Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2016
Виктор Петров — поэт, журналист, издатель. Автор стихотворных книг «Лезвие», «Reserve of livel», «Дотла» и других. Лауреат Всероссийской литературной премии имени М. А. Шолохова и премии журнала «Юность», удостоен европейской медали Франца Кафки. Главный редактор литературно-художественного журнала «Дон». Член Союза писателей России. Живет в Ростове-на-Дону.
БАБОЧКА СЕРДЦА
Валерии Салтановой
Витала бабочка над нами,
А мы с тобою — взор во взор,
Но твоего глазного дна мне
Достать нельзя наперекор
Сиреням вкруг — до помраченья,
До отторжения любви…
Объята страхом — страх леченья.
Зовешь меня… Всегда зови!
Томимся в клинике с тобою
И рву мольбой на части грудь:
«Господь, спаси от боли болью,
Храни ее — меня забудь!»
И вслед тебе по коридору
Другая бабочка мелькнет —
Сама невидимая взору,
Верша спасительный полет.
Она проследует в палату,
Куда заказаны пути.
Лети к рассвету, не к закату,
Лети же, бабочка, лети!
И скорой помощи сирены
Кричат взахлеб и без конца,
Но под наркозом пусть сирени
Коснутся милого лица;
Тебя спасут и мановенье
Прозрачных двуединых крыл,
И бликов по челу скольженье,
Как будто близкий близко был…
Когда же выйдешь — никакая,
То бабочка прервет витье
И сядет, крыл не размыкая.
Не сердце это ли мое?
ТАГАНРОГ
Железная дорога вдоль Мёртвого Донца
И Чеховское море без края и конца —
До красных звезд, до самой в коммуне остановки,
Где содраны революционные листовки
И загнан паровозик на площади в тупик,
И выстужена топка, призывный сорван крик…
И мир благословляем тяжелой царской дланью,
И я рукоположен в любовный сан — к свиданью.
Другого знать не должны — ни я, ни ты, никто.
Да, бренные… И что же?! Вспомянемся зато,
Когда сойдутся звезды и звездные составы
Проследуют к вокзалу узкоколейкой славы.
Смотреть за ними больно — слепящие огни:
Куда? зачем? Такого не ведают они….
Вагоны голосами простуженными полны,
И тянутся на отмель рифмованные волны.
Твои же губы ошеломляюще близки,
Но удержусь, продляя объятие тоски,
Затем, что я отныне отсюда не исчезну
И превозмочь сумею разверзнутую бездну
Булыжного проулка, где цокают слова
И дивная улыбка права ли, не права,
Когда задержишься у петровского ботфорта,
А после впечатляешь для снимка на фоне порта
Не абрисом восточным, но раем во плоти:
Сполна платить желаю — ответствуешь: «Плати»
И баснословную за себя заломишь цену!..
Да занавес опущен и покидаем сцену.
Сойдемся, разойдемся — сроднимы вразнобой,
И запинается возле надолбов прибой,
И нет красноречивей потупленного взора,
И снять бы грех под сводом церковного притвора…
В саду накроет обморочный вишневый цвет,
Как будто белый саван грядущих скорбных лет.
Авто рвану… Загадана встречная дорога,
Да только не уеду с тобой — из Таганрога.
ПЛАТО
Жаждой мучилась ты, становясь на колени,
Припадала ко мне обездоленным ртом.
И ночник трепыхался, и дивные тени
Поселялись в жилище холодном, пустом.
Я любил, как умел, одинокую душу,
А жалел, как уже не жалеет никто,
И поклялся тогда — клятвы сей не нарушу! —
Оберечь, достигая с тобою плато.
Нам объятье дарило небесные выси,
Мы в объятье срывались и в пропасть на дно:
Потому друг от друга настолько зависим —
Даже если и врозь, мы с тобой заодно.
Мы достигли, мы вышли на ровное место:
Мы и ровня с тобой, мы с тобой и родня,
Осеняемся ветром ли, знаменьем крестным,
И дорога ведет до последнего дня.
Только что же мы заново — к небу и в бездну,
Иль другого не знаем и знать не хотим?
Что потом ни случись, никогда не отверзну
То взыскание ртом пересохшим твоим.
Так чего разрыдалась, моя золотая?
Поцелуями слезы твои соберу.
И мелькают стрижи, под окно залетая,
И в тебе распустился цветок поутру.
Ты спросонья становишься вновь на колени,
Жизнь жалея свою, что никто не вернет…
И по комнате мечутся дивные тени,
И ложится на сердце невидимый гнет.
Мне понять бы тебя, да понять я не в силах
Эти губы твои и безумную жажду твою.
Задымятся морозы на звездах остылых,
Но тебя в свой черед непременно до капли допью.
