Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 4, 2016
Центон (как прием) стремительно и безудержно ворвался в отечественную поэзию в конце 80-х-начале 90-х годов. Возникло даже целое поколение поэтов-иронистов, которые мастерски (и не очень) обыгрывали известные классические строки. Один из лидеров этой генерации — Евгений Бунимович — в стихотворении с характерным названием «Поколение» писал:
В пятидесятых —
рождены,
в шестидесятых —
влюблены,
в семидесятых —
болтуны,
в восьмидесятых —
не нужны.
Ах, дранг нах остен,
дранг нах остен,
хотят ли русские войны,
не мы ли будем в девяностых
отчизны верные сыны…
Вторая строфа этой октавы полностью построена на центонах
— в частности, обыгрывается знаменитое стихотворение Евгения Евтушенко «Хотят
ли русские войны».
Дело старших товарищей охотно продолжили новые поколения поэтов. Например,
одним из краеугольных камней поэтики Александра Кабанова, несомненно, является центон. Поэт старается чуть ли не
в каждом стихотворении обыгрывать строки предшественников, фольклорные идиомы и
т. п. Некоторые центоны Кабанова стали широко
известны, достаточно вспомнить его знаменитую строку — «на Хлебникове и воде».
Метод Кабанова сродни методам поэтов-шестидесятников — нужно «подогреть»
внимание аудитории, вызвать резонанс у читателей (слушателей), «привлечь к себе
любовь пространства».
Центонное (а значит, ироничное) мышление присуще и
санкт-петербургскому поэту Вячеславу Крыжановскому,
опубликовавшему яркую подборку в журнале «Зинзивер»,
№ 2 / 2016.
Крыжановский — антипод яркого, броского Кабанова; на
резонанс аудитории, похоже, не рассчитывает, понравиться публике не хочет,
насмешить никого не стремится. Посмеивается разве что над самим собой. Крыжановский — это как бы параллельная культура, не имеющая
признания, но имеющая призвание. Эта культура не менее интересная, чем мейнстримная.
Условная дихотомия «шестидесятники — Лианозово»
продолжается на новом витке.
Крыжановский перекликается то с Маяковским, то с Левитанским, то с Бродским… Но
делает это подчеркнуто самоиронично, как бы принижая
собственную значимость.
Строки Маяковского «иду — красивый,/ двадцатидвухлетний» питерский автор
обыгрывает печально и обаятельно — «красивый сорокатрехлетний почти еще не
седой».
Отголосок Бродского слышится в строках «и родиться выпало в
империи и однажды пожил в провинции у моря целых шесть лет».
Отличительная черта Крыжановского (наиболее мне
симпатичная) заключается в том, что он не стремится никого эпатировать, не
хочет никому понравиться, он пишет для себя. А получается, что не только для
себя. В этом и есть чудо и тайна поэзии.