Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2015
Камиль Хайруллин — литературовед. Окончил физический факультет и аспирантуру Казанского университета. Кандидат философских наук. Автор более 70-ти научных работ, в том числе двух книг «Философия космизма» (2003) и «Космизм: жизнь-человек-ноосфера» (2015). Издал два сборника своих стихов и в соавторстве два нотных сборника песен. Публиковался в коллективных поэтических сборниках («Галерея-2,3,4») и периодической печати (журналы «Вопросы философии», «Философские науки». «Философия образования», «Культура и время», «Казань», «Аргамак.Татарстан», «Зинзивер», «Дети Ра», «Зарубежные записки», газеты «Татарский мир», «Звезда Поволжья», «Поэтоград», «Литературные известия» и др.). Автор статей о жизни и творчестве Н. Гоголя, М. Лермонтова, А. Блока, В. Хлебникова, Н. Заболоцкого, В. Мустафина, К. Васильева. Лауреат премий журнала «Зинзивер» и газет «Поэтоград» и «Литературные известия».
КОСМИЗМ АЛЕКСАНДРА БЛОКА
Космизм, динамизм, трагизм — характерные черты мировоззрения Александра Блока (1880–1921), великого русского поэта начала XX века. Эти черты ярко демонстрируют, например, такие строки его стихотворения:
Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
А ты, душа, усталая, глухая,
О счастии твердишь, — который раз?
<………………………………………>
Что счастие? Короткий миг и тесный,
Забвенье, сон и отдых от забот…
Очнешься — вновь безумный, неизвестный
И за сердце хватающий полет…
[Блок А. Собр. соч. в 6-ти т., т. 2, М., 1980, с. 181–182; далее при ссылках
на это собр. соч. будут указываться только номера тома и страниц].
Что такое космизм? Это — совокупность чувств,
представлений, размышлений и идеалов, исходящая из всеединства бытия и
устремленная к небу, космосу, Вселенной, иным мирам. Это — рассмотрение жизни и
всего происходящего на Земле в космическом контексте, желание увидеть будущее
человечества в качестве единого всемирного братства без нищеты, невежества и
войн, надежда на появление в грядущем нового более совершенного и
универсального типа человека, обсуждение темы бессмертия. Все эти аспекты космизма в той или иной мере нашли выражение в творчестве
Блока, в его стихах, прозаических произведениях, публицистических статьях,
дневниковых записях и письмах, и это я далее постараюсь показать. Но сразу
приведу слова Блока, прямо свидетельствующие о его космизме
как убежденности в единстве космических и земных, природных и духовных
процессов: «Просто нужно быть слепым духовно, незаинтересованным в жизни
космоса и нечувствительным к ежедневному трепету хаоса, чтобы полагать, будто формирование
Земли идет независимо своим чередом, никак не влияя на образование души
человека и человечьего быта» [IV: 134]. Поэт полагал, что существует «ритм,
обручающий друг с другом планеты и души земных существ», который должен
учитываться и наукой, и искусством [IV: 37].
Уже самые ранние стихи Блока выражают его влечение к небу, звездам, Солнцу. В
ночных созвездиях поэту видятся предначертания его судьбы:
Моя душа вся тает в песнях дальних,
И я могу тогда прочесть в ночных звездах
Мою судьбу и повесть дней печальных… [I: 74].
Блок хорошо освоил определение поэзии, данное его первым учителем в поэзии В. Жуковским: «Поэзия есть Бог в святых мечтах Земли». Поэтому для Блока с самого начала его творческого пути стало характерно понимание поэзии как служения идеалу, как стремления к божественному, небесному и всему возвышенному.
Сама судьба мне завещала
С благоговением святым
Светить в предверьи Идеала
Туманным факелом моим.
И только вечер — до Благого
Стремлюсь моим земным умом,
И полный страха неземного
Горю Поэзии огнем [I: 70].
В конце своей жизни в знаменитой речи «О назначении
поэта», посвященной Пушкину, Блок назовет поэта «сыном гармонии», который
должен решать 3 задачи: 1) освобождать звуки из безначальной вселенской стихии;
2) привести эти звуки в гармонию, дать им форму; 3) внести эту гармонию во
внешний мир, т. е. отдать результаты своего творчества людям. И эти
творения как носители мировой гармонии становятся могучей магической силой,
способной воздействовать на сердца и умы людей, силой, которой нельзя
сопротивляться [IV: 414–415]. Иначе говоря, Блок придавал поэтическому
творчеству космическое значение.
В космическом плане он определял и талант художника: «Хорошим художником я
признаю лишь того, кто из данного хаоса (но не в нем и не на нем)… творит
космос» [V: 136]. Интересно и данное им «звездное» определение стихотворения
как такового: «Всякое стихотворение — покрывало, растянутое на остриях
нескольких слов. Эти слова светятся, как звезды. Из-за них существует
стихотворение… Хорошо писать звездные и беззвездные стихи, где только могут
вспыхнуть звезды или можно их самому зажечь» [V: 109].
Для Блока звезды — символы вечности, и в них он видит связь времен:
Эти звезды светят вечно
Над землею без теней.
В их сияньи бесконечном
Вижу счастье прошлых дней [I: 72].
С юных лет поэт мечтал быть в единстве со звездным миром. Вот как он обращается к яркому Сириусу:
Прими, стоцветная
звезда!
Прими меня в свой мир высокий,
Чтоб я дрожал и искрился всегда
Твоею мощью одинокой! [I: 71].
Есть в записной книжке Блока его такое воспоминание: «О том, как мы сажали
розы, лилии, ирисы; делали дренажи, возили землю, стригли газон. Утомившись,
ложились на спину в траву. Небо было голубое, синее, и вдруг вздувалось на нем
белое облако. И я сказал: что нам сажать розы на земле, не лучше ли на небе. Но
было одно затруднение: земля низко, а небо — высоко. И
пришлось учиться магии — небесное садоводство» [Блок А. Записные книжки.
1901–1920. М. — Л., 1965, с. 75]. Здесь
выражена мысль, важная для космизма Блока. Не только
земля, но и небо принадлежит человеку. Пусть оно пока физически трудно достижимо (при жизни поэта авиация только
зарождалась), но его можно и нужно осваивать магически, мысленно, духовно. Блок
не сомневался в существовании духовной связи между небом и Землей, между жизнью
космической и земной. Когда он познакомился с астрономом С. Петровым, пишущим
стихи под псевдонимом Г. Арельский, то несколько раз посещал обсерваторию и
наблюдал звездное небо в телескоп. После таких наблюдений Блок высказал Петрову
свое впечатление о том, что его подавляют бесконечность миров и провозглашаемое
наукой господство физических законов во Вселенной. Но звездное небо можно
полюбить, если кого-нибудь полюбишь в земном мире, и, поскольку физика не
способна объяснить присутствие человеческой души в мире, то духовное начало во
Вселенной должно быть [Александр Блок в воспоминаниях современников в 2-х т.,
Т. 2, М.,1980, с. 92–93].
