Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2016
Виктор Петров — поэт, журналист, издатель. Автор стихотворных книг «Лезвие», «Reserve of livel», «Дотла» и других. Лауреат Всероссийской литературной премии имени М. А. Шолохова и премии журнала «Юность», удостоен европейской медали Франца Кафки. Главный редактор литературно-художественного журнала «Дон». Член Союза писателей России. Живет в Ростове-на-Дону.
ГУЛЯЙ-ПОЛЕ
Гулеванит Гуляй-Поле —
Шашек дикий пересверк!
Батька думает о воле
И подковывает век.
Вишни кровенеют рясно,
Белый снег убит во рву.
Кто за белых? Кто за красных?
Я за зелену-траву!
Эй, куда рванули кони,
Отвергая удила,
Если слезы — на иконе
И пластается ветла?!
Пулемет сдержать не смейте —
Водит строчку до конца:
Упаси, Господь, от смерти,
От летучего свинца!
Так идем на круг, товарищ,
Приходи, вашбродь, и ты,
Чтобы млечный дым пожарищ
Не густел до черноты.
Мы втроем гуляем в поле —
Никого на целый свет…
Батька думает о воле,
Батьке скоро тыщу лет.
ВЕЩИЙ СОН
Николаю Туроверову
Вознесенье пасхального гуда,
Только взор упадает во тьму…
Этот сон, я не знаю, откуда,
Этот сон, я не знаю, к чему:
Скачет лошадь, убитая лошадь,
Мимо русских кладбищенских плит;
След копытный — свечение плошек,
Дым встает и к востоку летит
Против сильного ветра — в пределы,
Где невмочь и терпеть, и любить…
Белый флаг — наше белое дело,
Золотая рассыпалась нить;
Ну а дым — все чернее, чернее,
Развевает, как искры, шитво:
Я на родине, только не с нею.
Как мне жить, если всюду мертво!..
Окровавилось бранное стремя
И загнало казачьих коней.
Кто стоит, ожидая расстрела?
Тот, кто родину любит сильней.
РУССКИЕ СТИХИ
Крикнет курица петухом,
И завоет псина волком.
Что за жизнь при царе плохом —
Тянут люд на дыбу волоком?
Укрепи, Господь, и спаси!..
Вздернут к небесам, не цацкаясь.
Было, есть на святой Руси —
Слово, дело, воля царская.
Отлетит без вины душа —
Праздничек у Ваньки Каина,
Во хмелю его кореша.
Душегубы! Им — икается.
А хороший царь… Где тот царь,
Если трон облеплен пройдами?
С плахи валится на алтарь
Обезглавленная родина.
Мученический свет в очах,
Руки за спиною скручены,
И рябины кровоточат,
И ручьи гремят горючие.
Государь на Москве сидит,
Вороны жируют стаями.
…Русь укроется в черный скит
И листает книги старые.
Про вчера — ан про завтра там
Откровенья мне говорены:
Жил по двум — жить по трем перстам,
А не то спознаться с ворами,
Чтоб свистал лихоман-кистень,
Рыскали вдогон глашатаи…
На лице Государя тень —
Свист разбойный трон пошатывает.
Я не ведаю что творю.
Русский — стало быть, юродивый.
…Панихидная по царю,
Панихидная по родине.
АРМАГЕДДОН
Сошлись при Армагеддоне и бьются бесстрашно
миры:
Отходим,
товарищ, с тобою, отходим пока…
Выносишь
из окружения знамя полка,
Бинтуя полотнищем грудь… Ты знаменем стал — до поры!
Вторая Великая… Где же наше Отечество, где?
Отцы
поднимаются — в марше идут гробовом,
Славянка
помашет и слез не сотрет рукавом…
Назад не смотри — мы останемся на убитой звезде.
А что же теперь? Ничего! Геенна разверзлась у ног,
И ось
надломилась и вышла наружу крестом.
Так
скажем о Родине — что говорить о пустом! —
Товарищ мой верный, и длань свою простирает к нам Бог.
О, Господи, силы нам дай остаться, кем были вчера,
Когда
не предали ни братских могил и ни строк,
И если
вдруг Западом наш обернется Восток,
То двинется вслед за пророком к Западу эта гора.
Наступит геройства черед, и знамя свое развернем…
Эй,
братья-славяне, вперед — полковая братва!
И
тотчас на фрица пойдут в штыковую слова:
И взвеется сумеречь, и огонь поглотится огнем.
УЛИЦА ГОРЬКОГО
Ветер шел вразвалку вдоль тюряги,
Лаяли собаки за стеной.
Горе горькое — поэты ли, бродяги? —
Шли по Горького — не по Сенной.
Я хотел свободным стать… И стал им:
Клин вам в глотку, суки-господа!
