Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 10, 2015
Юлия Федорчук (Julia Fiedorczuk) — поэт, переводчик, литературный критик. Доктор гуманитарных наук. Преподает теорию литературы в Варшавском университете. Автор книг «Листопад над Наревом», «Био», «Планета потерянных вещей», «Кислород», «Вот-вот». Лауреат нескольких премий, в том числе Польского союза книгоиздателей за лучший литературный дебют. Живет в Варшаве.
Дочка
а у тебя была мать, которая
ночью выла
от избытка музыки в секунды полета
планет
далеко
с улыбкой чувством голода бумажной
колыбелькой мамочка у этой песочницы
нет дна
посмотри
дочка на ту полоску света
над волосами деревьев это было еще вчера
мамочка
у тебя синяки это от избытка красоты
в секунды музыки это от крепких
снов
любимая ты только посмотри взгляни а ты сказала
мамочка пошли спать и
мы спали
Fort-Da
Сендецкому
Мне снилось, я была злым стариком, говорит
моя дочь в пижаме цвета лобелии, когда
мы сидим за столом, как портреты в сепии
утра. В моих глазах пыль, а в ее
сверкающих — пушистые ангелы
и минотавры: «земную жизнь пройдя,
до половины» не знаю, что сказать ребенку
про кровь. По дороге в детский сад
играем, что одна из нас умерла.
Расписание
есть вещи, которые до гробовой доски.
но это не зависит от вещей, а только от случая.
если бы мы жили довольно долго,
дожили б до Альцгеймера; не помнила бы
ни Тебя, ни этого бессмертного отчаяния
при мысли, что — понятно — я забуду. дело, может, в том,
что и ни «или», и ни «и»; если всегда, это не мы,
лишь чья-то сигарета, увиденная так,
что все сезоны расступились и свет прошел?
Лола
в полосу тумана утром иду ждать душу
опутанную нитями сна, липкими от росы
бежит Лола и говорит: почеши меня
здесь и здесь и здесь (по-собачьи), а потом смотрит
искоса
недовольная
что нужно мне так дословно.
мы делаем себе утро:
охотница бежит за осой
песок хрустит в половицах
комок мгновений завязанных на этот влажный глаз
уносится средь континентов быстрых туч
так быстро — такбыстро
не
вдо
хнуть
Рукоделие
вовсе не навсегда, только минутная тяжесть
легкой руки на запястье, когда засыпаем,
я думаю: я родила тоску и страх.
сколько детей развлекалось производством розовой
принцессы? Окна спальни, полные неба
и стекол, чтобы укрыть ребенка от ночи, но
спальня зарастает призраками, словно грибницей, и пока еще
я не могу — хоть и хочу — прикоснуться к их серым телам.
И будут цветы
а сейчас снег и солнце в
склепе из света
и мои холодные корни, загустевшие от смерти
(темного вина которым ты угощаешь)
улыбнись девчонка такой прелестный румянец
и что же в той ночи какая в ней тайна
солнце — окурок в матовом флаконе
гнезда — узлы в сухих волосах деревьев
девчонка встань на колени так чувственно горишь
эти нежные пепелища женщина под снегом
проклюнется ли в оттепель
плесени белый жасмин пусть цветет словно пламя
снег подари мне смиренную красоту
Fotoshop Acropolis
сколько нужно слов, чтобы сказать: четыре
мака зацвели в расселинах веселого
бога? о чем умолчать, обрезая
кадр? мудрое дерево, жесткие
апельсины как планеты для твоего солнца,
Солнце, эти красные искры, они от тебя? По-
дожди меня. легкий осадок времени
на камнях, как пыль, что не запачкает
ног. подождешь?
я невидимая. у меня только маленький
потрескавшийся рай.
В дорогу
в тридцать семь лет в полном здравии все
начинается: путешествие, небольшое, сначала на небо,
чтобы отдалиться, однако всегда приближаясь к тебе.
и только приоткрылись двери мира, благословило
время и пространство, раннее солнце,
твоя колючая щека в доме моих чувств, где?
в этом другом мире, где спускаюсь на землю,
размышляя: расстояние для нас подарок, чтобы измерить нежность.
например, сегодня утром воздух разбухает
от невыразимого дождя, и голова моя
тяжелая над книгой, вдруг пустеет, когда все
делает глубокий вдох и дует на ветви яблонь.
