Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2017
Александр Тимофеевский — поэт, родился в 1933 году в Москве. Окончил сценарный факультет ВГИКа. Печатался в журналах «Юность», «Новый мир», «Стрелец», «Континент», «Кольцо А», «Наша улица», в альманахе «Эолова арфа» и т. д. Автор многих песен, в т. ч. популярной песенки Крокодила Гены. Член Союза писателей Москвы. Автор книг «Песня скорбных душой» (М., «Книжный сад», 1998), «Опоздавший стрелок» (М., «Новое книжное обозрение», 2003), «Сто восьмистиший и наивный Гамлет» (М., «Самокат», 2008), «Размышления на берегу моря» (М., «Воймега», 2008), «Краштест», (М., «Время», 2009) и др. Лауреат премии СП Москвы «Венец».
ПОЭТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС В ВИРТУАЛЬНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
А. Злобину
Одетый в барахло, в рубахе домотканой рисует нам Пабло пейзаж довольно странный. Сперва карандашом, а после акварелью по контору прошел. С какой, однако, целью? Начнет карандашом и все потом замажет. А было хорошо, пожалуй, лучше даже. Рисует петушка, кладет на птичку рыбку. Жизнь рыбки коротка, наверх ложится скрипка, и гаснет рыбий глаз, замазанный пастелью. Морочит мастер нас всей этой канителью. Да нет, у Пикассо такие штуки кстати. В работе дело все, отнюдь не в результате. Вот замалеван холст, и все закрыты темы. Лишь петушиный хвост цветет, как хризантемы.
КАРАНДАШ
Что я любил на свете:
Окошко распахнуть,
Смотреть в ночи, как светел
Над миром млечный путь,
Замерзшую рябину
Любил размять в руке,
Любил с горы в равнину
Нестись в грузовике,
Когда подобно длани
Внизу простор простерт,
Стоять, стихи горланя
И не держась за борт.
Любил, как пахнут травы
В передзакатный час
И море блеск, что равен
Сиянью детских глаз.
Еще — очарованья
Неповторимый миг,
А к муке расставанья
Я так и не привык.
АКВАРЕЛЬ
Он скрыт был горной чащей
И выглянул сейчас
Огромный и блестящий,
Как человечий глаз.
Он смотрит из-за хвои,
Бездонен и глубок,
Гигантский сгусток воли,
А может, просто Бог.
О, море! Ты и воля,
И молодость, и Бог,
То серым волком взвоешь,
То — сизый голубок.
ГУАШЬ
Стоять, расставив ноги
И не держась за борт,
И знать, что вдоль дороги
Морской простор простерт,
Что море недалеко
И выглянет сейчас
С туманной поволокой
Его огромный глаз.
ТЕМПЕРА
Любил я слушать рокот,
На море заглядясь,
В туманный с поволокой
Его огромный глаз.
О, если б возвратиться
В тот самый час и миг,
Когда к его водице
Впервые я приник.
Когда любил до дрожи
Я волю юных лет,
Что мне была дороже,
Чем истина и свет.
За этой самой волей
По тропочке в лесу,
Бывало волком воя,
На брюхе проползу.
Разнузданной и дикой
Была моя гульба,
Прости меня, расстригу,
Лукавого раба.
Прости меня, о, Боже!
Дарить я не умел,
Всегда дарил я больше,
Того, что я имел.
Отсюда недостача
По каждой из статей,
Я душ чужих растратчик,
А пуще всех — своей.
По коридорам странным
Бездумен и нелеп
Я для прекрасной панны
Пронес андриев хлеб.
САНГИНА
Раздаривал подарки,
Бездумен и нелеп,
И за спиной татарки
Пронес андриев хлеб.
Тем темным коридором
Бреду я вспять и вспять,
И совести укорам
Не знаю, что сказать.
ПАСТЕЛЬ
О, море! Ты и воля,
И молодость, и Бог,
То серым волком взвоешь,
То — сизый голубок.
О, если б возвратиться
В тот самый час и миг,
Когда к твоей водице
Впервые я приник…
Я сам, как этот вздорный
Бушующий рассол,
То ласков я как море,
То холоден и зол.
Дурной или хороший,
Тверез я или пьян,
Во мне живет Алёша,
И Митя, и Иван.
ГРАФФИТИ
Безудержной и дикой
Была моя гульба,
Прости меня, расстригу,
Лукавого раба.
Не вспомнят старожилы,
Каким я был тогда:
Веселым и двужильным
И как давал дрозда.
И ямбом, и хореем
Про этот наш бедлам,
И русским, и евреям,
И для различных дам.
Умел я веселиться,
И мне везло в любви.
