую пясть подставляли ветрам,
Только меня уже не было с ними,
Только меня уже не было там.
Осенью поздней сослужена тризна,
Медленно клонится к земле,
Ибо я знаю — и ныне и присно
Не изменить мне теченье сие.
* * *
Не мотыльки ли нам судьбы наткут
Пляской в торшере?
Здесь вам не там, и поэтому тут
Грянет вторженье.
Хочется кровушки? На-ка хлебни.
Похрен героям.
Встали-попрыгали, снова легли,
Сдохнем — не дрогнем.
Ждем лишь, когда, тишину расколов,
Рявкнет зевота,
Где до границы — пара столбов,
Пара, всего-то.
Где на разбитом окне резеда,
Прах атавизма,
Местная сеть, что ловила всегда,
Насмерть подвисла…
Заняты точки, стынут взвода,
Дизели стонут.
Дастся недешево та высота:
Вены иссохнут.
Выгнись же, небо, свинцовой дугой
В пьяном дебоше.
Вот они — слева пятнадцать, огонь!
Господи Боже.