Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 11, 2016
Сергей Арутюнов — поэт, прозаик, литературный критик, публицист. Родился в 1972 году в Москве. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (семинар Т. А. Бек и С. И. Чупринина). Печатался в журналах «Дружба народов», «Дети Ра», «Зинзивер», «Футурум АРТ», «Знамя», «Вопросы литературы», газете «Вечерняя Москва» и других изданиях. Автор многих книг.
* * *
Не сон ли видимое мной,
Когда, задумчиво пестрея,
Оканчивает круг земной
Пространство памяти и зренья,
Где извивается по дну
Внезапная подвижность рыбья,
И верность скользкому пятну
Готовится расправить крылья,
И сруба мшистая бадья
С мошкой, вертлявой по-холопски,
Выдавливает забытья
Несбывшиеся отголоски.
И письменностью явь искрит
Через бугрящиеся своды,
И дни, читаясь, как санскрит,
С мучительным экстазом сходны?
Нас энхаэльским игроком
Раскидывала, бортовала
Земля, простертая кругом
И овощно, и промтоварно,
И только вера мой покров,
Когда себя осознаю я
Листом, что осенью багров,
И ледником в конце июня,
И верен, как слюна плевку,
Тивердиатскому яхтсмену,
И тления не избегу,
И общей доли не избегну.
* * *
Полуразомкнут,
полузамкнут,
Через кварталы напролом
Откатывается на запад
Рассветный шквал, бия крылом,
Туда, где, радужно хрустален,
Вколачивался в корпуса
Слепящий столп, что в ночь истаял,
Сбегает млечная роса,
И, обреченный умаленью,
Ни дня собою не пробыв,
К ручью, измученному ею,
Небесный катится порыв,
И в ледянисто-серой дымке,
Недостижим, как взмах платка,
В подножье горного владыки
Расталкивает облака.
* * *
Причастный скорбному веселью,
Что крови павших солоней,
В который раз покинув Землю,
Припомнишь ли, что знал на ней:
Мелькание фигурок полых,
Молящихся на мозгляка,
И в небе морщащийся полог,
Накидываемый слегка
На мглу времен, где утешенье
Напрасней скаредных молитв,
И безучастие дешевле,
И торг всечасно гомонлив.
…И ветер, шепчущий тончайше,
И солнце, что едва взошло,
Забыл бы я, забыл тотчас же,
И не вернулся ни за что.
ТРЕТЬЕ РАНЕНИЕ
Как руки солдат, на которых
Пикировал в сумрак ночной
С единственной мыслью — как долог
Последний рывок на Ачхой.
Трясло. Расставаясь с рассудком,
Я видел, как светоч потух.
К нему, госпитально разутым
Вздымался израненный дух.
Дана нам умеренность вдовья,
Но счастье земное дано ль?
…И выл я, бессмертию вторя,
И склянка тряслась надо мной.
Metallica, The One
Где птаха местная алкала,
Истаивала синева,
Стелился дым в тени ангара,
Рассеивавшийся едва,
Расчислено огнеопасны,
От блеклой слепли кислоты
Заброшенной авиабазы
Палатки, модули, склады.
Рюкзак собрав, стволы промазав,
На койке выгорев дотла,
Я ждал пришествия УАЗов,
Всеведущ, как аятолла.
Кто был один, тот, страх шифруя,
Поет и пляшет за стеной.
Как мальчик, спрятался в шкафу я,
Внимая тишине степной.
Затвор украдкой колупая,
В метафизическом говне,
Услышал — встала головная,
С подножки спрыгнули ко мне.
…Неслась тоска аккордеонья,
Клубилась пыль из-под колес,
И глобус перекати-поля
Мне в ноги тыкался, как пес.
* * *
Когда закончатся скитанья
И лопнет шарик надувной,
Земля советская, святая
Сомкнется, молча, надо мной,
Я, не ужившись даже с этим,
На лишнее не посягну,
А, сдержанно кивнув соседям,
К пустому обернусь окну.
* * *
Не туч тасуемой колодой —
Отливкой в облачных тисках
Восходит март во мгле холодной,
Поблескивая, как тесак.
И ежась между околесиц,
Что в ночь составами текли,
Душа, как мрачный конголезец,
Выходит из густой тени,
И застывает на просторе,
Где, изморозь полям стеля,
Распахивается раздолье,
Потягивается земля —
И я, без денег, документов
Стою, дивясь, как пилигрим,
По серости недокумекав,
Кто распростерся перед ним.
