Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 10, 2015
Ольга Андреева — поэтесса. Родилась в 1963 году на юге Украины, закончила факультет «Мосты и тоннели» в Днепропетровске, работала на стройках и в проектных организациях в Барнауле, Новосибирске, в Крыму, в Ростове-на-Дону. Сейчас проектирует автодороги. Автор нескольких сборников, изданных в Ростове и Таганроге, публиковалась в журналах «Ковчег», «День и Ночь», в газете «Труд», в сетевых изданиях. Лауреат конкурса «Перекресток-2009» (Дюссельдорф).
* * *
Декабри не кончаются, это пустые листы
неотбеленной свежей прохладной форзацной бумаги
к новогодней мистерии чуткой. Светлейшей из магий
мы их просто штрихуем дождями, наводим мосты
между днями и вечностью через провалы судеб,
золотые ущелья без доступа внешней тревоги
Мир сбивал меня с ритма — сосед вечно слушает рэп
Это дождь накосячил — горшки обжигают не боги
за свинцовость реки, размышляющей, течь или сны
вековые смотреть до несбыточной новой весны,
за свинчатку дождя, за покровы обугленных туч
стебельком неразумным проклюнулся узенький луч
так прорежутся крокусы в марте сквозь твердь изнутри
острым ножичком вспорют бездарную плотность и сухость
наслоений — сказать: не могло — но случилось, смотри —
много спросится, только ответ — за пределами слуха
У земли, непохожей на губку, невидимых пор,
жадно пьющих и алчущих — тысячи, — воду ли, время…
Кудри рыжего дыма, вращаясь, уходят в раствор
облаков, доказавших незыблемый хлад теоремы
Я закрою глаза — изнутри догорает огонь
ярко-красный и бьется — вот именно — в тесной печурке
головы. Ветер выдуть старался нагой —
только волосы выпрямил. Пусть задувает окурки.
Я устала, я так отдыхаю — вздыхаю и чай
прогоняю сквозь поры и листья, сквозь клетки, и трубки —
там их много, я видела видео. Музы молчат—
значит, пушки вступают, и вдрызг разлетается хрупкий
день — встряхнуть и расправить,
как скатерть на длинном столе,
я сама виновата в бездарности пьесы недлинной,
виновата — не больше той женщины на корабле,
Я же помнила в юности главный свой эквивалент,
мирозданье равнялось… чему? В той системе зеркал
ты всегда находил, даже если не слишком искал,
оправданье всему, в чем достаточно адреналина
Искривленность пространства на лицах почти не видна —
все закрыты, разумны, причесаны строго и просто.
Но смотри — изнутри в Темерник набегает волна
и тревожит устои железобетонного моста
Через тысячу лет не узнаем названия рек.
Городов очертанья на карте и речь — все иное.
Ну так что мне привычный двукратно подтаявший снег
длинный стих мой невнятный, размытый плеснувшей волною.
Мир прекрасен и хрупок. Но я не об этом сейчас.
Есть лекарство в конце от иллюзий, амбиций, идиллий
Полыханье физалиса выхватит гаснущий глаз —
спасены. Все вернулось. И вспомним, зачем приходили.
* * *
Мой двор, лоскут вселенной отрезной
с ее дождями, листьями, весной —
неброской, без рисовки и вранья,
с собачьим лаем, граем воронья,
с экспансией голодных муравьев,
грызущих наше бренное жилье,
и чередой жерделовых стихий,
впадающих в варенья и стихи
Встать до восхода и писать, писать,
пока луна цела и голоса
эриний мирно ладят за окном,
пока во мне — светло, в окне — темно.
Но это будет завтра, а пока
вновь — пятница, последний день Сурка
Река — узка, изломана, остра.
Как спинка молодого осетра,
изрезаны и топки берега,
нечастая ступает здесь нога,
войти в нее и подвести итог —
соврать себе,
что ты хоть что-то смог
Сад брошен, вишни вянут на ветвях.
Мы не нужны Тебе? Извечный страх,
живущий в неуютных головах.
Излишество набора хромосом.
Еще не старым ржавым колесом
я докачусь до горнего суда,
я попрошу вернуть меня сюда.
* * *
Полусонной стопой
зацепившись за стебель колючий,
засмеешься и вспомнишь взглянуть на искристую реку,
напоследок, пока не вцепился, используя случай,
твой рассудок в тебя, возвращая назад, в человека,
что ни утро. Ведь так никогда не взлетишь, не ворвешься
в тонкий перистый слой легкокрылым пульсаром пернатым.
Утро мимо стрижом пролетает — меня не тревожа,
в паутинке судьбы проступают стальные канаты
Снова точка росы. Настоять на своем и не пробуй.
В этом нету любви. Вот когда отдохнем — улыбнемся.
Снова нет меня здесь, есть веселый придушенный робот,
это сон или душный кошмар, мы забыли про солнце,
где мои сапоги-скороходы — а то опоздаю,
мы для них неформат — и снимают всю стружку по полной
—
кругозор козырьком ограничен. Приму эту данность,
завтра выпадет снег и укроет мое биополе
Строить счастье — с нуля, до сих пор на нуле оставаясь,
упиваясь нулем и гордясь благородством усилий…
Но героев на сцене опять и опять убивают —
нас учили всегда умирать — воскресать не учили
В нашей строгой и точной, подробной и тонкой работе
восхищенье — сродни похищенью у смерти, у тлена
Если в юности струсил — ищи компромиссы, чего там,
а последний патрон не всегда вырастает в дилемму
Ну хоть ты не шаблонь. День врастает в свои
трафареты —
крепких старых вещей, хрупких вечнозеленых растений.
