Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 2, 2015
Сергей Ивкин, «Символы счастья»
М.: «Вест-Консалтинг», 2015
Признаться, до знакомства с книгой «Символы счастья», я мало знал о Сергее
Ивкине. Что-то отдельное читал в толстожурнальных
публикациях (выделив в памяти «знаменскую» отметку),
но вплотную — скажем, в рамках книжной репрезентации поэтического мира — не
соприкасался. Тем интереснее показалась встреча. Кроссплатформенная.
И книга оказалась большей, чем просто сборник стихотворений. Хотя бы потому,
что входит в спайку с фильмом — короткометражкой Алины Волковой «Виктория и
Харитон». И хотя «сердцем проекта», как сказано в аннотации, стал именно фильм,
утверждение это — обращаясь к книге — спорное. Поскольку являет она некое,
ограниченное только мастерством и глубиной внутреннего мира автора, единение
поэтического, художественного (а эти два симптома в нашей системе координат
едва ли не синонимы) и — кинематографического. (Ведь правда — хорошая поэзия обязательно
имеет и представимый слой, может, и абстрактный, но представимый, может,
играющий красками и окраинами смыслов, но оживающий в проекторе сознания.) А
текст первичен, и смыслы скрывает (и скрашивает) лучше, чем самое изысканное
кино — при условии, что и текст изыскан. А потому логичным видится такая
дифференциация. В мире фильма книга становится приложением, в мире книги —
фильм. В том и секрет искусства — если с одной стороны подойти к картине,
увидишь одну сторону реальности, с другой — совершенно иную. Как компьютерную
игрушку проходить несколько раз — за разные стороны конфликта, и единство
рождается при совокупности концовок. Не совсем верно в линейном изображении
событий и вещей, но как иначе уяснить глубину замысла?
Сергей Ивкин самоцелен, он поэт-оператор (общаемся в
рамках некоего симбиоза поэтически-кинематографического дискурса,
чем не подтверждение уникальности книжки?) поэтических приемов, скрывающих их
за словами и смыслами, ассоциациями и образами. Впрочем, они особо не бросаются
в глаза — если не начинать выискивать. Визуальный верлибр может оказаться
крепкой силлабо-тоникой и
наоборот. Потому они и работают. Ненавязчиво. Известно, что футбольный арбитр
справился с работой, если не был заметен на поле. Вот и поэт — молодец, если
технику не выпячивает, иначе мы наблюдаем не за поэзией, а за искусством
извиваться в слове. Тоже — не бесполезным, но это —
другой турнир с иными призовыми. Не Канны, короче.
Мне импонирует синкретизм традиции и авангарда, метафор a
la Павич и ямбо-хорейного отнюдь не занудства, но: манеры разговора. Обрыдлые формы работают, когда заштриховывают обычность
необычным воплощением.
Я говорю себе: «Нелетающий человек
Кормит свой город,
а должен кормить свой голос».
Стилистический ляп (?) — лишнее второе «свой», ведь не чужой же голос он кормит! Но сама фраза — «вкусная», раздвигающая пространство смысла «кормления», смыкающееся со «вскармливанием», ростом, в конце концов, рождением и Рождеством — от мира до Бога, а поэт, создавая мир, всегда Творец. У Ивкина тема божественного (порой на тонкой грани богохультства, но поэту — априори можно) пунктиром проходит по книге:
рождественские скидки на удачу
Или:
— Папа, пожалуйста, никому.
Обойдемся без мамы с ее истерией.
Так получилось: я — новая Дева Мария.
Бог изнутри говорит: я — сестра Ему.
Дочери скоро тринадцать. Месячные — на старт.
Но такие фантазии череповаты:
надписи на арамейском
кровью, потом стигматы,
прочий эзотерический боди-арт.
Последнее — одно из самых ярких стихотворений книги. Рождение нового Бога,
невоплощенного Христа (как явствует из концовки стихотворения) сопряжено с…
прогрессированием болезни — опухоли. Что здесь реальность, что — вымысел?
Страшный диагноз, неопознанная болезнь, избранность? Отрываясь от
действительности, невольно уходишь в мир фантазии, снов и волшебства, поскольку
реальность — пугающа. И симптоматикой времени — целая
череда больничных, онкологических стихотворений; об этом «направлении» я
впервые сказал, сопоставив ряд примеров (например, тексты Марии Марковой и
Дарьи Лебедевой), на одном из «Полетов разборов», проводимых Борисом Кутенковым. Теперь ряд творческого
осмысления прямой (куда прямее!) перемычки между жизнью и смертью (куда же
выше: Бог и смерть) пополнился «Братом» Сергея Ивкина.
Но поэт — всегда язык, голос. Созидание уникального пространства, школы ли или
«внешколовой» поэтики (любопытные мысли на эту тему
высказал в недавнем номере «Интерпоэзии»
Мы пили эль (английский солод)
с поэтом Сашей во дворе,
и поэтическую школу
мы сочинили (даже две).
Ирония — отказ от кастовости в пользу своего пути. И то верно: Александр Петрушкин, кого имеет в виду Сергей Ивкин, и сам герой этих заметок идут двумя дорогами. Ведь каждый поэт — школа. Каждый — новатор. Каждый — символ.
Владимир КОРКУНОВ