Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 11, 2017
Сергей Арутюнов — поэт, прозаик, критик, публицист. Родился в 1972 году в Москве. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (семинар Т. А. Бек и С. И. Чупринина). Печатался в журналах «Дружба народов», «Дети Ра», «Зинзивер», «Футурум АРТ», «Знамя», «Вопросы литературы», газете «Вечерняя Москва» и других изданиях. Автор многих книг.
* * *
В расточенье зимы, умаленье заводов и шахт
На бугристой земле, различаемой сквозь пелену,
Я промерзший сорняк, я рунической молнией сжат,
И не так еще вспыхну, не так еще полыхну.
Мне б истлеть на корню, только — Господи, укрепи! —
И полуденным щебетом так же, как ночью глухой,
Если что и созрело во мне, то верблюжьи репьи,
Что брезгливо срывают, о чем бы ты в них ни глаголь.
И, отчаяньем крепок, дошел я до сути своей:
На костре, под ножом только землю в себя и вотру,
Позавидовав тем, кто растительным нравом светлей —
Как трава на ветру, как простая трава на ветру.
* * *
Отмщеньем купчим или кормчим,
Хотением отпускника
Всплывает мысль, что год окончен,
И в духе мы, и рожи корчим
Сквозь веки, будто сквозь века.
Уехать бы недели на две
Туда, где воли луч иссох,
И дремлет гибель тепловая,
Но маятника телепанье
Она прервет хоть на часок.
…Откроются глаза, и тут же
Клекочет в головах орел —
Петлю затягивая туже,
О прутья ребер бьются души,
Что оптом Сатана обрел.
Скрипи ж, промасленный конвейер.
Ошметки измельчай в крупу,
Богемных избегай кофеен,
Чей говорок благоговеен,
А поприще лежит в гробу.
А те, кто вне его, шакальте,
Сгорайте в давке площадной,
И в Кандагаре, и в Шинданде
Растянутые на шпагате
Меж бедностью и нищетой,
Ни в сербе правда, ни в хорвате,
Но в гибели на всем скаку,
И я, как вы, привстав с кровати,
Кровавых тризн Фиораванти
Закрасить белым не смогу.
* * *
Избави Бог судить о сути —
Упомнить бы, чем год был жив,
С того сентябрьского распутья
До лета ветви обнажив:
Через акаций толстошипье
Свистит ноябрь, как ампутант,
Но ходят цуцики смешные,
Бормочут что-то наугад —
Один по-русски ни бельмеса,
Другая, вещь в себе сама, —
Как спится им, в столовке естся?
Когда поднимутся со дна?
Урок, другой… неделя, месяц,
И вот уже грядет контроль,
И что ты скажешь, мудрый скепсис?
Где Магомет с его горой?
Здесь многое — уже везенье,
Интерактивная игра —
Стандарт, растянутый над всеми,
Почти что выполнен: ура.
Не разгораться дачной плиткой,
Не русской печью тлеть в углу,
Но с благодарностью великой
Великую же петь хвалу —
Когда сквозь эти эмпиреи
Звенит звонок, не отменим,
И те, которых им пригрели,
Кричат и носятся под ним,
Услышь, Господь, затвором клацнув,
Не подпускай ни страх, ни боль
К учителям начальных классов
Над малышовою толпой.
* * *
То ли впрямь самостоянье,
То ли упряжь съехала —
Изуродован скорбями,
Избегаешь зеркала.
Помнить нечего. Потемки
Ядерны по-обнински —
Завалящей работенки
Сумрачные поиски.
Славься, явь, что лоб обрила
Да зубами клацала
На чугунные перила,
Скрипнувшие ласково,
Чтобы ей принадлежали,
Внидя в посторакулы,
Заповеди мандельштамьи
А не пастернаковы.
Север-север, что мне проку
Тосковать-печалиться,
Надгрызать пивную пробку
С видом чарли-чаплинца?
Древоточцы — в занавески,
Моль — в шкафы с фуфайками
Под концертик с Анни
Вески
Или Лаймой Вайкуле.
Что, сдаешься, сучий потрох?
Поднюхни клоповника.
Я не знаю, отчего так —
Может, экономика.
Не плоды же, в самом деле,
Сговора секретного?
Мчатся тени, вьются тени…
Безнадежье хреново.
* * *
Как явственно виден остаток
Биенья в песочную мель,
Когда уроженцы двадцатых
Уходят из жизни моей,
По детству, что бодро скакало,
Я вспомню не раз и не два,
Что пахла, как манка с какао,
Ушедшей грозы синева.
Куда ж ты, времен бакалея?
Кому твой привет и салют?
Сменившиеся поколенья
Промозглые годы сольют,
И там, где ни шатко, ни валко
Присваивала гопота
Распутье британского флага
И нервную трубку плода,
В надмирно сияющем гетто,
Безмерном просторе ночном
Не город, измышленный кем-то,
Но нечто, прослывшее чмом,
Смолчит, как напрасно юлила
Стезя, где поныне и впредь
Надрывно скулит кобелина
И ломится в полую твердь.