Сталина застали — мы из стали,
Нам ли страшен приговор суда?!
Наш вожак не А. М. Горький разве?
Горький навещал сии края.
Улиц Горького в стране как грязи,
А в Ростове — улица моя.
Век свободы не видать в России:
Срок за сроком — тянутся срока…
И кого о жизни ни спроси я,
Нету жизни — горькая тоска.
Так залить бы горькой, что ли, горе!..
Не поможет: пробовал не раз.
Плач горючий тонет в общем хоре,
Но идем, не опуская глаз.
Мы еще не отзвучали гордо,
И поэт-бродяга — человек.
Мы идем своим пока что ходом —
Час идем, а вроде — целый век.
Нам вослед летят камней проклятья,
Ополчаются враги, друзья…
Только ветра все сильней объятья —
Вот кого нам предавать нельзя!
Ветер, он — последняя свобода,
Забывать о воле не дает.
Нет свободнее того народа,
Что по горькой улице идет.
НИКОЛА
Восседает возле мусорного бака
Бомж Никола на разбитом стульчаке
И читает Блока… А у ног собака
Слушает стихи, витая вдалеке.
Хорошо как!.. Солнце — пиво разливное:
Всем его хватает — зенки заливай…
Только белый день решеткой разлинован,
Да поодаль катит, дергаясь, трамвай.
Жизнь вольготная — такая-растакая!
И еще не вся… А всю — узнает кто?..
И серебряного Блока изрекая,
Бомж Никола распахнул свое пальто.
Никаких медалей нету у Николы —
Даже пропил материнский крест давно.
До чего же голы русские сокóлы,
Если есть в ларьках молдавское вино!
Собирает банки из-под пива, колы,
Христарадничает — и жива душа…
Люди добрые, не те ли мы Николы:
Душу пропил, за душою — ни гроша?
Возвышается над всеми храм Николы,
И внутри угодник золотом горит.
А расколы… Снова русские расколы!
И об этом Блок с Николой говорит.
Горько смотрит Блок — такая, братцы, штука —
На окрестную муру и похабень.
Блоковские строки понимает сука,
Пусть и голодает псина каждый день.
ЗВЕРЮГА
Разбитая лапа кровила,
И ты волочила капкан,
И с неба сорочьи правила
Ему указали на стан
Звериной кончины в сугробе…
Все ближе породистый лай —
Уйти от него и не пробуй,
А скорый конец пожелай.
И вот он прицелился точно,
Да только отставил ружье…
Глаза — две поставленных точки,
Вовек непрощенье твое.
Звериную славу исхода
Понять ли кому и когда?
Остаться на месте — свобода,
Презренье твое навсегда!
Хватить бы ружье о березу,
Чтоб вышло спасенье ему,
И дальше рвануть по морозу,
Не зная, зачем? почему?
ВОРКУТА
Валерии Салтановой
Зря ль окликнул тебя, Воркута —
Воркованье твое у плеча…
Так бы век, а не ночь коротать,
Да почти догорела свеча.
Ненасытные губы твои
И задушат, и душу сожгут:
Скажешь: «Вены свои отвори»!
Отворю, но вернее бы жгут
Из веревки вкруг шеи — и вниз!..
Это, чтобы любовь доказать.
А могу и шагнуть на карниз,
И схватиться за лунную стать…
Но усмешка твоя промелькнет,
Обрывая галимую нить,
Только горлинка, сбитая влет,
Воркованье желает продлить.
И на лагерь плевать, на тюрьму —
Поцелуем ее прикормлю:
Разве скажет она хоть кому,
Сколь дотоле терпел и терплю
Воркутинскую снежную блажь,
Залихватские скаты дорог…
Пуля-дура, теперь не промажь!
Гильза стукнется пусть о сапог.
СТЕНА
Дней студеная череда
И ночей раскаленные сны.
Я живу — то ли «нет», то ли «да»:
Плач стоит у моей стены.
Эту стену поставила ты
И колючкой поверх оплела.
Богатяновский зрак темноты
Проследит не меня ль до угла?
Совершаю побег — не побег,
От себя убежать не смогу,
И петляет по следу твой снег,
И раскинусь на этом снегу.
Руки в стороны — али не крест?
Заодно помолись, коль нашла…
Ты невестой была из невест,
Да расколоты колокола!
Под малиновый, медный трезвон
Приподнимешь мне голову ты
И приветом гулаговских зон
Примешь вздох для своей немоты.
СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР
Северный ветер,
Ветер —
в лицо.
Скольких
не встретил,
Знает кольцо.
Ты же откуда,
Гнутая
бровь,
Злая
прокуда,
А не любовь?
Из-под колоды,
Из-за
угла —
Узы
свободы,
Яд и игла.
Думал ли прежде
Знаться
с такой,
Если
в надежде
Венчан строкой.