Ночное небо — это космический сад, в котором цветами являются звезды. И красота
этого сада не может не привлекать к себе поэтов.
Цветок — звезда в слезах росы
Сбежит ко мне с высот.
Я буду страж его красы –
Безмолвный звездочет.
<……………………………..>
Ручей цветистый потечет —
И нет числа звездам.
И я забуду строгий счет
Влекущимся цветам [I: 255].
Космос, в том числе Солнце, таит в себе множество тайн, и людям пока далеко до их разгадки.
Еще не время солнцу верить;
Нам, бедным жителям миров,
Не оценить и не измерить
Его божественных даров.
Оно взойдет, потоком света
Нас, полусонных, ослепит,
И лишь бессмертный дух поэта
К нему в объятья отлетит… [I: 89].
Небесное умом не измеримо,
Лазурное сокрыто от умов.
Лишь изредка приносят серафимы
Священный сон избранникам миров [I: 141].
По мнению Блока, поэт, этот «избранник миров», получая откровения свыше, ближе других подходит к разгадке космических тайн:
Но к цели близится поэт,
Стремится, истиной влекомый,
И вдруг провидит новый свет
За далью, прежде незнакомой… [I: 95].
У поэта бывают мгновения, когда он ощущает свое полное слияние с Вселенной:
Все бытие и сущее согласно
В великой, непрестанной тишине.
Смотри туда участно, безучастно, —
Мне все равно — вселенная во мне [I: 140].
Блок отдал дань апокалипсическим умонастроениям, заметно проявившимся в конце XIX начале XX веков. Так, в одном из своих ранних стихотворений он говорит о том, что станет свидетелем грядущей гибели мироздания:
Увижу я, как будет погибать
Вселенная, моя отчизна.
Я буду одиноко ликовать
Над бытия ужасной тризной.
Пусть одинок, но радостен мой век,
В уничтожение влюбленный.
Да, я, как ни один великий человек,
Свидетель гибели вселенной [I: 105–106].
Поэт жаждет обновления всей системы бытия, и поэтому он «в уничтожение влюбленный». Тем более гибель физического мира не означает исчезновения духовного мира идей, который вечен и бессмертен.
Тяжелый огонь окутал мирозданье,
И гром остановил стремящие создания.
Немая грань внедрилась до конца.
Из мрака вышел разум мудреца,
И в горной высоте — без страха и усилья —
Мерцающих идей ему взыграли крылья [I: 110].
Таким образом, все приведенные выше стихи Блока свидетельствуют о
космических устремлениях поэта, говорят о том, насколько широко была распахнута
его душа навстречу небу и Вселенной. Особенно эта характерно для раннего
периода его творчества. И поэтому то, что молодой Блок искал свою возлюбленную
в небесах и ждал ее прихода из высшего мира, не является удивительным. А он хотел именно космической духовной любви и, увы, ее
противопоставлял любви земной, видя в последней плотский низменный характер.
Я говорю — увы, поскольку это явилось причиной проявлений серьезной дисгармонии
в личной жизни поэта. Но об этом будет говориться дальше.
Как известно, огромное впечатление произвели на молодого Блока стихи и
некоторые философские работы Владимира Соловьева, создателя русской метафизики
всеединства, в центре которой находится учение о Софии. София — это весьма
многозначное религиозно-мистическое понятие. Она есть и
Премудрость Божья, несущая в себе идеи сотворения и эволюции мира, человека и
человечества, и Мировая Душа, устремленная к своим земным воплощениям, и
Невеста Христова, и Вселенская церковь и др. Но главное для поэзии София — это
Вечная Женственность, выступающая в облике таинственного и прекрасного женского
существа, несущего в себе возвышенную космическую любовь и пребывающего на
грани божественного и природного миров, т. е.
где-то в небесах. С точки зрения Соловьева, Софии принадлежит в космогенезе ключевая организующая и направляющая роль,
придающая Вселенной, звездам, планетам и человечеству характер живого единого
организма. В конечном счете Соловьев построил
достаточно целостную и сложную систему софийного космизма [подробнее об этом см.: Хайруллин
К. Х. Философия космизма. Казань,
2003, с. 98–107].
Молодой Блок посвятил этой Вечной Женственности огромное количество своих
поэтических творений, совокупность которых получила название «Стихи о
Прекрасной Даме». До конца своей жизни поэт считал эти стихи лучшими из всего
того, что им было создано.
Вообще, если судить по стихам, история взаимоотношений Блока с Прекрасной Дамой
выглядит весьма противоречивой и неоднозначной, поскольку образ этой Дамы
дробится и, по крайней мере, выступает для поэта в двух вариантах: небесном,
призрачно-неуловимом, далеком и земном, конкретно-определенном и близком. Стихи
о Прекрасной Даме — это, по сути, художественно-поэтическое выражение сплава
религиозно-мистических и реальных переживаний молодого Блока. Если первые
связаны с видениями, мечтами и снами поэта, то вторые — с его любовью к Любе
Менделеевой, в которой он усмотрел земное воплощение Вечной Женственности.
Большинство из указанных стихов наполнены трепетным и часто тревожным ожиданием
встречи с Прекрасной Дамой, которая называется Владычицей вселенной, Девой
Света, Зарей, Купиной и др.
Близко ты, или далече
Затерялась в вышине?
Ждать иль нет внезапной встречи
В этой звучной тишине?
В тишине звучат сильнее
Отдаленные шаги.
Ты ль смыкаешь, пламенея,
Бесконечные круги? [I:134–135].
В ризах целомудрия,
О, святая! где ты?
Испытаний силою
Истомленный — жду я
Ласковую, милую,
Вечно молодую [I: 192].
Поэт предчувствует скорую встречу с небесной возлюбленной и в то же время опасается этой встречи, боится, что она изменит свой облик, и не исполнятся надежды на счастливый итог этой встречи:
Предчувствую Тебя. Года проходят мимо –
Все в облике одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо.
И молча жду, — тоскуя и любя.
Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты… [I:142–143].