* * *
Я не знал, что судьба мне — глухой тупик,
И, достаточно глуп и кроток,
Добирался туда на своих двоих,
Избежав пятибалльных пробок.
Я бы мог примириться со всяким злом,
Чтоб ни разу не воскресала
На пути неведомом подъездном
Пустотелая грань кристалла,
Но с какой-то болезненной прямотой,
Выбирая из двух обоих,
Надрывалась горлинка предо мной,
Будто снова зовя на подвиг,
И машины я чохом отодвигал
За дома, где над правдой кривда
Драгоценный готовила мне фингал
На окраине лабиринта.
* * *
Когда, ославлен в гнусных одах,
Иду, бульварами отпет,
Зовет меня не летний отдых,
Но тихий психотерапевт,
Безвозрастной, почти бесполый,
Розовощекий обалдуй,
Присохнувший наследной спорой
К дверной табличке под латунь,
В попытках наглых и бесстыдных
Казаться Господа умней,
Меня он спросит о посылах
Тоски неслыханной моей.
И, притворившись, что оттаял,
Я, чтоб уже не повторять,
Хрустальной пепельницей «Данхилл»
Ему отвечу вдругорядь,
И лишь немного поутихнув,
Открывшись, иже херувим,
Вся глубина моих мотивов
Предстанет вживе перед ним.
* * *
Я не слуга Минтрансу,
Роснедрам не свояк,
И, не москвич ни разу,
Курю тебя взатяг,
О, стойбище карнизов,
Беспечных едоков,
Что, жизнь свою протиснув
Меж тем, кто ты таков,
Тебя, как рюмку, кокнут,
Листовкою сомнут,
О, мой бездонный город,
Что, как свеча, задут
На разграбленье плазмам,
Берущим под кадык,
Эстетствующим классом
Буржуев и ханыг,
И вот, перед пассажем
В преддверье автострад,
Я на тебя подсажен,
Как на табачный смрад,
И будто машет окнам
Темнеющей грядой
Собор, стоящий боком
На улице кривой.
ЭЛЕГИЯ
Пребывая в перманентном шоке,
Тучных лет изнашивая шмотки,
Полуоживлен и получахл,
Я от жизни часто получал
На пределе слышимости отзвук,
Вроде коллективной дрожи в овцах,
Указаний дохнуть веселей,
Выкупленных кем-то векселей.
От пентхаусов и лофтов
строгих
До пенсионерских новостроек
Родина моя — бетонный прах,
Стычка на таежных топорах.
Пережали жилу, вот и прибыль:
Не заточкой, так, наверно, бритвой
Саданут, и ссохнешься пятном,
Не сейчас, так, может быть, потом.
В отпуску — не то, что без
работы.
То в кино, где скачут астроботы,
То статью шарашишь, как чумной,
То в камине шаришь кочергой.
Пусть никто мы, пусть мы ошизели,
Есть на свете где-то наши земли,
Где припасть возможно к алтарю.
Как пристало, так и говорю.
ЛЕТО 1914-ГО
Не странно ли сходить с ума,
Размениваясь на левкои,
Когда степная бастурма
Горит на дальнем полигоне…
Как межрайонный землемер
С теодолитом и планшеткой,
От жизни много ль ты имел,
Помимо вечности блаженной,
Где даль, небесно-голуба,
Не удручающе балетна,
Кружится, будто голова,
Что перед этим не болела,
И ткань, что кажется плотней,
Слетая паром с оболочек,
Установленьем теплых дней,
Зыбучих и кисломолочных,
Вливается в поток преснот,
Разлитых в парных стрекотаньях,
И плосок мерный горизонт
Событий сладостных и давних,
И благостней пустых тревог,
Неистовей, чем созерцанье,
Под пляжный стелется грибок
Туман в сердцах и за сердцами.
* * *
Детские фото: мордашка ли, локоны ль —
Эти черты безвозвратно увяли.
Поздний ребенок. Любимый. Балованный.
Я ль это, я ли?
Только и дел, что пустышку посасывай,
Мать подгоняй, чтоб скорей одевала,
Грузовичок прогоняя пластмассовый
Мимо дивана.
Скольким таким неизбежно раскваситься,
Скольких закружит Пурга Патрикевна,
Свистом октябрьским берущая за сердце
Аборигена?
Сон постучится, доносчик и ябеда,
Чтобы минувшее сбросить со счета…
Спросят за дверью, отвечу лишь — я это,
Кто же еще-то…
Но не расслышит и полушепота,
Кроме шуршанья полубагета,
Белое гетто с прослойками желтого,
Белое гетто.
Кто ж я? От стылого холода кашляя,
Тщетно прошу — хоть за ворот не цапай,
Тусклая звездочка полуугасшая,
Век мой двадцатый.