Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 11, 2015
Людмила Саницкая,
«Час водолея»
М.: «Вест-Консалтинг», 2015
Вот написала заголовок: «Людмила Саницкая. Час
водолея» — и вдруг поняла, что звучит, как строка стихотворения…
Лирическая героиня этой книги — не из тех, которых сейчас так часто можно
встретить в стихах современных поэтов. Не мечущаяся в пространствах мироздания
душа, не знающая, за что уцепиться в своем беспорядочном полете. Лирическую
героиню Людмилы Саницкой отличает удивительная по
нынешним временам цельность. У нее есть ДОМ. В этом, наверно, все и дело. Дом в
самом широком понимании этого слова. И прежде всего — выстроенный, укрепленный,
защищенный от пролетающих мимо новомодных искусов — внутренний мир. Мир, «где
глагольная рифма порхала», где в ночи светится «окно бессонного поэта — /
Парнаса маленький маяк», где обретает поэзия, с помощью которой хозяйка
дома «заживляет» «тающие ткани» жизненных потерь, «латает» «обветшалые края /
Простой молитвой, памятью, стихами / На сквозняках
земного бытия». Крепость этого дома так ощутима, что даже если б не было прямых
словесных указаний на это («Пока живу — во мне и надо мной / Прибежище и труд
стихотворенья»), это все равно бы проступало, как главное, надо всем остальным.
В самом широком смысле этого понятия, дом для поэтессы — сама жизнь, за
которую, как за «счастливый случай», она благодарит Бога: «И волей Всевышней
грехи отпусти / Хотя бы на этот апрельский денек, /
Что высох на солнце и снова промок, / И снова раскинул простор голубой, / Подаренный нам, постояльцам, Тобой…».
Дом — это Отечество с большой буквы («Я научилась между тем гордиться / Россией
— самой лучшею страной») и детство («Век детства, мой полузабытый дом»), в
котором были сделаны прививки истины, помогающей различать добро и зло и
сохранять до зрелых лет верность памяти предков и их идеалам («Я все еще порой
ступаю в след / Той девочки — счастливой, / гордой, /
нищей»). «Осталось детство, как солдат, в живых», — пишет об этом
Людмила Саницкая.
Дом — это история, традиции, место, где обитают одновременно и ушедшее прошлое,
и не забывающее о нем настоящее. Они все время находятся в диалоге друг с
другом, как человек, рассматривающий старые фотографии, и дыхание жизни в этих
фотографиях — в такт сердцебиению человека. Даже проступающие сквозь контуры
строк очертания коммунальной квартиры поддерживают общее настроение! Ведь
именно «многочасовые» комнаты коммуналок, существующие в старинных домах, и их
обитательницы — хрупкие старушки с клюкой на неверном февральском льду — и
подразумевают существование тяжелых бархатных фотоальбомов с золотистыми
краями.
У поэтессы много стихов о природе и временах года, но особенно пристальное
внимание обращено к февралю, видимо, как к месяцу рождения. Даже сборник
назван в честь Водолея — февральского звездного знака. И это тоже от попытки
постичь свои корни, свое начало, первопричину всего происходящего в жизни: «Не
ко времени иль не к добру / Эта оттепель, наледи,
смута?.. / И душа на февральском ветру / Тоже будто
скользит почему-то».
И не случайно, конечно, что в книге много стихов, посвященных конкретным
строениям, как правило, обветшавшим и заброшенным, но все еще живущим своей
жизнью, дышащим, как дышит «церковь без креста»: «Поблекшая белоколонность
усадьбы» в Братцево или стоящая там же ротонда;
«Окутана зеленой сеткой, / Как полонянка под чадрой»; переделкинский
«старый дом / С открытой книгой на фасаде» или «силуэт
причудливого дома» в Воробьево: «Шпили, башни, лестницы, крыльцо, / Все его
изломы и извивы / Ветхо и пленительно красивы, / Как былой красавицы лицо».
Людмила Саницкая сохраняет удивительную верность этой
устаревшей красоте, так же, как и «архаике родного языка», если уж говорить о
ее стилевых предпочтениях как поэта. «Я трапезой хочу назвать обед / И яством — незатейливое блюдо… / Названья эти добавляют
цвет / И аромат, и вкус, и отблеск чуда». Такое вот несколько старомодное
речевое самовыражение внутреннего мира лирической героини только лишний раз
подтверждает мысль о его целостности и стильности в высоком смысле этого
понятия. Ведь, действительно, странно было бы, если б мы задумали перекусить
чем-либо на скорую руку, а не «вкусить яств», в усадьбе с белыми колоннами!
Словно отвечая какому-то литературному критику, поэтесса эмоционально
восклицает: «Да, верно, все повтор, все перепев!» Но тут
же добавляет: «Каким бы слабым ни было перо, / И пишущий не слышен и не виден,
/ Он все же соучастник, очевидец, / а то и неожиданный пророк». Как пишет во
вступительной статье к книге Кирилл Ковальджи,
Людмила Саницкая — поэт, «далекий от формата современных
профессиональных новаций». Но ее «наивных строчек дух исповедальный», как
«робкий, неокрепший листопад», или, написанные в иной тональности, стихи, от
которых веет «чем-то / щемящим и грозным — горьковатым предчувствием /
подлинных слез» — все это составляющие настоящей поэзии с большой буквы.