Вроде бы Таинственная Дева приходит на встречу с поэтом, но не приближается к нему и манит издали:
Так блудящими огнями
Поздней ночью, за рекой,
Над печальными лучами
Мы встречаемся с Тобой.
Но и ночью нет ответа,
Ты уйдешь в речной камыш,
Унося источник света,
Снова издали манишь [I: 145].
У поэта есть надежда на то, что он все-таки не безразличен этой небесной Деве:
Все виденья так мгновенны —
Буду ль верить им?
Но Владычицей вселенной,
Красотой неизреченной,
Я, случайный, бедный, тленный,
Может быть, любим [I: 188].
Увы, она по-прежнему где-то далеко:
Она цвела за дальними горами,
Она течет в ряду иных светил [I: 188].
Поэтому возникает ощущение равнодушия и холодности небесной возлюбленной поэта:
…И равнодушными очами
Глядишь с нездешней высоты
На пламенеющие тени
Земных молитв и поклонений
Тебе — царица чистоты? [I: 146].
К поэту приходит разочарование «Владычицей вселенной»: «Ты свята, но я Тебе
не верю…» [I: 244] и понимание невозможности встречи с ней: «Ты в поля отошла
без возврата» [I: 347]. В стихотворении «Поэт» таким неожиданным образом
объясняется то, что Прекрасная Дама не придет никогда: «Она не ездит на
пароходе» [I: 360].
В стихах о Прекрасной Даме в возрастающей мере акцент переносится на ее земное
воплощение — Любовь Менделееву, тем более тогда, когда «она дала царственный
ответ», т. е. согласилась стать женой поэта. В обращении к небесной
возлюбленной прямо говорится:
Я для другой храню лучи
Моих великих сил.
Ты не пленишь меня в ночи.
Тебя я не любил.
Я за звездой — тебе чужой,
Я холоден с тобой.
В земле родной огонь живой
Храню я для другой [I: 196–197].
Здесь очевидно то, что поэт от небесной Прекрасной Дамы отделяет земную Прекрасную Даму, на которую направляет страсть своих любовных чувств. Эта раздельность звучит в таких строках:
А хмурое небо низко —
Покрыло и самый храм.
Я знаю: Ты здесь. Ты близко.
Тебя здесь нет. Ты там [I: 247].
Но это не означает того, что Блока перестала волновать и интересовать небесная Прекрасная Дама. Нет, он продолжал в ней видеть Душу мира и великую тайну, которую надо стремиться разгадать.
В Тебе таятся в ожиданьи
Великий свет и злая тьма –
Разгадка всякого познанья
И бред великого ума [I: 208].
Возлюбить, возненавидеть
Мирозданья скрытый смысл,
Чет и нечет мертвых числ, —
И вверху — Тебя увидеть! [I: 210].
У Блока рождается стихотворение, в котором небесная Прекрасная Дама объясняет причину того, что она не может явиться на встречу с поэтом как земная женщина:
Ты — во сне. Моих объятий
Не дарю тебе в ночи.
Я — царица звездных ратей,
На тебе — мои лучи.
Ты обманут неизвестным:
За священные мечты
Невозможно бестелесным
Открывать свои черты [I: 255].
Мистический образ небесной Прекрасной Дамы Блок хранил в своей душе, и он говорил:
Со мной всю жизнь — один Завет,
Завет — служенья Непостижимой [I: 243].
Гармонии в семейной жизни Блока, увы, не получилось. Любовь Дмитриевна
Менделеева, дочь великого химика, ставшая женой поэта, отрицательно относилась
к мистике и не хотела пребывать в роли небесной богини, символа святости и
чистоты. Она была вполне земной девушкой с практическими интересами, страстно
желавшей стать профессиональной актрисой. Возникли серьезные коллизии в
отношениях Александра Александровича и Любови Дмитриевны. Блок, отделявший
возвышенную духовную любовь от плотской, половой, хотел видеть в семье только
духовной сердечный союз, а Любовь Дмитриевна желала общепринятых супружеских
отношений. А эти отношения не налаживались, и особенность Блока заключалась в
том, что он не допускал возможности высокой гармонии, возникающей при слиянии
не только душ, но и тел у влюбленных друг в друга людей.
Говоря современным языком, поэт не хотел и, вероятно, не мог заниматься сексом
с обожествляемой им женщиной, поскольку относил секс к низменным проявлениям
человеческой натуры. И получалось так, что свои сексуальные потребности ему
приходилось удовлетворять на стороне.
И мне, как всем, все тот же жребий
Мерещится в грядущей мгле:
Опять любить Ее на небе
И изменить ей на земле [I: 132].
В свою очередь, у жены Блока не было той святости, жертвенности и
преданности, о которых мечтал поэт. Многие современники,
знавшие Любовь Дмитриевну, считали, что она очень мало подходит на роль
Прекрасной Дамы [см.: Долгополов Л. К. Александр Блок. Личность и
творчество. Л., 1984, с. 215]. Однако, как ни странно,
семейный союз не распался, несмотря на многочисленные «левые» любовные связи,
возникшие как у мужа, так и у жены, хотя порой он находился на грани разрыва.
Все-таки даже при таком необычном и противоречивом характере отношений со своей
женой Блок нашел в ней ту жизненную опору, в которой очень нуждался. Второй
такой опорой для поэта была его мать Александра Андреевна, и он даже считал,
что, если лишится этих опор, то жизнь для него потеряет смысл. Блок очень
переживал о том, что между его матерью и женой никак не установятся добрые
сердечные отношения. Когда после одного из очередных любовных романов у Любови
Дмитриевны родился сын, Блок сразу захотел его усыновить, но младенец, прожив
чуть более недели, умер. Поэт надеялся на то, что появление ребенка в семье ее
укрепит и изменит жизнь его, жены и матери. Увы, этим надеждам не суждено было
сбыться.
Нет сомнений в том, что в Любови Дмитриевне было нечто очень привлекательное.
Иначе в нее не влюбился бы человек с такой тонкой душой, как Блок. К тому же
одно время в жену Блока был влюблен и Андрей Белый. Как утверждал близкий друг
поэта Е. Иванов: «Люба, конечно, не “Прекрасная Дама”, но в
Любе была сфера, которая вызывала в сфере Блока образ Прекрасной Дамы»
[Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и
исследования. Кн. 4. М., 1987, с. 655]. Но Люба не
стала для своего мужа в полной мере его ангелом-хранителем и далеко не всегда
выставляла себя щитом в его жизненных и духовных метаниях. Она не хотела быть
просто женой поэта. Достаточно часто Любовь Дмитриевна в погоне за актерской
карьерой уезжала на гастроли, заставляя Блока почувствовать себя одиноким,
бесприютным и бездомным. Правда, когда поэт смертельно заболел, она мужественно
и упорно боролась за его жизнь.
