Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 5, 2015
Александр Петрушкин — поэт, организатор литературного
процесса. Родился в Челябинске, жил в Озерске, Лесном, Екатеринбурге.
Учредитель и издатель нескольких антологий, книжных серий, альманахов и
журналов. Куратор литературных премий, фестивалей и семинаров. Лауреат
нескольких литературных конкурсов. Организатор и куратор литературного портала
«Мегалит». Живет в г. Кыштым.
ПОТРОШЕНИЕ РЫБЫ
Рыбу потрошим ли сон ли
покитайский нам толкуют…
глухари или поэты
с водочкой своей токуют
посредине пепелища,
с букварем, как буратины,
носятся [почти стрекозы]
на краях у драной льдины,
у ворованного края
по щелям, по водным порам,
смысл впотьмы не различая
и почти что не готовы
к потрохам нерыбным, к водке,
к лодке смертной у причала —
и на утро вряд ли вспомнят
что им чайка прокричала,
как их муза потрошила
в мойке кухонной под краном,
и лицо потом зашила,
чтобы внутрь смотрела рана,
чтобы этот покитайский
изучали и молчали,
чтобы водочка и воды
рваной чайкою кивали.
НАТАШЕ
Не глаза и не платье,
а только змея
развернулась пращой,
чтобы стать перевода
отраженьем, причиной —
когда соскользнули с тебя
простыня и простуда,
что тоже от Бога.
вот и ты вдоль скользишь,
серебрится твоя
[тьмы возможно] душа
и две груди над нею
и горит теплый ангел
совсем не дыша
и надеется, что
это я не сумею.
И пространство, что мне
сочинило черты,
или время, что мной
замолчит над тобою,
смотрят, как у тебя —
чуть пониже пупка —
разделилась душа
увеличившись вдвое.
* *
*
хлебников спит на руинах своих
светится куст [как вода] изнутри
и затихает несбывшийся ангел
прежде чем в горле печей догорит
этот упругий [не твой] какбысон
длится как ласточка то есть полет
после ее окончания — рот
у велимира растет в будке кварца
можешь его не опасаться
это в пейзажи сии бутерброд
* *
*
Мир [похожий на войну]
гложет пальчик, как печенье
и [во все нипочему]
он растет стихотвореньем.
Милый, скромный мальчик мой,
что лежит на потном блюде —
изо всех своих стрекоз
он глядит, как эти люди
[по весне набросив лик
гумилёвского жирафа]
вынимают из войны
то, что ей отдать не жалко.
И невинные ее
собираются осколки
в небо с черною рекой,
в лед что дышит в ее топке,
в рыб, похожих на пшено,
в теплой женщины затылок
в жар, что капает смолой
где оса, как медь, застыла
в свой чужой Еманжелинск
как мужик еще помятый —
по дороге идет свист:
идиотом и не пятым
мир, похожий на войну
в саранче чужой бумаги
принимает на губу
красной жидкости из фляги
и — пьянея не от слез —
кровоточит будто вишня
изнутри родных берез
так, что мальчику не видно.
LAUS STULTITIAE
И запаяв, как вдохновенье,
свою осмысленную жуть —
март опадает с диафрагмой
туда, где вовсе не заснуть,
не отвертеться, и по фене
не оглупеть, как Бог велит,
и, что понятно, перемену,
как ящерку, не уловить.
Свою желтеющую кожу
мы наблюдаем будто в нас
собрал немыслимый гербарий
весны — пустой пока — овал,
перебирает будто пальцем
он этот мертвенный альбом —
и говорит за жесть звенящим,
как лед на ветках, языком.
И мы звеним ему ответно,
и, распадаясь в воробьев,
пьем никотин и курим девок
холодным [с горло] словарем.
ИЗБРАННЫЕ ФРАГМЕНТЫ
БЕСТИАРИЯ
-1-
[Орфей]
Орфей в котором
женщина, в которой
растет он сном и, протекая внутрь
четвертой мглой, сочится через поры,
чтобы ее над светом развернуть.
Спускаясь в женщину, он чувствует ее
смолу, что обжигает каплю кожи,
которую он ей преподает,
чтобы она вернула ему позже
вот эту ночь морскую, как звезда
и восьмеричную, как все пути обратно.
Ты понимаешь это? — если да, тогда
не двигайся, смотри — здесь все не ладно:
здесь женщина, в которой спит Орфей,
не возвращается, поскольку не уходит,
но вышивает лишь мужчину на себе,
который [будто смерть] ее не тронет,
но станет продолжением ее,
дыханием ее равносторонним.
