Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2016
Марина Саввиных — поэт. Выпускница Красноярского государственного педагогического института. Первая публи-кация стихов — в 1973 году в краевой молодежной газете. Затем стихи, проза, литературоведческие эссе и очерки печа-тались в журналах «Юность», «Уральский следопыт», «День и Ночь», «Дети Ра», «Сибирские Афины», «Огни Кузбасса», «Москва», литературных газетах «Звезда полей» и «Очарованный странник», многочисленных коллективных сборниках и антологиях. Первый лауреат Фонда им. В. П. Астафьева. Лауреат премии журнала «Зинзивер». Автор шести книг стихов и прозы. Главный редактор журнала «День и Ночь». Живет в Красноярске.
МАХАЧКАЛИНСКИЙ ВЕТЕР
Эвры волосы взвевали <…>
Нагло ризы поднимали…
К. Батюшков
Пугал меня шумом огромной листвы,
встававшей прибоем в проеме оконном.
Кипучие кудри с моей головы
пытался сорвать, притворяясь влюбленным.
Прозрачный намек на случайный шедевр —
Подвоха не ждешь… и — как раз… ниоткуда…
Должно быть, поэтом прославленный эвр
так ризы взвевал у звезды Голливуда…
Сулил серебро кубачинским богам,
пристрастье мое уловив по наитью,
и Каспий швырял к моим голым ногам —
шелками, расшитыми огненной нитью.
А после… как пес… по аллее пустой
метался, к неверным следам припадая,
и тихо скулил мне вдогонку: постой!..
и плакал, туманом в траву оседая…
ТУЧА
Ходит-ходит туча,
Туча грозовая
Над моею крышей,
Пучась и зевая…
За деревья ветер
Тучу подвигает,
И скрежещет туча,
И огнем мигает,
И летят по небу —
Как жуки на снизке —
Роковые знаки,
Огневые диски…
* * *
Рояль был весь
раскрыт,
И струны в нем дрожали…
А. Фет
Пусть будет дом на улице Коммуны,
Его непритязательный модерн…
Портьеры, подстаканники и струны
Рояльные… и профиль Анны Керн
На обороте выцветшей обложки
Потрепанного томика стихов…
Фамильный вензель антикварной ложки
Серебряной… и аромат духов,
Навеянных как будто небом Ниццы…
А может, стеарин да керосин?
Отцовских книг секретные страницы —
Открой, сим-сим!
ВАГНЕР
Проворный ворон Одина, и кондор
Империи — пунктир военных карт…
Мы — избраны. Мы замыкаем контур.
Неистовый расстрельный авангард —
В предательски сгущающемся мраке —
Мы снова отделяемся от тьмы,
Нейтрино замороженной атаки,
Спресованные нервы и умы…
Вы слышите? Под гнетом сект и гильдий,
Стреноживших Адама вечный бег,
Все так же Зигфрид предает Брунгильду,
Довольный Зигфрид предает Брунгильду,
Позорно — Зигфрид предает Брунгильду
—
И мутный Рейн течет из века в век,
Все тот же прах над омутом колебля…
Кто б ни был ты — хоть на дуде игрец,
Хоть жнец, серпом касающийся стебля,
Хоть хитрый жрец, хоть нации отец,
Хоть генерал — а вытянут по струнке,
И чем бы ни был тяжек твой карман —
Тебя завербовали Нибелунги:
Вдохнешь — сиянье, выдохнешь — туман,
Чумное эхо паперти и глянца…
А солнце — вспять… и некуда свернуть…
И рваный флаг Летучего Голландца
Перед тобою распрямляет путь.
* * *
Евгению Минину
Горюч терновник, да неопалим.
Таков удел — вопить среди пустыни,
Пока Небесный Иерусалим
Не восстановит падшие святыни.
Над мотовством болезней и обид
Неистовствуют вихри Палестины:
Ковчег в песках воинственных сокрыт,
И мертвецы наследуют руины…
Но стоны камня будоражат кровь
Возлюбленных и проклятых Синая,
Которым Книга обещает кров,
Как прежде, все круша и начиная…
* * *
В том городе вдалеке
Твой голос — жемчуг на моей руке,
Твой смех — ожерелье,
Плач — гребень в моих кудрях…
Душу мою рисуют
Радость твоя и страх…
Так на твоем затопленном полотне
Жизнь моя расцветает
Словно корабль на дне:
В каждой монетке — солнце,
В каждом кувшине — джинн…
Письма вечности — в вечность.
Радуйся, Аладдин!
Волею — и неволею —
Из глубины:
Жаждой твоей — мы более,
Чем рождены…
* * *
Во глубине нерукотворных гротов
И на песке, где властвует волна,
Назло вранью пророков и сексотов,
Я находила эти письмена.
В них что-то трепетало и кололось
Бессмысленным предчувствием беды…
Не твой ли разветвляющийся голос
Так оставляет для меня следы?
Пока еще зову, уже не веря
В необходимость подвигов и проб,
Чутье необразованного зверя
Меня влечет по углям звездных троп…
Сквозь бурелом — когтями и клыками.
Сквозь подлый стыд и непроглядный смог,
Я все еще иду. И хлеб мой — камень.
Стоптала сотню каменных сапог,
Но как ни оглянусь — не схватишь глазом
Прошедшее… все шире мертвый круг…
И сердце отрекается, и разум!
О, если бы не этот слабый звук!
Упала бы я в землю — прахом черным,
Блаженным, жирным, кровным, жизнетворным…
Взойди, трава! Распространись, весна!
И пусть бы небеса ласкали глину —
Воистину — блаженну и едину…
Но — этот след!!!
Но — эти письмена!!!