В то же время следует признать, что жить рядом с таким сложным и противоречивым
человеком, как Блок, оказалось далеко не просто. Александр Александрович был
человеком «с обнаженными нервами». Для него были характерны резкие перепады
настроений с нередко накатывающими приступами тоски, отчаяния и надрыва. И он,
как никто другой, нуждался в душевной защите и заботе. Любовь Дмитриевна
полагала, что Блоку более всего не хватает жизненного оптимизма [Александр Блок
в воспоминаниях современников в 2-х т. Т. 1, М., 1980, с. 138].
Блок не был однолюбом, и у него возникали отношения со многими женщинами. Среди
них надо выделить четырех. Это, помимо Любови Дмитриевны, еще Ксения Михайловна
Садовская, первая любовь поэта, а также две актрисы: Наталья Николаевна Волохова и Любовь Александровна Дельмас.
С этими женщинами связаны циклы замечательных лирических стихов поэта. Следует
отметить, что Блок любил не просто указанных женщин как таковых, но и их
образы, создаваемые в своем сознании, приписывая им какие-то мистические
«астральные» измерения.
В выражении своих любовных чувств Блок находил
неожиданные космические образы. Так, «Снежную Деву» — Наталью Волохову, роман с которой разворачивается на фоне ночной
метели, он представляет в виде летящей звезды или кометы, имеющей шлейф:
Ты запрокинула голову в высь,
Ты сказала: «Глядись, глядись,
Пока не забудешь
Того, что любишь».
<……………………………..>
В небе вспыхнули темные очи
Так ясно!
И я позабыл приметы
Страны прекрасной –
В блеске твоем, комета!
В блеске твоем, среброснежная ночь! [II: 11–12].
В пении и танце Любови Дельмас, играющей роль Кармен на сцене, Блоку слышатся и видятся великая страсть и трагедия женской судьбы, вырастающей до масштабов космической драмы:
Здесь — страшная печать отверженности женской
За прелесть дивную — постичь ее нет сил.
Там — дикий сплав миров, где часть души вселенской
Рыдает, исходя гармонией светил.
Вот — мой восторг, мой страх в тот вечер в темном зале!
Вот, бедная, зачем тревожусь за тебя!
<……………………………..>
Сама себе закон — летишь, летишь ты мимо,
К созвездиям иным, не ведая орбит,
И этот мир тебе — лишь красный отблеск дыма,
Где что-то жжет, поет, тревожит и горит! [II: 229].
Я выскажу спорную мысль. Мне кажется, что Блок в своей земной жизни так и не
встретил свою Прекрасную Даму, соответствующую его небесному идеалу. По моему
мнению, на роль такой Дамы из всех женщин, с которыми общался поэт, больше
всего подходила Лиза Пиленко — своей чистотою,
преданностью и жертвенностью. Считается, что в стихотворении 1908-го года,
обращенном именно к этой юной почитательнице поэзии Блока, Александр
Александрович говорит о том, что «только влюбленный имеет право на звание
человека» [II: 76]. Пиленко, выйдя замуж, стала
поэтессой Елизаветой Юрьевной Кузьминой-Караваевой. После революции она уехала
за границу, где ушла в православные монахини, получив имя матери Марии. В годы
второй мировой войны она приняла участие во французском Сопротивлении и погибла
в фашистском концлагере. Кто знает, как бы сложилась жизнь Блока, если бы он
связал свою судьбу с этой замечательной женщиной. Юная Лиза Пиленко
была влюблена в поэта и жаждала посвятить свою жизнь заботе о нем [Александр
Блок в воспоминаниях современников в 2-х т. Т. 2, М., 1980, с. 61–62].
Блок назвал свое собрание стихов, опубликованное в 3-х томах, «трилогией вочеловечивания» и неоднократно подчеркивал важность для
писателя наличия единого творческого пути. Первоначально в своем творчестве он
ориентировался на уединенность и интимность и считал, что не следует обращать
внимания на текущие общественные события. Главное — это быть в единстве с небом
и вечностью. Душа молодого Блока была обращена к небу, иным мирам и старалась
не замечать того, что происходит в земном мире:
Душа молчит. В холодном небе
Все те же звезды ей горят.
Кругом о злате иль о хлебе
Народы шумные кричат…
Она молчит, — и внемлет крикам,
И зрит далекие миры,
Но в одиночестве двуликом
Готовит чудные дары,
Дары своим богам готовит… [I: 132].
Далеко не сразу Блок пришел к пониманию роли поэта как гражданина, живущего заботами текущего времени, и патриота, устремленного к служению своему народу и Родине. На этом пути он пришел к выводу, что нельзя ограничиваться мечтами о небесном и возвышенном, и поэту требуется знание перипетий земной жизни, опыт общения не только с литературными героями, но и с самыми разными живыми людьми из разных слоев общества. Блок решил, что ему пора все испытать и погрузиться на грязное дно жизни, чтобы ощутить житие-бытие в каких-то новых сильных чувствах. Пьянство, загул, цыганщина, посещение ночных ресторанов и пивнушек, различных злачных заведений Петербурга, общение с дамами «легкого поведения» — все это вошло в жизнь поэта. Он стал бродить «в электрических снах наяву», страшные видения являлись к нему, а «в тайник души проникла плесень» [I: 416].
Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно. Мне все — равно.
Вон счастие мое — на тройке
В сребристый дым унесено.
<……………………………..>
И только сбруя золотая
Всю ночь видна… Всю ночь слышна…
А ты, душа… душа глухая…
Пьяным-пьяна… пьяным-пьяна…
[II: 98].
И вот к поэту, сидящему в загородном ресторане среди пьяной публики, является, «дыша духами и туманами», загадочная Незнакомка:
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино [I: 392–394].
Стихотворение «Незнакомка», сделавшее Блока знаменитым, заканчивается мыслью
о том, что истина в вине. Но кто такая Незнакомка? То ли видение, рожденное
воображением подвыпившего поэта, то ли красивая проститутка в необычном
одеянии, то ли демоническая Дева, спустившаяся с небес, то ли еще кто-то. Сам
Блок впоследствии стал считать Незнакомку носительницей демонического начала,
«дьявольским символом из многих миров, преимущественно синего и лилового» [IV:
145].