И если Боги существуют, то они
застыли между ними на пороге.
-2-
[Черепаха]
Блуждая в быстроногой черепахе —
Ахилл ее не спросит о себе —
проходит снег на сто шагов Элладу
но человека в той Элладе нет
проходит свет, да и ответ стекает
за черепаху, что плывет во тьме
туда, за край, где смерть его моргает
Пиррисию, смирившему свой гнев.
и подмигнув, как будто щит Ахилла —
часть синема, цветет [как кровь] здесь мгла
и, бабочкою став неторопливой,
зима встает водой в своих углах.
И плещется, как будто в колыбели,
спешащий всю ее опередить,
Ахилл внутри у белой черепахи,
похожей на его кровавый щит.
-3-
[Конь]
Накормлен был он мясом человека
стоит, как яма, посредине тени
своей пятном, съедающим все тени
в губах у мрака. Впрочем, все равно
он начинает скачку, приближаясь
к ее началу — вновь наполовину —
почувствовав вину, длину и глину,
которые поил своим вином.
Как виноградная лоза несет он выдох
проросший из войны, любви и праха,
что остаются в скотской его гриве,
что свита из лица, читай из страха
младенца, узнающего, что смертен,
как этот конь, что пожирает яму,
и яма из него на свет весь светит
и обнимает мiр, как Бога рану.
-4-
[Тибетская коза]
Так спешила Медея козу надоить
и подать тебе сыра в мокром доме своем
что — когда твою шкуру не решилась дошить —
только ты и она оставались вдвоем.
И, когда на заре, ей порубленный брат
отдавал тьме отца, чтобы шанс на побег
увеличился на три-четыре весла —
вместе с нею и ты оставляла свой брег.
Так драконы росли, поднимались вокруг
и твоя золотая проронила вину
коринфян научить заклинанию змей,
что от плача абсурда детей не спасут.
Так спешила Медея детей накормить
вытирала свои золотые соски
и коза ощущала неясный испуг
и ложились во круг [из крови] лепестки.
-5-
[Гидра]
И змея опадет, будто осень в Итаку,
Пенелопа покинет свой раненый сад —
остров твой многостыден, смыкась
во мраке,
уроборосы [время свершивши]
спешат.
И змея поплывет в середину июля
и возляжет листом под дождя
пузырем,
и очертит здесь краба в окружностях пруда,
что блуждают в глотке от ее хромосом.
Если будет Итака — то ты не поверишь
что ужи рассыпаются, будто песок,
где земля в их сосцы погружается грубо,
подменяя им кровь на березовый сок.
-6-
[Кошка]
ты вспоминаешь дом, спускаясь
земле своей на все четыре
где ничего не ожидалось
но — приключилось
и вот когда свои четыре
лица ты погулять отпустишь
то здесь узнаешь все места —
где нас забудешь
возрадуйся челнам, где хлеб наш
растет в тебе неторопливо
и лев чихает в саркофаге
водою свитом
-21-
[Медуза]
О, женщина земли ливийской,
которой выпадает жить
костяшка из морей и меди,
как птаха, что в силках дрожит,
как обещанье материнства
или залог, что смерть придет,
прядешь коралловые нити,
но будет все наоборот:
не там, где юные проходят
в твоих змеиных волосах
[чтоб конь, как скифы все бездонный,
котенком пел в их нежных ртах]
не там, где — взяв до половины
в ладони часть своей вины —
окаменеешь, как пороги
постыдные, когда видны,
когда невидимое чудо
в стеблях своей крови несешь
свернув свое лекарство жизни
в смертельной головы кусок
-25-
[Сирены]
Эти камни, что плывут за ним
в облаках из пены быстротечной,
изучают, как плавучий кедр
собран морем из земных увечий.
Эти камни, что лежат среди
всех восьми небес у бегемота,
музыку просверлят изнутри,
где в левиафанах спит пехота.
и зола, что взломана водой,
катится, как сом [внутри кровавый],
где порезан хлеб мясной песком,
и плывет вдоль берега без пары
-27-
[Павлин]
сотворенный первым он
в свет войдет со всех сторон
бык его сопровождает
притворившийся дождем
и вглядевшись сквозь тебя
растворится, зренье для
до последнего предмета
с правом первого гвоздя,
на котором в зеркалах
ощутив посмертный крах
он висит как пот и звезды
(то есть парус в существах)
несущественный пастух
между землянистых рук
держит мглу сосков коровы
как чудовище и плуг