БАБЬЯ ТРАВА
Однажды задумаю ветер… И он
Обнимет колен полнолунья на склоне,
И бабьей травою сладим полусон,
И вынесут кони!.. Цыганские кони.
На Млечной дороге не знать колеи.
Да мне ли страшиться крутого обрыва?!
Запрячется ворон, доселе криклив, —
То выстрелил кнут, и рассыпалась грива…
Тебя укрываю, прижалась ко мне,
И часто колотится сердце двойное:
Недаром я выбрал хороших коней,
Хотя и позариться мог на иное!..
Да нет же — иного, другой не искал!
И скачем с тобой, отрываясь от горя,
И мерзлыми скулами северных скал
Аукнутся камни у южного моря.
Окажемся там, где никто никому
Не должен и счастлив поэтому только,
И ветер цыганского плата кайму
Истреплет по ходу, и рвется, где тонко…
Достанется огненный пестрый лоскут,
Быть может, и мне, а тебе так уж точно.
Отпущенный конь без поводьев и пут
Подругу отыщет у речки проточной.
А мы же, такие счастливые мы,
Вернемся туда, где степные законы
Цветут, дотлевают в объятиях тьмы,
И каждый курень не живет без иконы.
Назавтра другие пойдут к алтарю,
Чему обзавидуясь, ветер на срыве
Метнется туда, где лелеять зарю
И мчать стригунком, что мечтает о гриве.
РОТОНДА
Державные колонны для вождя — по кругу —
Удерживают небо над Цимлой… Ротонда!
А ночь бросает нас в объятия друг другу,
И длится, длится нескончаемое рондо,
Затеянное вдруг тобой, когда за стенкой
Разгульная попутчица уснула спьяну…
Не ты ль меня касалась под столом коленкой —
Теперь же на колени пред тобою стану,
И прелесть ножек обнажаю неуклонно,
И чувствую тебя до выплаканной дрожи,
И нежным током бьет разомкнутое лоно —
И что дороже?.. Ничего не знать дороже
Сложения теней, желаемого чуда!..
И теснота одежд, и темнота невнятиц,
И сон — вся эта незатейливая груда
Спадет… И нас ведет по кругу рондо-танец.
Затянет круг, конечен круг и — нескончаем…
…Берет себе с утра коньяк твоя подруга,
Но мы с тобой не пьем — довольствуемся чаем,
Поскольку не выходим за пределы круга.
Означен этот круг колоннами ротонды,
И рондо мнится приложением к прибою.
Сближенье наше — некое подобье фронды:
А вождь и не был здесь, но были мы с тобою!
* * *
Боязнь
открытого пространства…
Валерия Салтанова
Окстись, полярная
волчица —
На горле мне замкнула круг:
Любовью от любви лечиться
Не получилось, милый друг!
Боязнь открытого пространства —
Твое страдание — тупик.
А я открыт для постоянства,
И что мне волчий вой и крик?!
На пару замыкали двери —
Теперь с тобою делит дверь.
Ах, это волчье недоверье!..
Но ты откройся и поверь.
Царапаю, срывая ногти,
А что осталось?.. Ничего!
И говорю себе: «Не смог ты
Изгнать изгнанья своего».
Пускай живется все опасней:
Волчица-дочь, волчица-мать,
Но только более прекрасней
Мгновенья этого не знать!
Ловлю неровное дыханье,
Молю себя: «Не озверей…»,
И обморочными духами
Смущаешь ты из-за дверей.
ГОЛОД ЛЮБВИ
Когда голодная любовь
Металась по ночам во сне,
Тебя устроил бы любой,
Но потянулась ты ко мне.
Жена с тех пор ли, не жена —
Сам черт не разберет уже!
Была на диво сложена
И соблазняла в неглиже.
Заламывала руки ты,
Кусала губы добела…
И вышел свет из темноты,
И свет струили купола.
Обнял холодных плеч овал
И всю тебя собой согрел,
И голод тоже узнавал
Касаньем губ, сложеньем тел…
Издерганная прежним днем,
Ты все на свете проспала,
И зыбкий луч не стал огнем,
И потускнели купола.
Ударил колокольный час —
И на твоих устах печать,
И звон развел с тобою нас,
Хотя и мог бы обвенчать.
Зато узнали высь и дно
И задыхаемся от слез.
Поныне — целое одно,
А это больше, чем всерьез.
Другие станут на пути:
Живая ты и я живой…
Прости, любимая, прости
Неутоленный голод твой.
СОРОК ПЕРВЫЙ
Вскинула винтовку наспех:
Я — Стриженов, я — в прицеле!..
Мне бы отползти за насыпь,
Только силы на пределе.