У поэта появилось ощущение того, что иномирье со
своими жителями не где-то далеко в небесах или под землей, а совсем рядом, и
его проявления обнаруживаются в земном мире. Стихи Блока стали наполняться
инфернальными и сказочными мифическими существами: демонами-двойниками,
призраками, чертенятами, карликами, «хохочущими невидимками», колдунами,
ведьмами, живыми мертвецами и др. Особенно это заметно по его сборнику стихотворений
«Нечаянная Радость». Сначала у Блока они «кучковались»
в болотах в сельской местности, а затем обнаружились и во мгле ночных улиц,
переулков и дворов Петербурга.
Поэт постоянно жил в ощущении своего пребывания в какой-то тайне, которая
владеет им. Блока не оставляло чувство присутствия где-то рядом или вдали
кого-то скрытого и загадочного:
И кажется — вдали,
У темных стен, у поворота,
Где мы пропели и прошли,
Еще поет и ходит Кто-то [I: 256].
Кроме того, его посещала мысль о присутствии во Вселенной некой грозной,
безразличной к добру и злу «третьей силы», способной играть роль мирового Рока.
Словом, скрытая таинственная жизнь, будто бы происходящая вокруг, была для
Блока не менее важной, чем обычная земная жизнь.
Несомненно, по своей натуре Блок был мистиком. Он сам в этом признавался в
одном из писем к Любе Менделеевой тогда, когда она была еще его невестой,
причем в мистицизме ему виделся источник его поэтического творчества [VI: 43].
Правда, потом поэт отказывался от своего мистицизма. Но думается, что он
остался мистиком до конца жизни. Собственно говоря, разве возникновение
призрачного Христа в финальной сцене последней блоковской
поэмы «Двенадцать» не является мистическим событием? И Блок спорил с теми, кто
не верил в то, что ему на самом деле при написании поэмы привиделся Христос, в
частности, с Н. Гумилёвым.
Со временем космизм поэта обретал все более сложные и
символические черты. Блок стал глубже осознавать многомерность бытия и
использовать представления о множестве миров с разными пространствами и
временами. Онтологически разные миры возникли в его воображении, когда он
осмысливал сущность искусства и положение художника среди этих миров.
У Блока художник выступает в роли теурга, т. е. творца миров, которые, обретая
независимое духовное существование, захватывают художника и начинают серьезно
влиять на его жизнь и судьбу. Жизнь вся в какой-мере
становится искусством, полным символического волшебства. Указанные миры,
названные «мирами искусства», носят динамический характер. Они постоянно меняются,
окрашиваясь в разные цвета: пурпурно-лиловый, сине-лиловый, золотистый и др.
Художник как волшебник с помощью «золотого меча» проникает в глубины этих
миров, посылает туда своих «демонов» — двойников. Последние приносят
драгоценные дары миров, бросаемые в горнило художественного творчества. Душа
художника оказывается не только силой, творящей миры, но и как бы зеркалом,
отражающим их. Верить в реальное существование «миров искусства» — дело выбора
каждого. Но для настоящего художника ощущение их присутствия неизбежно
приходит, причем их влияние на его самочувствие далеко не всегда благостное.
Слабым людям искусство не по плечу. Блок утверждает, что «…искусство есть
чудовищный и блистательный Ад» и «…быть художником — значит выдержать ветер из
миров искусства, совершенно не похожих на этот мир… В
тех мирах нет причин и следствий, времени и пространства, плотского и
бесплотного, и мирам этим нет числа» [IV: 148–149]. Он даже революцию 1905 года
связывал с иными мирами, считая, что эта революция имела место и в этих мирах
[IV: 146].
Как романтик-символист Блок — сторонник интуитивного познания и противник
позитивизма. Он не отрицает великого значения науки для жизни человечества, но
для него наука слишком рационалистична, и она упрощает и схематизирует мировое
бытие. Кроме того, наука обезличена, поскольку не несет в себе печать душ своих
создателей. В отличие от науки искусство несет такие печати и прямо зависит от
индивидуальности творцов-художников. Единство субъективного
и объективного получает в искусстве гораздо более многостороннее воплощение.
Отсюда вытекают его универсальные возможности в плане раскрытия богатства и
динамизма бытия, предвидения будущего и открытия знаков иных реалий. Поэтому,
согласно Блоку, художественное познание стоит по статусу своему не ниже, а,
может быть, и выше научного. Художник ближе, чем ученый, подходит к глубинным
тайнам бытия и раскрывает его сущностную основу — музыку [V: 133, 263]. Модель
мироздания, выстраиваемая Блоком, наполняется эстетическим содержанием, и все имеющие
место явления, события, процессы и даже целые исторические эпохи начинают
оцениваться критериями музыкальности и немузыкальности.
Искусство несет откровения души художника, которая есть часть Души мировой. Но
конечные цели искусства по Блоку не известны, и тайны остаются [IV: 420].
У Блока на метафизическом уровне выстраивается триада эстетических
символов-категорий: Душа мира — Стихия — Музыка. Если Душа
мира — это божественная Красота, Вечная Женственность, жаждущая земного
воплощения, о чем уже много было сказано выше, то Стихия — это великий
иррациональный Хаос, энергетически насыщенный и несущий в себе зерна будущих
гармоний, а Музыка — это великая ритмическая сила гармонизации бытия,
выступающая как игра «Мирового оркестра» и устремленная всегда в будущее и к
обновлению. Взаимодействия этих трех вселенских сущностей и образует
динамическую систему всего бытия.
Блок утверждает, что «есть как бы два времени, два
пространства; одно историческое, календарное, другое — неисчислимое,
музыкальное. Только первое время и первое пространство неизменно
присутствуют в цивилизованном сознании; во втором мы живем лишь тогда, когда
чувствуем свою близость к природе, когда отдаемся волне, исходящей из мирового
оркестра» [IV: 335]. Иначе говоря, имеет место разное ощущение пространства и
времен, зависящее как от состояния человека, так и от того, где он находится и
чем занимается. От выбора и желания человека зависит степень приближения его
переживаний к существующим космическим гармониям.
Получилось так, что в своих взглядах, представлениях и идеалах Блок все больше
эволюционировал от рыцаря-романтика аристократического типа, поклоняющегося
Прекрасной Даме, к гражданину и патриоту, жаждущему служить интересам Родины и
народа, стремящемуся к кардинальным революционным переменам в России. Сам поэт
эту эволюцию называл движениям от личного к общему.