И я читал девицам
Стихи про большеви…
УГОЛЬ
С той самой ненаглядной
Заночевать в стогу…
Просить кукушку, — ладно,
Скажи еще — ку-ку! —
Сесть в поезд так, на счастье,
И выйти наугад,
И через ельник частый,
Куда глаза глядят,
Касаясь паутины,
Рубя ее лицом
Под моросящим, длинным
Сентябрьским дождецом.
МАСЛО
Что я любил на свете —
Окошко распахнуть,
Смотреть в ночи, как светел
Над миром Млечный путь.
По хвойному, по насту
Без цели напролом
Брести сквозь ельник частый
Под ситничным дождем.
Любил осенней ночью,
Захоронясь в стогу,
Природы многоточье —
Кукушкино ку-ку.
Промерзшую рябину
Любил размять в руке,
Любил по серпантину
Кружить в грузовике.
Орать, стихи горланя,
И не держась за борт,
Парить себе с орлами —
И никаких забот,
Чтобы хлестали ветки
Меня на вираже,
Чтоб запах моря едкий
Я чувствовал уже.
И значит, недалеко…
И выглянет сейчас
С туманной поволокой
Его огромный глаз.
ВИНСЕНТ ВАН ГОГ
Ты смотришь с четырех своих портретов
Как человек терзаний и сомнений,
Как демиург, не знающий запретов,
Ловец остановившихся мгновений.
Стань темою моих стихотворений.
Ты так легко загрунтовал мне душу,
Винсент Ван Гог с ума сошедший гений
Оранжево-зеленых завитушек.
И. К. АЙВАЗОВСКИЙ
У Айвазовского девятая
Идет волна с девятым нумером,
Как сосчитать ее, горбатую, —
Художник не ответит. Умер он.
На нас идет волна фронтальная,
За ней вторая, боковая,
И где-то катится фатальная,
Единственная, роковая.
* * *
Пустынно, ветрено и зыбко
И отвратительно для глаз.
Земля болтается, как зыбка,
Продавливается, как матрас.
А осень шепелявит вяло:
Ну что ж, что я вам не мила,
Все, что пожухло и увяло,
Я убрала и подмела.
И от всего земного шара
Остался бабкин огород,
Где тыква так и пышет жаром
От прошлых солнечных щедрот.
* * *
Мы опять говорим не о том.
Осень вышла внезапно из леса
И рассыпалась ржавым листом,
И скрипит под ногами железом.
Нам себя же придется винить,
Если вдруг мы на осень наступим.
Я тут Богу хотел позвонить,
Говорят, абонент недоступен.
Мимо нас все на скейтах бегут,
Так торопятся, видно, им к спеху.
Где-то празднуют, слышен салют,
И по парку разносится эхо.
Но когда те пойдут на войну,
А другие пойдут в магазины,
Мы с тобой соберем тишину,
Как грибы, и уложим в корзину.
ПОДРАЖАНИЕ ПУШКИНУ
Я не сплю, хоть в доме тьма,
Свет, должно быть, отключили.
Ход часов, настырный, чинный,
Сводит медленно с ума.
Болтовня трех бабок вещих,
Сонной ночи мрак зловещий.
Жизнь скребется, словно мышь.
Что же этот шорох значит,
Кто-то умер или зачат?
Я окликнул, ты молчишь.
И ни горького упрека
Или тайного намека,
Чтоб я понял и постиг
Твой таинственный язык.
ДРУЗЬЯМ
Друзья мои ушли давно,
А я один зачем-то выжил.
И вот сижу, гляжу в окно
И пялюсь в небо — вдруг увижу?
Так, шутка, но когда-нибудь,
Душа, достигнув идеала…
И тут меня кольнуло в грудь —
Когда-нибудь уже настало.
Метаморфозы бытия
Никто не согласует с нами…
Возможно, лучшее из я
Уже гуляет там с друзьями.
Идем небесною Москвой
И видим, катит по Арбату
Троллейбус синенький такой,
Совсем как в песне у Булата,
А на Лубянке сплошь сады
Цветут в любое время года,
Нет ожидания беды
И нет железного урода,
Есть только пенье птиц и май,
Согласное вещей теченье.
Вглядись получше и внимай,
Поймешь свое предназначенье.
И для меня открылось вдруг,
Что глазу было незнакомо,
Нет смерти, разомкнулся круг,
Бескрайность вместо окоема,
И нет конца у тех аллей,
Где я иду от счастья плача.
Как я не понял, дуралей,
Что и не может быть иначе,
Что я уже среди своих,
Ну пусть не весь, пусть на две трети.
А на земле остался жмых,
Отжимки лишь на этом свете.