Отчизна, мать моя родная!
Любой, свята или подла,
Какими б низкими врунами
Оплевана ты ни была,
Я твой росток, я твой изгнанник,
Наколотый на лезвия
Чудес твоих, чудес бескрайних,
Протянутых через меня.
* * *
Еще не верится в снега
Среди безветреных безмолвий,
Где молнии известняка
Безвестнее небесных молний,
Еще не слышен во дворах
Ни лыжный скрип, ни санный посвист,
И листопадный кавардак
От ливней ноздревато оспист,
И там, где свет, мигнув, потух,
Боярышниковой кулисой
Сокрыты пепел и паук,
И папоротник тонколистный.
* * *
Когда понедельник зябок
И душно от батарей,
О, мальчик семидесятых,
Зачем тебе эта хрень?
Туманности иноходья
В царапающей стерне,
Бессолнечные угодья,
Их изморось на стекле,
Где ткань бытия промерзла
И тучи с небес текли,
Шлифуют свои ремесла
Никчемные октябри…
О, мальчик! И мы иссякнем.
Над нами взбурлит поп-арт.
К чему ж обольщаться всяким
Быкующим невпопад?
Но там, где свеча потухла,
Ты слышал, как пронеслось —
«Чрез все искушенья духа
Ты должен пройти насквозь»?
СЕВЕРОМОРСК
Сияньем океанских бликов,
Пригрезившихся молоком,
Октябрь, сиренами окликнув,
Сбирается с холма на холм,
И с вожделением лягавой,
На полусогнутых дрожа,
Изгибом провисает гавань,
Устойчивая, как правша.
И кладбище перекопали,
И снова прах земля взяла,
Но линия береговая
Изогнута лукой седла —
Гремит хмельная шалашовка,
Цветет вокал ее, кустист,
Под неумолчного флагштока
И хлопанье, и чахлый свист.
И кажется — под братским камнем
Покоятся не моряки,
А те, кто вещим издыханьем
Весь мир скитаньям обрекли.
* * *
Из тысячи осенних парадигм
Я выберу единственную — ту, что,
Когда ноябрь уже неотвратим,
Перебирает подати подушно.
…Мужчина поздней осенью смирен,
И нищ, и наг, и свергнут непогодой —
Не вслушиваясь в пение сирен,
Он бредит снегом, брошенным поодаль.
Сиротский выкрик с городской стены!
Лопата, прислоненная совково
К декадам, что безвинно казнены
Прокосновеньем холода сухого!
Поклясться бы, что зиму претерплю,
Дробя шипами инистые лужи…
Но может ли вся верность бытию
Быть самого небытия не лучше?
* * *
В собраньях шумных, дебрях антиномий,
Где неизбывна мысли пестротца
И слышится, как выстрел, одинокий,
Петардный треск печного изразца,
За окнами, бесчувствен, как андроид,
Безродный, ни из этих, ни из тех,
Шепча о том, что тайну приоткроет,
Ложился на поля великий снег.
Не любопытен до интриг дворцовых,
Он зрелищ убегал, и, прочь летя,
Не признавал ни мастерских фарцовок,
Ни вескости вельможьего ломтя.
И на газоне плавясь, точно в тигле,
Шершавым, будто контуры мелка,
Он мельком видел дверь, куда входили
Сугробы, облаченные в меха.
* * *
Некому пенять на простоту,
Вот она — работа, гастроном.
Только снится десять раз в году
Дом забытый, узнанный с трудом.
Будто бы судьба иных свобод,
Гладкая, как стадо на холме,
Пасанет в штрафную, даст на
ход,
Мастерски пристроившись ко мне…
Дом забытый! Вспомнить и войти,
Вынюхав средь аминокислот
Будни с девяти до девяти,
Налафетник, траурный эскорт.
Кремовой глазурью талых свеч
Прерывая книжное спанье,
Сдвинуть ящик и на свет извлечь
Маузер, наследие свое.
* * *
Обстоятельствами мучимый,
Ни ленивым, ни любопытным,
Зарекался я быть мужчиной,
Но томительно был и был им.
Но не бабой же, в самом деле,
Урожденному с волчьим взглядом?
Впрочем, это такие дебри,
Что куда там хромым-писклявым…
Измочаленный, в кровь избитый,
Ни в словах, ни в делах не складен,
Развороченной бронеспинкой
Прикрывался от новых ссадин…
Только ими и опровергну,
Хоть всего меня изглазейте,
Разглагольствования про эру
Гуманизма и милосердья.