Перевод и вступительная статья «Ёдинаху Хировато — бродячий самурай» Геннадия Калашникова
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2016
Геннадий
Калашников
— поэт. Родился в 1947 году в Тульской области. Закончил филологический
факультет МГПИ им. В. И. Ленина. Работал в еженедельниках «Литературная
Россия». «Литературная газета», в издательствах «Современник», «Эксмо». Первая
публикация стихов — журнал «Юность», март 1971 года. Печатался в журналах
«Юность», «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Грани», «Новый берег», «Дарьял», «Гостиная», в альманахах «День поэзии», «Поэзия»,
«Паровоз», «Лед и пламень», «Диалог», «Ковчег», «Ямская слобода» и других.
Автор нескольких книг стихов: «Ладонь» (М., 1984), «С железной дорогой в окне»
(М., 1995), «Звукоряд» (М., 2007). Его стихи были представлены в антологиях
«Русская поэзия. ХХ век» (М., 2001), «Русская поэзия. ХХI век» (М., 2010).
Дипломант Всесоюзного конкурса им. М. Горького за лучшую первую книгу
(1984), премии «Московский счет» за лучшую книгу года (2007), Международного Тютчевского конкурса «Мыслящий тростник» (2015). Лауреат
конкурса «45-й калибр» и премии Пушкинского общества Америки «Душа в заветной лире»
(2016).
Ёдинаху Хировато — бродячий
самурай
Предисловие
Имя
этого старого японского поэта, как писали в старых романах, «окутано мраком
тайны». Мрак этот действительно столь густ, что о многом можно догадываться
только по его стихам. Письменных свидетельств о нем сохранилось очень мало, но
вот мифов, а точнее — былей и небылиц, рассеяно в древних трактатах с избытком.
Но все они крайне противоречивы, а зачастую и просто недостоверны.
Точно
известно, что жил легендарный Ёдинаху Хировато в
эпоху Эдо, где-то в середине пятнадцатого века. И
зарабатывал себе на хлеб и вино мечом. Он был ронином
— бродячим, вернее, вольным, самураем, больше всего на свете ценившим
независимость и свободу. Нанимался воином в отряд к какому-нибудь сегуну во
время междуусобиц, охранял богатых вельмож,
преподавал искусство боя на мечах. Скитался от города к городу, от селенья к
селенью в поисках «работенки». Таких бродячих воинов нередко можно было
встретить на дорогах Японии, и далеко не всегда встречи эти оказывались
безобидными
Итак,
как уже было сказано, наш ронин зарабатывал свой
черствый кусок хлеба мечом.
И
писал стихи.
Кстати,
это совсем не возбранялось. Кодекс самурая — бусидо — предписывал самураю быть
разносторонне образованным человеком. Только не слишком увлекаться «побочными»
делами, не сворачивать с пути воина.
Как
писал автор классической книги «Искусство самурая», знаменитый мастер
фехтования на мечах Миямото Мусаси:
«Опять же стихосложение — давний обычай в нашей стране, и великие воины во все
века были признанными мастерами этого искусства, так что даже скромный солдат
поступит правильно, поупражнявшись в этом, сложив временами пару неуклюжих
строф. Однако любой, кто полностью отдастся этому, презрев свои обычные
обязанности, станет мягким душой и телом и потеряет все воинские качества… В
особенности, если вы увлечетесь короткими стихотворениями хайкай,
столь модными в нынешнее время, то приобретете острый язык, станете остроумным
и находчивым даже в компании серьезных и сдержанных сослуживцев, но, хотя это и
может быть развлекательным в современном обществе, такого поведения самураю
следует избегать».
Неизвестно,
стал ли Ёдинаху Хировато «мягким душой и телом», но в
написании хокку он далеко отошел от советов сурового мастера Мусаси. Талант оказался сильнее строжайших предписаний
бусидо.
Его
стихи резко выделяются на фоне классических хокку признанных мастеров. Они
похожи на живопись художников-примитивистов, то же бесхитростное удивление
перед красотой и причудливостью окружающего мира, то же простодушное, даже
наивное, выражение этого в словах.
Он
далек от приукрашивания и окружающего, и, главное, самого себя. В стихах он
отчаянный, как сейчас говорят «безбашенный», храбрец и одновременно
осмотрительный трус. Добрый, открытый людям и миру и в то же время не
упускающий своей, даже самой мелкой выгоды. Суровый воин, терпеливо переносящий
лишения, и сибарит, большой любитель выпить и, как сам он говорит, «пожрать».
Неудачник в любви и тонкий лирик, остро чувствующий прекрасное, будь то женщина
или пейзаж. Невозможно не упомянуть и его простодушный, но совсем непростой
юмор. И если в жизни он явно хитрил и лукавил, то никогда не делал этого в
стихах. В этом их сила и очарование.
Я
переводил его стихи не в самую легкую пору своей жизни.
