Беседу вел Евгений Степанов
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 2, 2016
Юрий Мамлеев — один из самых известных
прозаиков «третьей волны» Русского Зарубежья, автор многих книг, вышедших как
на русском, так и на иностранных языках, член французского Пен-Клуба.
Мы встретились в Париже, чтобы поговорить не только о человеческой и
литературной судьбе писателя Мамлеева, но вообще о
судьбе русского литератора, решившего связать свою жизнь с эмиграцией. Каково —
там? Зная, что я пишу книгу «Как русскому выжить в Париже?», маститый писатель
согласился дать это интервью.
— Юрий Витальевич, в последние годы вы стали широко известны и на Родине;
часто выступаете по телевидению, у вас выходят книги, которые на прилавках не
залеживаются. И все-таки известно о вас — о вашей жизни здесь и там — не
слишком много.
— Я родился в 1931 году, учился в Московском лесотехническом институте, но так
распорядилась Судьба, что жизнь свою я связал с литературой. Писал и не
печатался. Вспомните, какие времена стояли на дворе. Конечно, все издательские
двери были для меня — и многих моих товарищей — заколочены крест-накрест.
— Вас даже долгое время — в годы правления Леонида Ильича Брежнева — считали
диссидентом.
— Это не совсем точное определение. Я был самиздатовским писателем. Писателем.
Ни больше, ни меньше. Впрочем, писатель всегда — инакомыслящий. Мои рассказы
ходили в списках, записывались на магнитофонные пленки. Однако выхода к печатному
станку я не имел. А это для литератора, наверное, самая страшная мука. И я
принял — после тяжелых раздумий — решение об отъезде. В 1974 году я
эмигрировал.
С 1975 года мы с женой Машей жили в Америке. Нам повезло. Оказалось, что в США
есть довольно влиятельные люди, знающие меня по самиздату. Мне помогли. Прежде всего назову профессора русской литературы Джорджа Гибиана. Уже в скором времени я начал работать в одном из
самых престижных американских университетов — Корнельском. Читал лекции и в
других. В университетской библиотеке нашла работу Маша. В материальном плане
жизнь начала налаживаться. Мы купили дом, машину, меня начали широко печатать.
Однако, прожив в Америке примерно семь лет, мы осознали, что для деятеля
культуры, для писателя это все-таки не лучшее место на земле. Дело в том, что
вообще на Западе интерес к культуре — некоммерческой! — катастрофически падает,
а в Америке — в первую голову. Деньги, деньги, только деньги — вот главный
жизненный девиз американца. То, что не раскупается — плохо. Даже если это
гениально. Я не говорю сейчас о своих друзьях, о прекрасных американских поэтах
и прозаиках, художниках, я говорю не об исключениях, а об общем уровне. Он,
увы, в духовном плане крайне невысок. Видит Бог, это правда.
И поэтому мы приняли решение еще об одной эмиграции. В 1983 году мы, будучи
американскими гражданами, переехали в Париж, где купили вот эту скромненькую
квартирку (квартира в самом деле скромная —
двухкомнатная, тесноватая. — Е. С.). Но даже для того, чтобы приобрести такое
скромное жилище, мы продали наш дом, машину. Жизнь в Париже, как известно,
очень дорогая. К тому же уйму денег пришлось потратить на перевозку вещей.
Словом, в материальном смысле этот переезд обошелся нам в копеечку. Однако мы
ни о чем не жалеем. Потому что Франция — одна из немногих западных стран, где
еще сохраняется интерес к культуре. Да и потом здесь все-таки поближе к России.
— Как вы зарабатывали на хлеб насущный в Париже?
— Опять начал преподавать. И хотя место найти очень трудно,
мне повезло, я читал лекции в Медонском (Медон — пригород Парижа. — Е. С.) Институте
русской культуры, в очень престижном Институте восточных языков и цивилизаций
(более известен у нас как Восточный Институт. — Е. С.), печатал много
публицистики (на Западе вообще писатели — журналисты!), меня переводили на
иностранные языки. Но, конечно, на одни гонорары мы бы не прожили.
— Юрий Витальевич, у вас судьба все-таки удачливая. Вы пробились на Западе,
стали известным писателем, у вас очень хорошая репутация среди критиков,
коллег-писателей во Франции, Америке, на Родине. Но ведь есть, наверное, и
другие судьбы. Понимаю, что мой вопрос звучит в духе «застойного» времени. Но
он, увы, не теряет актуальности. Что делать, например, литератору, когда его на
Западе не признают, не ценят?
— Давать рецепты — занятие неблагодарное. У каждого все-таки индивидуальный
путь. И судеб — самых различных — великое множество. Иногда писатели мгновенно
«перестраиваются», находят другую работу. Иногда спасают жены. Да, очень часто
получается, что быстрее к западной жизни привыкают именно женщины. Они быстрее
учат язык, быстрее находят работу — где-нибудь в бюро, магазинчиках… То есть,
я хочу сказать, что Запад — это огромный, суровый (северный ледовитый) океан.