Насколько мне известно, первым, кто написал о космизме
Блока еще в 1946 году, был Г. А. Гуковский. С точки
зрения этого литературоведа, «к сознанию себя, личности как проявления самого
народа, Блок пришел не сразу, пришел через познание конкретного смысла своего
космического самоощущения. Но с начала его самостоятельного творчества он
исходил из могучего порыва к интегральности лирического самопознания мира и к
возведению своей личности к началам бытия, объемлющим личное. Таким бытием: и
объемлющим душу его лирического героя, и воплощенным в ней, был для него,
прежде всего, космос. Уловив принцип возведения личности к
общему, Блок расширил свою личность до космического бытия вселенной: однако — и
это определило и движение Блока вперед, и глубокую суть его «космизма» — он воспринял космос не как безразличный покой,
а как стремительное движение, как историю, адекватно выраженную в истории
человечества, истории народа… Прояснение смысла блоковского
«космизма» как реального движения истории, смысла блоковского механического синтеза «я» и мира как
синтеза «я» и народа определяет внутреннюю динамику блоковской
эволюции… И человек Блока, трагический, замученный
страшной эпохой, «страшным миром», все же колоссально могуч, прекрасен и велик,
потому что в нем дышит душа народа — душа космоса в первичной блоковской образности» [Гуковский
Г. А. К вопросу о творческом методе Блока // Литературное наследие. Т. 92.
Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 1, М.,
1980, с. 72].
Таким образом, Гуковский совершенно верно связывает космизм Блока с его стремлением к всеединству, а также с
динамизмом его мироощущения и чувством истории. Однако я не соглашусь с Гуковским в некоторых моментах. Во-первых, Блок был явным
противником механицизма, и его синтез «я» и народа осуществляется через понятие
мировой Души как основы связи всех форм сознания. Во-вторых, Гуковский считает «идейной трагедией» Блока то, что поэт
рассматривал природу и историю вместе, не различая их [Гуковский:
73]. Однако рассмотрение истории как продолжения эволюции природы и их
взаимозависимости друг от друга — существенный признак космизма
как мировоззрения.
Как пишет далее Гуковский: «Поэт стремится возвести
каждый момент переживания личности к принципу переживания данного момента бытия
космоса, стремящегося из бездны к свету. Затем, не теряя чувства космического
единства, Блок все более конкретизирует образ космоса до образа единства
человечества, — наконец, до образа родины, Руси, народа, — все в том же
динамическом аспекте, т. е. не как пребывающих «вечных» сущностей, а как
стремительно движущихся и каждый миг меняющих свое бытие исторических единств;
и он, поэт, воплощает не пребывание их, а изменчивые исторические моменты их и
направление их движения, их жизнь в данном ее неуловимо-мгновенном движущемся
состоянии» [Гуковский: 76]. Все сказано вроде бы
правильно, но попытки Гуковского свести космизм Блока к динамизму и историзму, а космос к
человечеству, России, народу оборачивается тем, что в тени остаются
метафизический и социоприродный аспекты, имеющие в космизме Блока существенное значение. Вспомним хотя бы то,
что Блок рассматривал революцию не просто как социально-политическое событие, в
результате которого происходит свержение старой власти и слом прежнего
общественного строя. Он видел в революции некий метафизический сдвиг, социоприродное явление планетарно-космического масштаба и
сравнивал его с землетрясением, бурей, сотрясающих основы жизни и имеющих
отклик в иных мирах.
Революция 1905 года оказала серьезное воздействие на сознание поэта и заставила
проникнуться духом своего исторического времени и обратиться к
гражданско-патриотической тематике. В письме к К.
Станиславскому, написанном в 1908 году, Блок прямо заявил, что теме России он
сознательно и бесповоротно посвящает свою жизнь [VI: 154]. Эта тема в
творчестве Блока составляет особый самостоятельный и объемный предмет,
рассмотрение которого выходит за рамки данной статьи. Поэтому я остановлю
внимание только на ее отдельных аспектах, значимых для космизма.
Прежде всего, для Блока Русь, Россия — это огромная страна безмерных далей со
сложной и трудной судьбой и историей, требующая планетарно-глобального
понимания ее роли в развитии человечества. «Вот русская действительность
— всюду, куда не оглянешься, — даль, синева и щемящая тоска неисполненных
желаний» [Блок А. О Родине. М., 1945, с. 112].
«Помимо территории, государственной власти, государственной церкви, сословий…
есть это великое, необозримое, просторное, тоскливое и обетованное, что мы
привыкли объединять под именем Руси…» [там же]. История Руси полна трагических
событий, но в ней не умирает надежда на лучшее будущее:
Идут века, шумит война,
Встает мятеж, горят деревни,
А ты все та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней. —
Доколе матери тужить?
Доколе коршуну кружить? [II: 249].
В своих размышлениях об исторических судьбах родной страны Блок часто
обращался к гоголевскому образу России как тройки, безоглядно скачущей неведомо
куда-то в даль. И ему очень хотелось верить, что
Россию ожидает грандиозное будущее, хотя в то же время он не сомневался в том,
что ей в грядущем не избежать великих трудностей, испытаний, лишений и кровавых
битв. Для того, чтобы глубже понять историю России,
считал поэт, необходимо освоить богатство русской литературы от Пушкина и
Гоголя до Толстого, в которой современникам завещана «огромная (только не
схваченная еще железным кольцом мысли) концепция живой, могучей и юной России»
[VI: 161].
В знаменитом споре западников и славянофилов, начавшемся еще в первой половине
XIX века, Блок был в большой мере на стороне славянофилов, считая, что «России
суждено играть в мире особую роль, отличную от Европы, и идти по пути своего ей
одной присущего развития» [Блок А. О Родине, с. 140]. С романтических позиций
поэт критиковал западноевропейскую цивилизацию за ее «антимузыкальность»,
бездуховность, механицизм и голый практицизм.
В своем творчестве Блок воссоздал ряд исторических образов Руси-России, начиная
с былинных и средневековых («золотоордынских») времен и кончая XIX веком и
эпохой, когда Родина вступила в полосу войн и революций в начале XX века
(стихотворения «Русь»; «На поле Куликовом»; «Россия»; «Осенний день»; «Русь
моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?»; «Новая Америка»; «Грешить бесстыдно, непробудно…»; «Задебренные лесом круги…»; «Петроградское небо мутилось
дождем»; «Я не предал белое знамя»; «Скифы»; поэмы «Возмездие» и «Двенадцать» и
др.).