Может,
так и надо, чтобы твоя жизнь абсолютно не совпадала с тем миром, в который ты
пытаешься проникнуть посредством переложения его на свой язык. Что может быть
общего у японских проселочных дорог, окруженных лесистыми горами, и у ревущих
московских улиц? Что может быть общего у той сумятицы, что бередит тебе душу, и
непроницаемого восточного самообладания? Наверное, тут работает закон
контраста: чем дальше — тем ближе. Я бесцельно ходил по жарким улицам, и за
мной тонкой, но отчетливой тенью шел суровый самурай с мечом на бедре. Было
хорошо идти с таким спутником. Он не навязывал мне свое общество, просто
возникал время от времени за плечом, приноравливался к моим шагам, и в такт уже
нашим совместным шагам складывались строки. Потом он исчезал, а меня, как
писали все в тех же старых романах, «осеняло спокойствие».
В
записках одной гейши вскользь упоминается имя нашего беспутного поэта. Она
пишет, что он ни на один ли не уклонился от своего пути и умер в одном из
веселых кварталов старого Киото в окружении хмельных друзей и женщин.
Ёдинаху Хировато
В тихом упорном бою
* * *
Видела все наперед
Бабка родная моя.
Ох, и лупила меня!
* * *
Матери и отцу
Раньше стихи я читал.
Брату читаю теперь.
* * *
К другу на лодке плыву,
Холодно. Сырость в носу.
Дружба — великая вещь!
* * *
Нелегок нынче мой путь.
О бедро колотится меч.
Как он мне надоел!
* * *
Бродил до заката в горах.
Злобный там прятался враг.
Как хорошо: не нашел!
* * *
Выпей! — мне крикнула выпь.
Выпей! — кричит козодой.
Мудрость природы во всем.
* * *
Руки — понятно зачем.
Ноги — для долгой ходьбы.
Ну, а зачем голова? — думаю нынче весь
день.
* * *
Сладок бамбука побег.
Сочен дайкона ломоть.
Все же свинины хочу!
* * *
В харчевне забыл кошелек,
Утром вернулся — увы!
Вот она — честность людей!
* * *
Торговец мне продал сакэ,
Деньги же взять не успел.
Будет умней простачок.
* * *
Малую справил нужду.
После заметил, что дул
Ветер мне прямо в лицо.
* * *
Выпил сакэ —
Захрапел.
Даже кузнечик затих.
* * *
Бросила дева меня.
Любо теперь ей с другим.
Брошу и я выпивать.
* * *
Утром проснулся в снегу.
Горы белеют вдали.
Все-таки брошу я пить.
* * *
Бабочка крыльями бьет —
Словно скрестились мечи
В тихом упорном бою.
* * *
Гейша станцует тебе
Утром — пустой кошелек, —
Так говорил мне сенсей.
* * *
С другом встречаем рассвет,
Бросив мечи на траву.
И рукояти в росе.
* * *
Месяц блестит в облаках
Словно зазубренный меч.
Разве я сам не таков?
* * *
Суши с сашими поел.
Часто глядел на луну.
Что за морока — понос!
* * *
Прыгнул в волну со скалы.
больно мошонку отбил.
Нет, не мое это все.
* * *
Сакура буйно цветет.
Иней в душе у меня —
Снова пожрать не пришлось.
* * *
Ветер свистит меж стволов.
Хижина в горном лесу.
Как же хреново в ней жить!
* * *
Встретил бродягу в полях,
Мимо, не тронув, прошел —
Больно здоровый он был.
* * *
Гейша налево зовет,
Направо зовет бусидо…
В общем, налево сверну…
* * *
Пью ли на шумном пиру,
Дрыхну ли ночь напролет —
Меч — мой кормилец — не спит.
* * *
Снова в мошне ни гроша!
Вечером справлю нужду,
Утром все та же нужда.
* * *
Меч говорит мне — Молчи!
Гордость советует — Спорь!
Вот и поди разберись.
* * *
Алая клюква горит
Ярко на белом снегу.
Кто-то напился вчера.
* * *
Срезал ворюга кошель.
Даже мой меч промолчал,
Видно, знакомы с ножом.
* * *
Знатная схватка была.
Ухо осталось в руке.
Так и не понял — мое?
* * *
Бродишь, бывало, в горах
В компании верных друзей,
Страшно — не хватит сакэ.
* * *
Тяжел самурая доспех.
Все же можно носить.
Если б еще не потеть.
* * *
Солнечных пятен узор
На одинокой тропе,
Как иероглиф — живи.
* * *
Над постоялым двором
Тысячи тысяч звезд,
Не меньше, чем здесь клопов.
* * *
Думал — кота заведу,
Женщину выбрал себе,
Когти — что там, что здесь.
* * *
Волны я видел с горы,
Гору я видел из волн,
Все же и сам я неплох.
* * *
Добрую чашу вина
Выпил и крабом заел.
Хрустнул панцирь его.
* * *
Часто — не раз и не два —
Смерти смотрел я в глаза.
И не запомнил их цвет.
* * *
Фугу ни разу не ел,
Можно и в ящик сыграть.
А говорят, что вкусна!
* * *
Муха, жужжишь и жужжишь…
Как докучаешь ты мне.
И я докучаю… Кому?
* * *
Во многих смертельных боях
Бился приятель мой Гэн…
Вино же сильнее меча.
* * *
Был я в засаде. Заснул.
И все на свете проспал.
Славная штука — режим.
* * *
В небе блестит луна,
а на земле моя плешь
тоже блестит в ответ.
* * *
Утром проснулся — вокруг
То же, что было вчера.
Понял — приснилась мне жизнь.