Но есть много способов, как забраться на спасительную льдину. Главное — чтобы
хватило сил, выносливости, терпения. И, может быть, в первую голову это
касается русских литераторов.
Если вы обратитесь к истории «первой волны» эмиграции, то заметите много общих
черт с нынешними изгнанниками. Много общих бед, испытаний… Но вот что
касается литераторов, то у «первой волны», конечно, были свои преимущества.
Главное — в Париже, Берлине, других «очагах» русской культуры тех лет выходило
очень много газет, журналов, даже издательства работали. Настоящие. На
литературный заработок тогда вполне можно было жить, особенно именитым. Сейчас
это невозможно. Может быть, поэтому многие талантливые писатели, поэты,
художники не выдерживают, ломаются. Не будем, однако, называть имена…
Но, конечно, здесь немало совершенно счастливых — удачливейших!
— судеб. Кстати говоря, если вас переводят на иностранные языки — это уже
считается огромной удачей для писателя. Но удача — капризная барыня, дается в
руки не всем.
— Значит, правильно говорят в Америке: «Жизнь — джунгли. Наше общество —
общество выигравших и… проигравших».
— Абсолютно точно. Я сам много раз слышал эту фразу. В этих словах — западная
психология. И нам, русским, понять и тем более принять ее крайне непросто. И я
даже думаю, что многие трагедии русских на Западе обусловлены именно
психологическими причинами. Мы не готовы — ментально! — к тому, что нужно все
время бороться за жизнь, постоянно находиться в напряжении, ежечасно,
ежесекундно думать о деньгах, о том, что ждет тебя завтра. Такой расслабухи как в России — при всех наших нынешних
трудностях — больше нет нигде в мире.
— Главный редактор журнала «Синтаксис» Мария Васильевна Розанова однажды
сказала мне: «Россия — это единственная страна в мире, где можно ничего не
делать и вполне сносно жить».
— Видимо, это горькая (сладкая?) правда. А на Западе за все нужно платить. За
квартиру (порой до восьмидесяти процентов заработной платы), за каждый
телефонный звонок (здесь никто не говорит часами, как у нас)… Но
экономические трудности, на мой взгляд, не главные. И если работаешь —
выживешь. Главные, повторю, — психологические трудности. Здесь просто другая
планета…
— То есть, можно сказать: тот русский литератор, который собирается на
Западе зарабатывать на жизнь писательским трудом, — должен расстаться со своей
затеей?
— Увы, это так. Он должен понять: он здесь никому не нужен. Ему нужно
доказывать свою необходимость этому обществу, чтобы его купили. И на это могут
уйти годы. Выживают только сильнейшие (помните: жизнь — джунгли!), не щадящие
себя. К тому же выжить — это еще не все. Ведь главное все-таки для литератора —
самореализоваться, выразить свою душу, а здесь нужно
быть готовым к написанию книг, например, по чисто коммерческому заказу. Если
поступает такое предложение — это большая удача. Но это в значительной степени
— удавка на горло собственной песне.
— Значит, вы не советуете уезжать?
— Повторю — у всех свой путь. Я не даю рецептов. Многое еще зависит от того, из
какой России уезжать. Поймите, когда мы эмигрировали —
мы находились просто в безвыходной ситуации. Мы были зажаты, задавлены (если не
раздавлены) старой коммунистической системой; многим из нас грозили физические
расправы, большинству не давали заниматься любимым делом… Сейчас, наверное, я
бы никуда не поехал. Сейчас писать и печататься можно и дома, а для литератора
Свобода Слова — прежде всего, на первом месте!
Я не хочу сейчас давать скрупулезную оценку тому, что происходит в стране.
Ясно: мы находимся в переходном — очень тяжелом экономически! — периоде. И
улучшения могут наступить не слишком скоро. Но я никогда не пойму тех людей —
особенно интеллигентов! — которые сейчас нахваливают
сталинско-брежневские времена. Мол, колбасы тогда было хоть завались! А страх
арестов, а чтение украдкой прекрасных книг, а политические лагеря, а невозможность
путешествовать… Это мы все позабыли?
— Я знаю, что у вас сейчас возобновились очень тесные контакты с Родиной.
Немного о планах.
— Я подписал договоры на издания других книг. Пишу публицистику, потихоньку
готовлю новый сборник рассказов. Меня выбрали главным редактором нового —
независимого — философского журнала, который называется «Универсум» (учредитель
— Философическое общество). Я собираюсь активно заниматься этим изданием, а не
быть просто свадебным генералом. На Западе я могу находить много интересных, до
сих пор не опубликованных в России материалов. К тому
же работа в журнале даст возможность чаще бывать на Родине. Это прекрасно!
— Что бы вы пожелали читателям?
— Жить в такой России, в которой демократия сочеталась бы с нашей традиционной
духовностью.
Беседу вел Евгений СТЕПАНОВ
Париж,
1991