Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2017
Юрий Казарин — поэт, исследователь поэзии, языковед. Автор нескольких книг стихотворений и прозы. Стихи публиковались в периодике в России и за рубежом. Профессор Уральского федерального университета. Живет и работает в Екатеринбурге.
* * *
В глазах озябших у меня
встает растение огня:
и мох, и травы, и стерня,
полынь, репейник и татарник,
шиповник, — господи, кустарник,
подлесок, просеки разрез,
и, наконец, тайга и лес.
Где в солнце лета и зимы —
как в сердце бога — сердце тьмы,
как призраки зимы и лета,
и вспышка тьмы, и вспышка света —
не тень, не эхо, а предмета
незримый образ на лету,
когда мигает сигарета
и рассекает высоту.
* * *
Ведро воды, ведро огня,
ведро золы, ведро малины —
еще в деревне у меня
и у тебя — объятье глины,
объятье дров, когда берешь
огонь и снег в одну охапку
и звезд рождественская дрожь
с тебя легко сбивает шапку.
* * *
Выходили деревья из леса,
обступали мой дом — до навеса,
до китайской поленницы дров,
на делянке узнавших железо,
бересту на снегу без нареза,
черно-белую повесть без слов.
Доходили деревья до взгляда
и стояли — ни шагу назад:
Вот начало последнего сада,
не прочитанный Господом сад…
* * *
Все исчезает на лету:
и слух, и взгляд, и осязанье,
и запах с горечью во рту —
и упирается сознанье,
как вьюга с полем — в высоту,
где — холод, от себя свободный,
сращенье счастья и беды —
и новый свет, как свет подводный —
без тьмы, без света, без воды…
И всюду вечности следы.
* * *
Вынешь зеркало из колодца —
поднимается муть одна:
время пьет себя — не напьется.
Пьет до дна.
Только вечное в небо льется,
где и плачется, и поется,
и качается, как сосна,
и, как звезды в ресницах, рвется —
исполняется тишина.
* * *
Всегда в морозе паутина —
так дышит только смерть сама.
И под костром твердеет глина
как бездны дно, как дно кувшина,
чтобы в него текла зима,
чтоб в красном виделись дома —
огня колонны и лепнина,
жилище зренья и ума.
* * *
Как в приоткрытую дверь,
видно в заборную щель:
движется, движется зверь —
это сухая трава,
зверь — а в земле голова, —
так с головою в земле,
так с головою в петле,
глины набравшая в рот,
бедная бездна живет…
* * *
Здесь время осенью зовут,
здесь лошадь выпивает пруд —
и печь с дровами дышит глубже.
Стихи из воздуха плетут,
и у детей прозрачны уши.
Все больше в дереве пустот,
и небо льется прямо в рот
всему, что прячется от стужи.
И слышно в доме и снаружи,
как глина осенью растет.
* * *
У земли под мышками тепло.
Заморозков легкое стекло
от земли растенья отсекло —
стало сердцу холодно и пусто:
где веревка сбросила белье —
пустота натянута до хруста.
В темноте запнешься об нее.
* * *
С какого брега
сюда приходит горький дым —
на шорох снега
в саду по листьям жестяным…
Я жил и умер,
но все забыл, и вот — живу.
Давай закурим
и молча сядем на траву.
Костер пылает —
и сад, как сердце, не болит…
И тьма не лает
и не скулит.
* * *
Слышишь — мертвая петля
угомонного шмеля,
первой осенью шального:
хорошо дрожит земля
под ладошкой у больного.
Осень. Иней. Нашатырь.
И стоит как монастырь
черный лес беспотолочный.
И сквозь белый дождь песочный
полыхнет в саду снегирь,
словно выстрел одиночный…
* * *
Обиды острое стекло
мир на две части рассекло:
оттуда только смерть стучится —
с утра голодная синица
родное пробует тепло.
Отсюда, господи, туда,
где снова острая вода
стоит окном — и небом длится.