Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2015
Анатолий Головков — поэт, прозаик, журналист, кинодраматург. Вырос в Риге, закончил МГУ им. М. В. Ломоносова и до 1992 г. работал в центральной прессе, печатался во многих странах мира. Самые известные публикации в журнале «Огонек» времен редактора В. Коротича. Лауреат премии Союза журналистов СССР за очерки из «горячих точек» (1990) и Союза журналистов России в номинации «Честь, достоинство, профессионализм» (2005). Автор нескольких романов, книги рассказов и детской сказки «Где растут макароны», по которой на НТВ был поставлен сериал «Котовасия». Известен также как исполнитель песен на свои стихи и музыку. Начиная с середины 1990-х гг., не прекращая заниматься литературой, работает в области кино. Публиковался в толстых литературных журналах «Зарубежные записки», «Дружба народов», «Круиз», «Дети Ра», «Зинзивер» и других. Живет в Москве.
* * *
Ваша светлость, пальто не снимая
и заколки из башни волос, —
может, даже не все понимая, —
от гаданий расплавленный воск
проливала на скатерть. В довесок
черновик забрала налегке,
обещая прислать эсэмэсок
с пионерской мечтой о реке.
Лишь бы кончились без проволочек
этот кашель, сугробы и мрак,
а сырье неуклюжее строчек
подлатаю к весне кое-как…
* * *
Мне сумерек твоих не одолеть гранит,
сезон на Казантипе тих, но жаден,
напросишься, пока не разрешит
набрать пригоршню синих виноградин.
Вино из них морочит и горчит,
как дно солончака, где птицы ищут воду.
Там небо в грязных лужицах дрожит,
и ветер выжженные травы шевелит,
и ангелы являются народу.
* * *
Три звезды на рассвете
будут ярки, пока,
не распутаем сети
и пойдем на бычка.
На базаре районном
по тридцатке кило,
поплюем на ладони,
чтобы дольше везло.
За причалом пивная,
а с похмелья трясет.
Запиши-ка, родная,
на чей-нибудь счет.
Притомился, и под стол,
если что-то не так.
Первозванный апостол,
тоже бывший рыбак,
сбережет нашу ходку
под шальную волну,
и кормилицу лодку,
и подружку одну,
для которой обещан
обручальный салют…
На четвертые сутки
тебя в камнях найдут.
* * *
Что там еще напророчили лето и небо:
Крик с минарета, и тень, и молчанье креста,
Цель или долю, цепь или волю,
Или полет со спины подвесного моста?
Это не мост и не бред, это бездна Азова,
Глаз твоих сети и плеч ненадежный приют.
Вместе с тобою нас было трое,
А через день и следов на песке не найдут.
Буду замечен и вовремя изгнан из рая,
Каждому встречному свой напевая мотив:
Солнце родное, небо другое,
Пьян и осмеян, но, кажется, все-таки жив.
* * *
Дробило известняк ударами прибоя,
наваливался шквал на копья тростника.
Скрываясь от дождя, мы прятались с тобою
в заброшенном дому у башни маяка.
Я с именем другим, Франческа, Маргарита,
под куполом парил, отрезав путь назад.
Там не отравлен быт, надежда не убита,
и стропы крепче струн, и пальцы не дрожат.
А как же быть с тобой, принцесса Камасутры
в кроссовках от сельпо и в маечке гринпис.
Уйду, пока ты спишь, чтоб не узнала утро,
когда мой кайт рванет и опрокинет вниз.
* * *
Что хранить обещано смолоду,
гнуть железо для лошадей,
размывает потом и холодом
череда уходящих дней.
Трехлинейной моей сторонке
хватит досок и полотна,
на трехрядке за самогонку
доиграюсь, допьюсь до дна,
чтоб наутро контуры конницы
задрожали в мутной волне,
и лазурные лики Троицы
указали на чашу мне.
Я за нею нырну с разбегу,
только не подвела б спина,
и еще до первого снега
отпустили из пункта «А».
* * *
Полустанок, хромая собака,
две весталки с картошкой, старик.
Но к спине прилипает рубаха,
как представлю хотя бы на миг,
что с покорной спиною дворняга —
твой единственный друг и родня.
А вон тот проводник-бедолага
поторапливает не меня…
Ненадежен маршрут через годы.
И когда протрубят имена,
кто окажется крепче погоды,
легче тучи, и чья сторона
росит жребий на новой неделе,
чтоб пополнить обители, где
вместо пенья и света в туннеле
только отблески в мутной воде…
* * *
Отпускаете, да исполать!
Добреду, доберусь, как сумею,
чтобы снова тебя отыскать,
продавщица воздушных змеев.
Берег мой, узнавал ты ее
по окуркам в кофейном блюдце,
и непрочное наше житье
разрешало уйти и вернуться.
Не рехнусь, не сорвусь с тоски,
но теперь от любого движенья
лишь бледнее черновики,
словно флаги при пораженье.
Будет зябко меж облаков,
не разгадан путь имярека.
И уходит отряд дураков —
из единственного человека…