Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 9, 2015
Ян Бруштейн — поэт, прозаик. Печатался в журналах «Дети Ра», «Сибирские огни», «Дружба народов», «Зинзивер», «Крещатик» и других изданиях. Автор многих книг. Член Союза писателей XXI века. Живет в г. Иваново.
Холодная весна
Пахнет весной. Но учти:
Что-то сломалось в пространстве!
Снова шевелятся в ранцах
Маршальских жезлов стручки.
Снова железу невмочь,
Мучится жаждой вампирьей.
Нынче взъерошили перья
Птицы, несущие ночь.
Милая, крепче прижмись!
Как бы тебя ни укрыл я,
Что наши слабые крылья —
Слово, и вера, и мысль…
Утро как будто во сне.
Мир отражается в луже.
Снова молюсь неуклюже
Этой холодной весне.
Семена
Мне кажется порою…
Расул Гамзатов
Когда слетают с голых веток души —
Туда, где я швырнул чуток пшена,
Мне кажется, что свод небес обрушит
Неслыханная общая вина.
Нет, мы при жизни им не досаждали,
Мы скупо отмеряли каждый час.
И вот они над нашими садами
Крылами машут, взглядом ищут нас.
Усталый мир опять в закате тонет,
И горечи нам выдано сполна…
Я к ним тянусь, и на моей ладони —
Сиротские сухие семена.
Мой двор
Мой двор похож на обнаженную в летах:
Асфальт в морщинах — слева. А направо —
Погибший бывший снег, зимы ушедшей прах,
Обрубки тополей, и с самого утра
Дымит помойки ржавая отрава.
Но между радужных брутальных талых вод,
Там, где березы дышат еле-еле,
Визжит детня, орет ничей щенок, и вот
Уже летят беспечные качели!
А посреди двора — как рассказать о том:
Слова теряются и шаг неровен —
На солнце щерится забытый Богом дом,
Ковчег в два этажа из черных бревен.
Шальные люди проживают глухо тут,
Их сон пуглив, их руки пахнут глиной,
Ехидные соседки этот дом зовут,
Пожалуй, не без страха, Украиной.
Спасают здесь щенка, швыряют в окна дрянь,
Растят детей, за нами смотрят зорко,
И ждут, когда же нас в предутреннюю рань
Поток небесных вод утащит к горизонту!
* * *
Там, где серые леса спят в неволе,
Там, где дикая река петли вьет,
Птица дивная кричит: «Вы ли, вы ли…»
Не боится, что ее раз — и влет!
То ль опушкой я бреду, то ли снится,
Только встану посреди пустоты —
Где поставлена сосна единицей
На отшибе от лесной суеты.
А на ветках снег лежит стылым нимбом,
Но не верится никак зимним снам.
И стоим в снегу мы тихо, в обнимку,
И намного легче плачется нам.
* * *
Мои деревья злы и тощи.
В отсутствие календаря
Выл ветер, по дворовой роще
Летал, кромсая и дуря.
Он бил под дых, он рвался в окна,
Слепил глаза, стирал черты,
И песня сфер, как голос волка,
Не пробивала пустоты.
А ветер тряс ворота рая…
По рельсам — тем, которых нет,
Гремели мертвые трамваи,
Покинувшие вторчермет.
* * *
право лево криво клево по лесной почти трясине
по резной листве кленовой по дымящемуся дню
по горе с названьем горе потерявшийся разиня
там где стынет небо сине я отчаянно гоню
и давно увидел дно бы только новы эти дали
только выдали мне долю мама время да строка
и кому кричать спасибо что дороги раскидали
что нам судьбы нагадали как бессрочные срока
а пока беги железо и крути свои колеса
и конечно эти слезы я забыл и разменял
право лево криво клево вылетаю из заноса
и горит горит заноза прямо в сердце у меня
Бабушка Кешо
Кто помнит бабушку Кешо,
Ее негнущиеся руки?
Под них вели старуху внуки
На перекресток. И еще
Несли для семечек — стакан
И маленькую табуретку.
Прохожие здесь были редки,
Лишь я подростком тут скакал.
О, как же семечки вкусны
И дешевы в то время были!
Я ими десны драл до боли,
А шелуху швырял в кусты.
И равнодушный, как Машук,
Курортный город полусонный,
В жаре парящий невесомо,
Смотрел на семечек мешок,
На согнутую пополам
Старуху в одеянье черном,
И как я к радостям вечерним,
Летел, от жизни пьяный в хлам.
Все это вижу хорошо,
Но как избавиться от блажи
Сомнений: был ли я, и даже
Была ли бабушка Кешо…
* * *
Собирать огурцы, обрывать смородину,
Слушать стук от падалки, нюхать ветер…
И не знать, что вы там в этот час сморозили
В раскаленном злобою интернете.
Улыбнуться, увидев знакомых галок,
Разогнуться, руку пожать соседу,
И понять, как потерян, силен и жалок —
Этот город, куда я сейчас уеду.
Сад
Неравный и неправедный обмен:
Коснулось узловатых старых вен
Дыхание безумства и разбоя.
По мокрому песку иду в тоске,
Где мертвый пес оставил на песке
Следы давно замолкнувшего воя.
По жаркой кромке моря и стиха
Моя душа, беспечна и легка,
Пройдет до ей назначенного ада.
И ловкий черт зажжет сырой огонь…
Но вынесет меня зеленый конь
В просторы облетающего сада.
Останется — на счастье ль, на беду —
Деревья посадить в моем саду,
Укрыть землей потрескавшийся камень,
Набросить сверху звонкую траву,
Понять, что здесь я заново живу
И снова разговариваю с вами.
Русалка
Я живу в километре от края Земли.
Там бездонна вода, там ленивые рыбы,
Там доныне русалки водиться могли бы,
Но за ними пришли, и давно замели.
Возвратилась одна, с рассеченной губой,
Привезли в провонявшем селедкой бочонке,
Старый ватник на ней, да платок на ребенке.
Стыли жабры, но вспомнил и принял прибой.
И поплыли они прямиком на закат,
Где гремел водопад, обрывавшийся в бездну,
Где когда-то и я непременно исчезну,
Если только они не вернутся назад.
* * *
А просто надо плыть по мелкой и ветвящейся реке
На лодке с плоским дном, от города и мира вдалеке.
Не рвать кувшинки, не распугивать печальных рыб —
Мы тоже так могли б, мы тоже так когда-нибудь смогли б…
И просто надо знать, о чем вздыхает старая сосна,
Ей нынче не до сна, она иные знала времена.
Над ней летит сова, не понимая, что ей делать днем,
И видит на реке давно пустую лодку с плоским дном.