просыпается буря и ревет, я выхожу во двор,
хватаю первые капли, редкие, теплые и большие,
слайды неба меняются незаметно, когда я думаю —
серьезно — «потеря — это имя слишком сильного голода»,
ведь я пишу тебе в воздухе, облаченная в дождь.
Я ночью танцевала до упаду
есть такие слова, в которых меня уже нет.
ничего не осталось, только пепел пепел
и ночь цвета вина, бездонная, как это вино
и этой луны темный глаз.
ночью танцевало сердце в ажурной клетке
как бабочка в соборе теплой ладони
(эти женщины пускают ростки когда оттепель)
теплая эта рука сжата в кулак.
белые папоротники на мертвых озерах.
лезвие луны на ребре, чтобы могла танцевать,
сердце,
горстка пьяных звезд на скатерти тумана.
Дождь
О весна,
твои соки
текут по пальцам деревьев.
О весна, твои волосы
на которые ложусь,
чтобы быть животным!
Кто сказал,
человеческие? Кто
там что говорит?
Что-то сейчас меня любит,
воистину! Буря,
ты знаешь, что значишь?
Твой град белых цветов
посвящаешь кому?
В твоем черном доме
поцелуи множатся,
как бабочки. Твои плечи,
о весна, когда я падаю.
О жалость,
твои побеги
жмут мне!
Над Варшавой
небо трескается снизу: место для света.
Сверкающий янтарь в сером гнезде туч.
Тело, которое смотрит, склонно к словам,
руки сложив колыбелькой, хочет сделать подарок.
Тело, которое смотрит, имеет склонность к ночам,
раздевается, дрожит и льнет к другим телам.
Но это ненадолго. Осажденный город.
Ночь просыпается, как кошка,
трется об ноги, потом уходит со словами
«ничего не понимаешь».
Ничего не понимаю.
Я здесь случайно.
Гнездо сизых туч сомкнулось в кулак.
Тело чего-то боится и хочет сбежать
на маленьком самолете, который пока еще
видно
(а теперь уже нет)
Мокотовское поле
Зачем мне эти тучи? На что ты мне,
дождь? На что бездомность мне
если ты не дерево?
Теперь не до тебя,
мой дождь. Хотела бы укрыться
под крышей твоих листьев.
Когда я что-то запишу, то не должна
читать, поверь: если б могла
была б кустом сирени
Повторяйте за мной
Разница между стихами и жизнью всегда абсолютна,
Эльвира. Так разграничил нам смыслы отсутствующий Господь.
Даже Эльвира не наестся словом «хлеб».
А словом «папироса» не сможешь затянуться.
Пространство между посулом и прогулом
говорящего тела — это поле игры, созданное системой
без Бога, прекрасный ад и хмурое небо.
А ты, дитя, ты думала, что вправду существуешь? Поэт говорит:
Je n´aime pas les femmes.
L´amour est à réinventer on le sait.
Повторяем: в борьбе с поэзией жизнь начинает пресмыкаться,
как гусь. В столкновении со словом поэта жизнь поджимает хвост
и отступает, застыдившись, в темноту,
чтобы в ней вязли дети, женщины, звери.
Повторяем: в отсутствие Бога твои жалобы неинтересны.
Лестница твоего тела ведет в никуда,
где я уже не люблю, не смотрю и бабочек не знаю.
Кислород
Покажу тебе любовь в горстке звезд.
Видишь феерию снега на придорожной листве?
Фиолетовый абрис декабрьского дня?
Я приехала сюда, чтобы дышать.
Эти маленькие танцоры в капле речной воды.
Рай насекомых за оградой сада,
Гнездо в изгибе плеч старой сосны,
В гнезде моих объятий молочное дыхание ребенка.
Легко обитать нам на выдохе мира,
Одна темнота к другой темноте.
Губы возле щеки.
Щека возле бедра.
Мы легко живем на выдохе мира,
Теплая шерсть волчицы и ее острые зубы,
Бритва мороза гладит темную кожу реки,
Ее жители смиренно опускаются на дно.
Я пришла сюда, чтобы дышать.
Печаль наших дел в зимнем небе.
Снег быстро тает на щеках ребенка,
Наши глаза улыбаются до звезд,
Небо встречает гладкую кожу реки,
Я дышу, я дышу, значит, я существую.