Поднимаю кверху руки
И не поднимаю очи.
На прикладе нет зарубки,
Как хотела и как хочешь.
Не стреляй! Руки дрожанье.
Взор слеза слепая застит.
Али не была дражайшей,
Али не в твоей я власти?
У тебя ни к черту нервы,
Ах, Извицкая Изольда!
Только я не сорок первый,
Не играй чужую роль ты!
Лучше бы, штыки втыкая,
Нам с тобой гулять по свету:
Хороша любовь такая,
А другой любови нету!
Но ругаешься: «Холера!..»
Клацаешь затвором верным.
Умоляю: «Слышишь, Лера?..
Не хочу быть сорок первым».
СИРЕНЕВ ЦВЕТ
Майор полиции Шмалько
печалится
Над книгою моих стихов «Дотла»:
Неужто в камере придется чалиться?
Век воли не видать — и все дела.
Витает запах в городе сиреневый,
Отдел полиции сиренью пьян.
Район храним патрульными сиренами,
И все бы хорошо, но есть изъян…
Опять известная В. А. Салтанова
Заяву накатала на меня.
Майора пожалела бы усталого —
Ему и так ни ночи нет, ни дня.
А тут «на раз» не разберешь… Поэзия!
Петров себя не разберет и сам:
Да вот хотя б его стихи из «Лезвия» —
Поди узнай, что хочет, по стихам.
Клянется, любит женщину Валерию
И ходит по ее следам, как тать.
Она ему ответствует: «Не верю я!»
И требует примерно наказать.
Но как наказывать пиита грешного,
Когда его закон — стиха закон?!
Ему б из ада выбраться кромешного,
Не то загинет, как Лаоокон.
Все туже сдавливают сплетни змеями —
Страдаем от весны и до весны,
И потому соседями осмеяны,
И милостью Шмалько вознесены.
Майор ухватит суть, что ни рассказывай,
Ведь сочиняешь ты — сама поэт.
И он меня отпустит безнаказанно,
И скажет заявительнице: «Нет!»
Чего же ты, Салтанова, артачишься?
Айда со мной!.. Одни у нас пути.
Смотри, сирень цветет — о, чувств растратчица! —
Тебе пора бы тоже зацвести
БЕЗКРЕСТЬЕ
Я видел сон, и в этом сне
Ты шла — порочная — ко мне.
Знакомый взгляд, знакомый жест…
Но где же твой нательный крест?
Бескрестье было предо мной —
Не знак ли женщины срамной?
О, да! Порок чернит черты:
Чем ближе ты, тем дальше ты.
Хотел молитвой исцелить,
Но обрывала мыслей нить…
Просил обратно крест вернуть,
Но ты в ответ — плеснула ртуть!
Таким был взгляд бесовский твой:
И я, ни мертвый, ни живой,
Того не знал, что надо знать —
Тебя вела по жизни стать,
А если кто тянулся к ней,
Была к тому всего нежней…
И неудачные стихи —
Как наказанье за грехи.
Но все равно желал согреть —
Уже безумную на треть…
Пороком ты уязвлена:
Ничья вина — моя вина.
Ходить и прежде, как чумной,
Я мог бы за тобой одной.
Теперь другие времена —
Вдали полярная страна,
Где вынул душу неуют,
И ветры воют — не поют,
И раскаленный холод лют,
И водку по стаканам льют,
А если пьют — так до петли,
До мерзлой навсегда земли.
Рванулся за тобой вослед,
И явью обернулся бред.
Хотел постичь, хотел помочь,
Но плачем прогоняла прочь.
И все-таки постиг юдоль —
Постиг и поперек, и вдоль,
Взыскуя то, что впереди…
И крест раскрылся на груди,
Как будто прежде был цветком
Невидимым… И я, влеком
К нему, к тебе, узрел Христа,
И мне предстала ты не «та»:
Знакомый взгляд, знакомый жест —
Но крест!.. Откуда взялся крест?
КВАЗИМОДО
Плюбила в ту ночь
Квазимодо,
А с рассветом ушла от него:
Называлась любовью свобода,
Чтоб забыть и не знать ничего.
И брела ты по свету, шальная…
На кого? — на меня набрела!
Поклялась: «Не тебе ли жена я —
С Квазимодо другая была».
Бедный, бедный урод Квазимодо,
Так и сгинул несчастный горбун.
От развода живешь до развода —
На разрыве и нервов и струн.
Да какая же ты Эсмеральда —
Не похожа ничуть на нее,
Если стала исчадием ада
И посеяла в мире вранье.
Отставляешь тугую коленку,
Завлекая на вкус и на цвет…
А ночами ты лезешь на стенку
И дождаться не в силах рассвет.