Родину нельзя не любить. Она как мать, жена, сестра… Блок использует
характерные для космизма организменные представления.
Он пишет: «Чем больше чувствуешь связь с родиной, тем
реальнее и охотнее представляешь ее себе, как живой организм… Родина — это
огромное, родное, дышащее существо» [Блок. О Родине,
с. 127]. Хотя жизнь в родной стране может быть весьма трудной. В письме
к матери, присланном поэтом из Италии, говорится: «Единственное место, где я
могу жить, — все-таки Россия, но ужаснее того, что в ней (по газетам и по
воспоминаниям), кажется, нет нигде» [VI: 169]. Блок ненавидел самодержавно-помещичий
и буржуазный строй в России, называя его «страшным миром» и жаждал его
скорейшего конца.
Произошедшая в России революция в 1917 году окончательно укрепила Блока в его
мысли о великой роли Родины в истории человечества. В письме к жене, написанном
в июне указанного года, поэт утверждал, что «…содержанием всей жизни становится
всемирная Революция, во главе которой стоит Россия» [VI: 282]. С великим
восторгом и надеждой он встретил революцию. Блок уверовал в то, что начинается
новая эра в развитии человечества, кладущая конец старому «страшному» миру
социальной несправедливости и неравенства, культа денег и наживы, войны и
вражды, государственного насилия и чиновничьего произвола. Не станет нищих и сверхбогатых, враждующих между собой классов, народов и
стран, исчезнут государственные границы и отомрут государства, а человечество
объединится и превратится во всемирное социальное братство, в котором воцарят гармония разных интересов и всеобщее благополучие.
И Россия своей революцией открывает дорогу новой эре. Тогда так думали многие,
в числе которых был и Блок. Ожиданием светлого будущего наполнялись души тех
людей, кто принял революцию.
Россия есть только первый очаг мировой Революции, который может
распространиться на другие страны. И этот очаг надо беречь и не дать его
погасить силами контрреволюции. А Россия своим географическим положением,
огромной территорией, многонациональным составом населения и духом своего
народа больше других стран подходит для того, чтобы стать центром объединения человечества,
восставшего против старого мироустройства. Наверно, из подобных мыслей исходил
Блок, когда писал стихотворение «Скифы» в начале 1918 года. Это было весьма
тревожное и трудное время для революционной России в связи с военными угрозами,
исходившими от Германии и стран Антанты. В стихотворении поднимается тема
взаимоотношений европейского Запада и азиатского Востока. Говорится о великой
исторической заслуге России, заключающейся в том, что она встала щитом на пути
нашествия древних гуннов и татаро-монголов
Золотой Орды в Западную Европу и, по сути, не пустила их туда, не дав разорить
ее культуру. Но неблагодарный Запад не желает помнить этого и с враждой
относится к «варварской» России и вынашивает планы ее порабощения и даже
уничтожения. А русский народ, по мнению Блока, имеющий древние скифские корни,
во многом несет в себе общечеловеческое начало, и своею душою он открыт для
мирного общения со всеми народами Земли и для восприятия достижений и
культурных ценностей других народов.
Мы любим все — и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно все — и острый гальский смысл,
И сумрачный германский гений [II: 254].
В стихотворении «Скифы» страстно звучит призыв к миру и дружбе, обращенный в первую очередь к народам Западной Европы:
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем — братья!
<……………………………..>
В последний раз — опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира! [VI: 254–255].
Все представленные мысли о всемирно-исторической роли России, об открытости,
восприимчивости и общечеловеческом характере души русского народа, о будущем
человечества как всемирном братстве, несомненно, относятся к идеям русского космизма. И, очевидно, Блок есть представитель этого космизма.
Для космизма характерна обращенность к будущему, и
это ярко проявляется у Блока прямо утверждавшего, что «жить можно только
будущим» [V: 168]. В стихотворении «Новая Америка» поэт представляет то, как
крестьянская страна Россия превращается в мощную индустриальную державу, основу
которой составляет угольная промышленность:
Путь степной — без конца, без исхода,
Степь, да ветер, да ветер — и вдруг
Многоярусный корпус завода,
Города из рабочих лачуг…
<……………………………..>
Уголь стонет, и соль забелелась,
И железная воет руда…
То над степью пустой загорелась
Мне Америки новой звезда! [II: 199–200].
Блок хочет, чтобы Россия стала новой Америкой, страной, в которой утвердится
«великая демократия» [VI: 274]. Сбылись ли пожелания Блока? В какой-то
мере, да. Россия стала индустриально развитой державой, но только ценою больших
жертв: разорения крестьянства, рабского труда миллионов заключенных и держания
в бедности подавляющего большинства народонаселения страны. Что же касается
установления демократического общественно-политического строя в России, то
этого совсем не произошло. После Октябрьской революции утвердилась жесткая
диктатура большевистской партии, которая повела страну по пути создания
тоталитарного государства. В конце жизни это стал понимать Блок, что вызвало в
нем великое горькое разочарование, усугубившее его тяжелую болезнь, приведшую к
смерти летом 1921 года.
Как космист, Блок мечтал о появлении
в будущем нового более совершенного и универсального типа человека, которого,
следуя за Р. Вагнером, назвал «человеком-артистом»:
«…в вихре революций духовных, политических, социальных, имеющих космические
соответствия (выделено мною. — К. Х.), производится новый отбор,
формируется новый человек: человек — животное гуманное, животное общественное,
животное нравственное перестраивается в артиста, говоря языком Вагнера» [IV:
346–347]. Какими качествами должен обладать этот новый тип человека — об этом Блок
прямо не говорит. Но из его рассуждений вытекает то, что «человек-артист» — это
творчески активный деятель-универсал, владеющий многими профессиями и способный
жить в условиях ускоряющихся темпов истории и даже, возможно, управлять ее
ходом. В Предисловии к поэме «Возмездие» Блок выдвигал предположение о том, что
когда-нибудь появится «отпрыск рода, который, может быть, наконец, ухватится
ручонкой за колесо, движущее человеческую историю» [II: 273]. Это можно понять
так, что потомки современных людей перестанут просто плыть в стихийном потоке
общественного развития и станут как-то его направлять.