разорвать, расчленить и сбежать в окрыленное лето,
чтоб остаться собой — научусь не отбрасывать тени,
изгоняю простуду, засевшую прочно и нагло,
трын-травой да горчицей, да кое-каким заговором.
Ненавижу опаздывать, чувства вины мне не надо.
Но успею, похоже, тут рядом, теперь уже скоро.
Командировка
Сегодня самый жаркий день в году,
и проведу его я — в Краснодаре,
в лимонно-сингапуровом бреду,
в фонтанном и каштановом угаре,
в ударе солнечном, ни разу облака
не взволновали даже тени птичьей,
день будет бесконечен, а пока
несется скоростная электричка.
Не устаю влюбляться в города,
хотя в мужчин влюбляться перестала.
Ликует парк у летнего пруда,
трамваев звон, деревьев карнавалы…
Но что до новостроек наших дней —
жизнь украшать сегодня нет резона,
и я не знаю, есть ли что страшней
архитектуры улицы промзоны —
ангары, трубы, неживой забор
не оставляет никаких иллюзий,
на мир наброшен временной запор,
как волосы нечесаные — в узел,
колтун немытый — некогда, спешим
купить-продать-купить-продать с наваром.
…Нельзя ж минут на сорок с небольшим
опаздывать туда, куда не звали…
Убили дерево — мешало проводам.
Нестарый десятиметровый тополь.
Кайма на срезе — талая вода,
внутри — живой и светлый… Автостопом
я проберусь к развилке столбовых,
где сохнет на ветру подобье парка.
…Перетрудила мышцу головы.
А может быть, и правда, слишком жарко.
* * *
Как можно в поезде — читать?
Лечу, пьянея от цитат.
Вторичность слов — первичность — дня,
он весь сегодня — для меня,
он — из меня, за той чертой,
что маскирует немотой
пульс вечности, что птица влет
и не заметив, проживет
Кто понял жизнь — тот не спешит.
Как тису нравится самшит,
как мимо тянется вокзал,
как верно то, что ты сказал.
А за окном горит стерня,
и это лишь начало дня,
туман, и в нем полмира спит,
и психоделика степи.
О чем ты, город? Ни о чем.
Гордишься старым кирпичом…
Лохмотья лозунгов, реклам…
Ты не об этом. Может, храм
расскажет над бедламом крыш —
о чем растерянно молчишь,
и то, что ты имел в виду
в билетно-кассовом аду.
Как только пар сорвет свисток,
поедем прямо на восток —
железный грохот эстакад
достал, как 25-й кадр.
Ямал по-русски — край земли,
там рельсы кончатся. Вдали
на белой простыни листа,
очнувшись, вздрогнула звезда.
* * *
Ты мое наказанье за Евин грех,
чем дышу еще — тем плачу сполна.
Верить значит — знать, что прощают всех,
так не все ли равно, чья была вина,
чья невинность — семь весен — один ответ,
семь дождей, да у радуги семь полос.
Понимают ли? А прощают — всех,
и весной-виной утро занялось,
не поймешь, то ли новости, то ли рэп,
то ли кто-то в эфире сошел с ума,
то ли я адаптировалась к игре,
то ли это Китежа терема…
* * *
я горжусь своим возрастом — столько прожить!
Этой прозы снега — как в пустыне арктической,
только некогда в ней разбираться — паши,
не высовывай голову. В призрачной лжи
даже легче, в стихии ее хаотической.
Мне астролог советовал съездить на юг —
там и звезды добрее, глядишь, и отвяжется
та планета, что тропку корежит мою.
Структурировать мир — он разумным и слаженным
притворится, пребудет таким в голове —
где ж еще, — все срастется, на целый мой век.
Я дождусь, поскучаю, пока у него
не уймется болезненное шутовство
Я свой мир не могу из осколков собрать,
рассыпаются связи мои в порошок.
с отвращением пальцы швыряют тетрадь,
ни строки за душой, тень тоски за душой.
Как слова тяжелы — это просто балласт,
для полета, однако, нужнейшая вещь,
я их сброшу потом… В целом, жизнь удалась —
непростительно хрупкая в нынешний век.
* * *
мой зонт —
мой надежный и маленький дом
потом
будут стены и дверь, а пока —
кап-кап
японской эстетики «просто цветка»
не стоит менять
все равно не понять
излишества юрты, вигвама, дворца
зачем? Я сегодня не прячу лица
входи!
бомжи?
бездомности как состоянья души
в нас нет… почти
мы храним постоянство пути
мой зонт —
батискаф, уплывающий в мир (иной?)
смотри —
в нем по кругу одно
окно
и слегка
сыроваты полы
из веток, песка
и сосновой иглы
циновка из клена
и хокку Басё
и все…
улитка?
не хлопать калиткой,
не щелкать замком…
в мой дом для счасть—
я немного
озона возьму и часть
притяженья земного…