Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 4, 2016
Марина Кудимова
— поэт, прозаик, переводчик, публицист. Родилась в 1953 году в Тамбове.
Окончила Тамбовский пединститут. Переводит поэтов Грузии и народов России.
Произведения Марины Кудимовой переведены на английский, грузинский, датский
языки. Лауреат премий им. Маяковского, журналов «Новый мир», «Дети
Ра» и др. Работает в «Литературной газете». Живет в Переделкине.
Из ФБ-записей
«БОРИС ГОДУНОВ» — 190
Когда по разным причинам отчуждаешься от Пушкина, начинает казаться, что
ничего особенного в нем, кроме мелодизма, нет. А тут
еще со всех сторон кричат: «Хватит козырять Пушкиным! Чего вы зациклились на
своем Пушкине?» Стараешься не «козырять» и не «зацикливаться».
Но когда неизбежно возвращаешься блудным сыном (независимо от пола) —
понимаешь, что Пушкин не просто «наше все», а что он это «все» тебе просто так
отдает, возвращает потерянное в блужданиях. «Прикрываться Пушкиным»? Но если он
— земной наш покров, одевающий и согревающий в стужу духовную!
Вчера мой гриппозный день ушел на конструирование отношений Пушкина с
электромагнитным телеграфом, изобретенным его другом бароном Шиллингом. Сегодня
Пушкин — политтехнолог, 190 лет назад («Борис Годунов» завершен в
КРЕМЛЕВСКИЕ ПАЛАТЫ
(1598 года, 20 февраля)
Князья Шуйский и Воротынский.
Шуйский
Что
ж?
Когда Борис хитрить не перестанет,
Давай народ искусно волновать,
Пускай они оставят Годунова,
Своих князей у них довольно, пусть
Себе в цари любого изберут.
А. Пушкин. Борис Годунов. Часть 1
ВОСПИТАНИЕ УЧЕНИКА
Литература насквозь преемственна. Как в разветвленной на несколько потоков
семье, здесь мозаично складывается сумма несходств, скрытых и явных
противоречий и конфликтов, но — «за столом никто у нас не лишний», когда дело
заходит о празднике или похоронах. Ращение и приятие новых поколений — дело
небезболезненное, но иначе семья заглохнет и рассыплется. Не так одеваются, не то
говорят и думают, не ту музыку слушают, но наши — не
откажешься.
Самое редкое свойство, которое я встречала в литературной среде, — это приятие
старшими нового. Снисходительность — да, равнодушное, внешнее доброжелательство
— да. Даже общение — пожалуйста, отчего бы и не выпить. Но понимание, что
литературная ротация — дело естественное и неизбежное, преодоление собственной
душевной и возрастной лени, — на это пальцев одной руки много. Дело
это не простое — приподняться над собой, выглянуть из фортки и поинтересоваться
насчет тысячелетия. Нет ни одной достоверной фразы Пушкина о Лермонтове, да и
ко времени гибели Пушкина Лермонтов опубликовал только слабенького
«Хаджи-Абрека». Но, по легенде, Пушкин успел сказать: «Далеко мальчик пойдет!»
Речь не о «назначенных» кураторах — секции СП «по работе с молодыми»,
преподавателях Литинститута или редакторах молодежных изданий. Тем деваться
некуда с того момента, как согласился занять должность, будь то модернист
Катаев, кондовый Полевой или Дементьев. Или Николай Старшинов, любивший
достаточно ограниченный контингент, но печатать «литературную смену»
вынужденный в диапазоне гораздо шире себя. Речь о преемственности внеслужебной.
Учительной. Вот об этом: «Учитель, воспитай ученика,/ Чтоб было
у кого потом учиться».
Традиция эта пресеклась, когда государственное признание перестало быть главным
литературным критерием. Остался только талант, который признать можно, конечно,
и под идеологическим дулом, и по социально-классовой приязни, но идеально — по
доброй воле и самостоятельному выбору. «Сержантишки!»