Идея появления универсального «человека-артиста» была связана у Блока с его
представлениями о тенденциях развития русской культуры. А эти тенденции им
виделись в том, что происходит сближение и даже слияние разных видов искусств,
осуществляется синтез разных типов знаний и форм культурной деятельности. Иначе
говоря, важнейший принцип космизма — принцип
всеединства все более утверждается и в сфере культуры. Об интеграционных
процессах в искусстве и культуре Блок писал в своей последней статье «Без
божества, без вдохновенья», посвященной критическому анализу акмеизма. В статье
утверждается следующее: «Россия — молодая страна, и культура ее — синтетическая
культура. Русскому художнику нельзя и не надо быть “специалистом”. Писатель
должен помнить о живописце, архитекторе, музыканте; тем более — прозаик о поэте
и поэт о прозаике… Так же, как неразлучимы
в России живопись, музыка, проза, поэзия, неотлучимы
от них и друг от друга — философия, религия, общественность, даже — политика.
Вместе они и образуют единый мощный поток, который несет на себе драгоценную
ношу национальной культуры» [IV: 422]. Иначе говоря, согласно Блоку, узкая
специализация отрывает человека от мира, не дает ему возможности свободно
ориентироваться в пространстве культуры и мешает соответствовать велениям
времени. И, следовательно, современной жизни нужен универсал, чувствующий себя
своим в разных сферах культуры и способный к множеству видов общественной и
творческой деятельности, т. е., по определению Блока, «человек-артист».
Блока очень волновала тема человеческого бессмертия. В этом отношении
примечательна беседа поэта с М. Горьким, произошедшая весной 1919 года в Летнем
саду Петрограда. Тогда Блок стал упорно расспрашивать Горького по поводу того,
что он думает о возможности бессмертия. Горький привел теорию «космических
двойников» французского философа и священника Ф. Ламеннэ,
согласно которой жизнь в одной и той же форме в бесконечном ходе времени
повторяется бесконечное количество раз. Эту теорию Блок не воспринял. Тогда
Горький стал выдвигать и развивать представления о том, что возможность
бессмертия связана с превращением материи в психическую энергию, в чистую
мысль, и человек с его активной мозговой деятельностью и разумом кладет начало
этому процессу. Полная гармония, исключающая всякую смерть, наступит тогда,
когда вся материя, переработанная мозгом, станет психической энергией, а разуму
останется только блаженно замереть в созерцании самого себя, скрытых в себе
безграничных творческих возможностей. Эти представления Блок также отверг,
назвав их мрачной фантазией. В конце разговора он сказал, что разум только
мешает постичь тайну бессмертия, и эту тайну рациональным способом и без веры в
Бога раскрыть нельзя. С его точки зрения, требуется «погасить
этот обманчивый болотный огонек, влекущий нас глубже в ночь мира (т. е. разум.
— К. Х.), и прислушаться к мировой гармонии сердцем. Мозг, мозг… Это — ненадежный орган, он уродливо велик, уродливо развит…»
[Александр Блок в воспоминаниях современников в 2-х т. Т. 2, М., 1980, с. 331].
Если исходить из стихов Блока, то можно обнаружить два варианта возможного
бессмертия, рассматриваемых поэтом. Первый вариант — это загробное
существование в потустороннем мире. Когда придет смерть, «Здесь печально
скажут: “Угас” / Но Там прозвучит: “Воскресни!”» [I:
266]. Второй вариант — это перевоплощение и возврат в земной мир в новой личине.
Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой сумрачной стране?
И памятью об этой жизни
Вдохну ль когда-нибудь во сне?
Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,
Купец, рыбак иль иерей
В грядущем мраке делит ложе
С грядущей матерью моей?
<……………………………..>
И неужель в грядущем веке
Младенцу мне — велит судьба
Впервые дрогнувшие веки
Открыть у львиного столба? [II: 120–121].
Мне представляется, что вопрос о посмертном существовании человека для Блока
все-таки так и остался до конца его жизни открытым.
Всей душой поэт желал прекрасного будущего для России и всего человечества. В
то же время он жил предчувствием грядущих катастроф, которые предстоит пережить
людям: «О, если б знали вы, друзья, / Холод и мрак грядущих дней!» [II: 223].
Блок видел опасности, которые таит в себе космос, в частности, в виде кометы,
которая может нанести разрушительный удар по Земле: «Ты нам грозишь последним
часом, / Из синей вечности звезда!» [II: 160]. Перед взором поэта, ненавидевшем войну, вставали видения будущих страшных войн с
применением авиационных бомбежек [II: 172], а так же грандиозных природных
катаклизмов: землетрясений, бурь и иных стихийных бедствий. Как известно,
огромное впечатление на поэта произвело сильное землетрясение 1908 года,
произошедшее в Южной Италии и уничтожившее город Мессину [IV: 134–138]. Он
думал о том, что новые потрясения земной коры неизбежно произойдут в будущем, и
опять погибнет множество людей, и погрузятся в развалины города.
Предчувствия Блока не были обманными. Множество ужасных катастроф и великих
трагедий пришлось пережить человечеству в XX веке. Я не буду их перечислять.
Упомяну только вторую мировую войну с ее многомиллионными жертвами и
колоссальными разрушениями, атомную бомбардировку американцами японских городов
Хиросима и Нагасаки, землетрясения, разрушившие столицу Туркменистана Ашхабад в
1948 году и армянский город Спитак в 1988 году.
Может сложиться впечатление о том, что Блок был пессимистом. Но это не так.
Поэт был человеком настроения, о чем уже говорилось, и у него чувства тревоги,
тоски, отчаяния достаточно быстро сменялись приливами надежды — радостного
ожидания каких-то позитивных перемен и интересных событий. Конечно, разные
настроения выражались и в его поэзии. Эту статью я начал с того, что привел
стихотворение Блока, в котором проявляется связь его космизма
с динамизмом и трагизмом человеческого существования. Но у него есть стихи, в
которых космизм звучит и в жизнерадостном и
оптимистическом духе:
Свободны дали. Небо открыто.
Смотрите на нас, планеты,
Как наше веселое знамя развито,
Вкруг каждого лика — круг из света.
<……………………………..>
Мы все, как дети, слепнем от света,
И сердце встало в избытке счастья.
О, нет, не темница наша планета:
Она, как солнце, горит от страсти!
<……………………………..>
Так все мы — равные дети Вселенной,
Любовники Счастья… [I: 379].
Закончу таким четверостишием:
О, весна без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита! [II: 61–62].
Блок любил представлять себя или своего лирического героя в виде рыцаря в доспехах и с мечом и щитом в руках. И вот когда я читаю стихи нашего великого поэта, мое воображение рисует сияющий образ Блока-рыцаря, преподносящего в небесах звездные розы своей Прекрасной Даме или сражающегося с Мировым Злом в облике какого-то страшного призрачного чудовища…