Молвлен, помолвлен,
Верил —
навек.
Взоры
из молний,
Сверк-пересверк.
Жгучие взоры
Выжгли
меня.
Нет
от позора
Ночи и дня…
Волчья подруга,
Рвешь
удила:
Вышла
из круга
И предала.
Твой это Север
Мерзлых
могил…
Влюбчивый
серый
Больше не мил.
Только поеду
На
Север, на твой —
К
вьюжному бреду —
Как неживой.
Ты моя гибель,
В зиму
гроза.
Встретить
огни бы —
Волчьи глаза
Выйдем к дороге
Вроде
не мы…
Сердце
не дрогнет —
Стало немым.
ПИСЬМО
Решаешься на злое мне письмо…
Пиши!
Но что срывает больно позвонки в тиши,
И ты уже не ты, любимая моя,
А свилась кольцами — гремучая змея?
Все кольца, что сносила ране, до меня,
Исходят златом обручального огня,
И лишь одно кольцо простого серебра,
Что целовала ты и ночью, и с утра,
Себе не ищет места средь колец тугих
И лишь взыскует прежних глаз твоих,
И на пол падает — там щели нет, но в щель
Оно должно попасть, как будто видит цель.
Моя змея, не хочешь ведать ничего
В угаре злого кольцеванья своего,
Не знаешь, как и что…
Недвижимый
лишь зрак
Вобрал и расточает мрак — не сам ли мрак?
Мрачнея, пишешь ты змеиное письмо,
Но, кажется, что пишется уже само;
Тебя не оторвать от белого листа —
Спасет лишь поцелуй в змеиные уста…
Пускай тому противится мое кольцо,
Я все равно к шипенью поднесу лицо:
И если омрачишь мои черты лица,
То что — всему конец?! Не ведаю конца.
РАСПЯТИЕ
Меня распяла на кресте,
Но я сошел с креста
И брел в пустынной пустоте,
И стоном жег уста.
Библейский свет над головой
Рассеялся во мгле,
И поцелуй обманный твой
Открылся на челе:
Его ничем не извести —
Навек проклятья знак,
Но я себе сказал: «Прости,
Такую, если так…»
Сама не ведаешь того,
Что сотворила вдруг
Из ничего… Из ничего —
Венца терновый круг!
Твое прикосновенье губ
Горит клеймом теперь.
Считаешь, груб… Нет, я не груб,
И я не лютый зверь.
Я просто до того устал,
Что силы нет брести…
Мои сожженные уста
Твоей слезой спасти.
Она проступит на щеке,
Лишь только надо мной
Склонишься и в слепой тоске
Окажешься иной.
ДУША МОВО СЕРДЦА
К Вёшенскому подарку
Душа мово сердца,
Валерия,
Такую любил и люблю.
И чтобы не знала неверия,
Казачье признанье пошлю.
Себя по-дурному раздаривал,
Но вяжемся мертвым узлом:
Казак и казачка не даром ли
Летят на коне удалом!
Фигурки над строчкой певучею —
Цитата, а может быть, явь?..
Себя, окрещенная случаем,
На пару со мною представь.
Куда и откуда, не ведаем,
А только летим и летим…
Нагайкой исхлестаны, бедами,
Но живы объятьем одним.
Душа мово сердца, прелестница,
Что хочешь, исполню, поверь!
Доколе, казачка, невеститься?
Поскачем до неба теперь…
Ужель мы с тобой не сговорены
И порознь с тобой до сих пор?
Да что нам глумливые вороны,
Коль венчаны рифмами шпор!
* * *
Загородка плетеная ветром обглодана,
Мать-и-мачехой родина видится мне.
Свист разбойный гуляет вовсю по стране.
И уйти бы хотел, да уйдешь ли от родины?
Я соломенной шляпой себя озаглавлю,
Истопчу невезучую пару штиблет…
Кто я есть?.. А я есть сумасбродный поэт —
Вот прозванье, призванье мое наиглавное;
Совпадая со шпалами, как с несвободою,
Не вчера ли шагал по железным путям,
Но сошел, замаячил средь рытвин, упрям,
Чтобы стать самому и землею, и водами —
Ополчиться на тех, кому Русь непонятна,
А до слов из-под стрех так и дела-то нет.
Сроду ходит в юродивых русский поэт,
Указуя царю на кровавые пятна.
Убиенных все больше и больше… Я тоже
Скоро буду убит ни за что, как они,
Только грешную душу полям возверни
И прости за любовь мою к родине, Боже,
Где недаром поэтом слыву стародавним,
Хоть и волчий мерцает вдоль насыпи зрак.
Есть иные слова — не меняюсь никак,
А любовь, как была, так и будет страданьем.
Ростов-на-Дону