— презрительно субординировал мое поколение маститый
деревенщик из военморов. О нас к тому времени спорили
критики, но государство развалилось, и ни справку,
разрешающую присутствовать на корабле, ни медаль за участие в боевых учениях
нам выдать уже было некому. А самому прочитать и разобраться было недосуг.
Многие мэтры время от времени кого-то называют — и тут же забывают. После
Старшинова, при всей ограниченности его вкуса, не родилось ни одного Учителя в
системном смысле слова. Эллендея Проффер
пишет о том, как Бродский, сочинив очередное предисловие к чьей-либо книге,
потом говорил, что его вынудили. Нобелиат избегал
имен, кроме практически ровесников и тех, от кого уже было не откреститься (Кублановский, Лиснянская): «Из более молодых я просто не
знаю, кого назвать…» А в одном из первых интервью после возвращения в
отечественный строй (если не ошибаюсь, «Известиям») раздраженно буркнул что-то
такое: «после нас никого». Видимо, в тот день у лауреата, как говорил Гумберт Гумберт, «желудок не
подействовал».
Исключения все же есть. Это Вознесенский и Евтушенко. Один написал «Муки музы»,
где назвал специфически вкусовой ряд новых поэтов, но — назвал и добавил:
«Хочется через новых отдать свои долги Пастернаку».
Другой никогда не уставал ошибаться, снова искать, терять и подбирать,
разочаровываться и влюбляться. Это объяснимо запредельной, все опасения
превзошедшей славой, которая позволяет отдать долги — и опять наделать долгов.
Но и живым любопытством, и данью собственным учителям, посеявшим традицию. Как
в той притче: по учителям узнаются ученики.
И это — конечно же — полубезымянные подвижники,
пестующие молодых в глубинной России, ни денег, ни славы не
снискивающие. На них пока все и держится. А прочее — за рамками
литературы. Как писал Чуковский: «…у нас Гоголи делаются при помощи всяких
внелитературных приемов».
ВЫМОЛЧКА
Я много раз писала, что поэзия — дело молодых. И не отказываюсь от своих
слов. Но я, разумеется, имела в виду процесс создания стихов, а не процесс их
публикации. Мне кажется, что сегодня молодые поэты лишены необходимой для
периода ученичества стадии — вымолчки. Публикуется
все фактически «с колес». Премии раздаются направо и налево, потому
что надо осваивать премиальные фонды в номинации «Дебют» или что-то в этом
роде. В 17 лет легко издать книжку и отхватить за нее миллион — все зависит от
того, в какую премиальную нишу и насколько правильно себя определишь. Во
всех профильных изданиях существует негласная разнарядка на молодых,
и тут уж не до качества — создается впечатление, что редакторов волнует лишь
факт наличия текста. И основной заботой юного автора становится именно
публикация, а не собственно писательство. Конечно, для того чтобы напечататься,
надо хоть что-то написать. Но навык этот приобретается довольно скоро.
Лошадей после нагрузки выстаивают без еды и воды. Сыр или вино
выдерживают, пока они не приобретут нужного качества. В балете
сначала учат держать корпус и распределять вес, держась за палку, тянут мышцы
ног и спины и укрепляют подъем стопы. Стадия вымолчки
сравнима с этими процессами. «Чем продолжительней молчанье…» и т. д.
Сколько должно длиться это мучительное состояние, никто не знает — у каждого
свой срок. Однако представим себе, что, написав стихотворение
«Нищий» в 15 с небольшим лет, Лермонтов был бы избран в члены Академии.
Если бы родился позже, получил бы Пушкинскую премию и т. д. Не ушла бы навек мощная харизма его вымолчки? Ведь единственный прижизненный сборник Лермонтова
вышел лишь за год до гибели (СПБ, 1840; тираж 1000 экз.) и заключал 26
стихотворений и две поэмы — «Мцыри», «Песня про купца
Калашникова» — из 30 поэм и ок. 400 стих., написанных
к этому времени.
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою;
Так чувства лучшие мои
Обмануты навек тобою!
1830