Только я все равно и такую
До последнего края люблю,
И закатом теперь истеку я,
Отмотав километры к нулю.
Ну, а что до развода, испода —
Как стоишь, так и стой за углом…
И хохочет с небес Квазимодо.
Или это раскатистый гром?
ПОРУГАННОЕ ЗНАМЯ
Стремись туда — живой ли, мертвый — пеше, летом,
вплавь…
Поруганное знамя подними,
И поцелуями от поругания избавь,
И с ним опять стремись. Туда, к семи…
Урочный час влечет квадратом черного окна.
Так будет свет?! Гадаешь — нечет? чет?
Но выше знамя! Кто она? Она и есть она.
И мечется дворами черный черт
Кружения ночного вместо верного пути,
А тут еще патрульный воронок
Невесть откуда взялся… Будь неладен! Как уйти?!
На всякий случай стань за водосток.
Сольются ваши тени — знамени и тень твоя,
И вы уже единое одно,
И возноситься не вдвоем ли, тайну затая,
И древком доставать ее окно?
Услышит стук. Подумает, что дождь иль птичий клюв…
Но ты стучи, как вызывай — никто.
И небо разрывает крик немой: «Тебя люблю!»
И знаменем покроют, если что…
ЛЯГУШАЧИЙ ПРИНЦ
Куда ты, лягушачий принц?
Она тебе стрелу пустила —
И пала пред тобою ниц…
Ее любви живая сила
От колдовства бы исцелила
Одним лишь только поцелуем —
И брак с такою неминуем.
Но ты постыдно ускакал
Туда, где чавкает болото.
Тебе не нужен тронный зал
Да и влюбляться неохота.
Дурак ты, принц босой… Босота!
Венчала бы тебя корона,
Сойдись навеки с ней законно,
Зеленые твои глаза
Не видят ничего неужто?!
Из-за подружек лишь, из-за…
Весной заходишься натужно:
Тебе отныне мало нужно —
Витать бы в эмпиреях только
И рвать привычно там, где тонко…
Ах, как же лучница мудра
И этой мудростью прекрасна,
И мановением пера
Вершит дела — тебе ль не ясно?!
С такой на свете не опасно,
Когда доверишь управлять ей
Потешной королевской ратью.
Ты сам не станешь королем,
Бездумно прозябая принцем.
Сидеть другому за рулем,
Хотя бы мог пойти на принцип
И не в болоте жить, а в Ницце.
Всего лишь поцелуй, объятье —
Да есть ли у тебя понятье?!
Лягухи прочие теперь
Живут при славе и почете,
Не знают горестей, потерь —
Тебе же квакать на болоте.
Ошибка вышла при расчете:
Стрелу она в сердцах сломала —
Такой потребно много, а не мало.
И если целит наугад,
То счастья более не ищет.
Мерещатся ей невпопад
Меж тем зеленые глазищи,
И думает о принце нищем
В своем далеком стольном граде,
Не ведая, чего бы ради…
НОЧНЫЕ РАЗГОВОРЫ
Н.
Ночные разговоры через полстраны —
Простим друг другу их, потворствуя, чудачась;
Как странно то, что мы внезапно сведены,
А вроде разведенные, и пусть о том судачат.
Твое дыхание и сбивчивая речь
Имеют смысл… Да пусть и не имеют смысла!
Почти без разницы, кому твой сон беречь,
И дней твоих урочных неизвестны числа.
Мы говорим — о чем, не важно, боже мой! —
Пока не кончатся несчетные минуты.
И длится пусть моя весна твоей зимой
И осознаньем скорой неизбежной смуты.
А холодок сквозит, испепеляя грудь.
Что значит жизнь? Она уже немного значит:
Была бы ты, а прочее забыл, забудь…
Хохочет ночь, да только не переиначит
Уже затеянный смещенья колоброд,
Когда сжигаем корабли и поднимаем знамя,
И аки посуху парим над бездной вод
И знаем то, что больше ничего не знаем.
ДАНА ДАНАЯ
Твоя любовь теперь не к той,
Твоя любовь теперь иная,
И ослепляет наготой
Неоспоримая Даная.
Она влечет не худобой —
Зовет и к славе и во имя!..
И свет ее в тебе, с тобой,
Твоя судьба теперь двоима.
А та?.. Уже теперь не та —
Зачем выматывала душу?
Очей холодных пустота
Подведена бессонной тушью.
И ненависть ко всем и вся,
Но более к тебе — в итоге.
За что?! Кидалась, голося:
«Не стой, проклятый, на пороге!»
Теперь нисходит свыше свет,
И смысл тому, что свыше, найден.
А той, как не было и нет,
Дана Даная — той не надо.