Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 1, 2015
Владимир Костров — поэт, переводчик, литературный критик. Родился в 1935 году. Окончил химфак МГУ (1958), Высшие литературные курсы (1969). Работал инженером-химиком на оборонном предприятии в Загорске, в журналах «Техника — молодежи» и «Смена», рабочим секретарем правления Московского отделения СП РСФСР, заместителем главного редактора журнала «Новый мир». С 1979 года ведет семинар поэзии в Литинституте; доцент. Печатается с 1957 года. Автор книг стихов: «Первый снег», «Кострома — Россия», «Утро в Останкине», «Металл и нежность», «Я вас люблю», «Товарищества светлый час», «Солнце во дворе», «Если любишь…», «Нечаянная радость», «Открылось взору», «Свет насущный», «Роза ветров», «Стратостат», «Песня, женщина и река» и др. Публиковался в газете «Завтра», в журналах «Знамя», «Новый мир», «Россия» и коллективных сборниках. Член правления СП России, редколлегии журнала «Литературная учеба», редсовета журнала «Роман-газета XXI век». Председатель Пушкинского комитета СП России, вице-президент Фонда 200-летия А. С. Пушкина. Награжден орденом Трудового Красного Знамени (1984), медалью «За укрепление боевого содружества» (2000). Лауреат многочисленных государственных и литературных премий.
ПАСТОРАЛЬ
Хорошо на душе — я приехал из города,
Нет железобетонной нуды болевой.
Здесь легко остужать перегретую голову,
Умываясь прохладой росы полевой.
Как веснушки, к лицу мошкара примеряется,
С веток ноты клюет непременный скворец.
На окошке в горшке огонек померанцевый,
В поле с ветром голубится лен-долгунец.
Здесь, сознанье мое охраняя от кризиса,
Бронзовеет в кольчугах сосновая рать,
Как аукнется здесь, так тебе и откликнется.
И никто не прервет, чтоб слова переврать.
Нет. Душа не забыла слова пасторальные.
И с тесовых мостков недалекой реки
И рубахи, и смуты мои простирали мне
Хвойным мылом две милые сердцу руки.
* * *
Ну, наконец жара решила
кончиться,
Давящая, сводящая с ума.
Как белый гусь на лапах перепончатых,
Скользит по льду пушистая зима.
И в городе вдруг стало, как за городом,
И торфяная кончилась шуга,
Как будто бы я вызвал помощь скорую,
И в дворик наш приехала пурга.
И прописала грусть из сердца вывинтить,
И обувь подходящую обуть.
Свою тоску морозным ветром выветрить,
И легкие забитые продуть.
И выдыхать букетом бело-розовым,
И верить в предстоящую судьбу,
И подмести бы веником березовым
Страну, как деревенскую избу.
* * *
Мне и прошлое дело второе,
И о будущем я не грущу.
На веранду я двери открою,
В сумрак утренний солнце впущу.
Ни к чему мне экран виртуальный,
Электронно-простроченный растр.
Выхожу я во дворик астральный
К стайке ветром разбуженных астр.
Вновь себя ощущаю младенцем,
Подкормившим синиц у стрехи,
И умывшись, утрусь полотенцем,
На котором поют петухи.
* * *
И опять потешается хам,
Если дух мы в истории ищем…
Я вхожу в переделкинский храм
Над известным смиренным кладбищем.
Доживаю свой век не спеша
И ударам судьбы не переча.
Как-то истово хочет душа
Зажигать поминальные свечи.
Государственных скреп и опор
И могильный покой не нарушит
Тот почти экстатический хор
Из простых привокзальных старушек.
Мимо храма спешат поезда
На просторы великой равнины,
Да ночами кричат иногда
В патриаршей вольере павлины.
* * *
Ликующей листвы крутая распродажа,
Медлительный исход реки, текущей всклень.
Здесь я всего лишь часть знакомого пейзажа,
Случайный огонек в одной из деревень.
Здесь так понятны мне плакучесть и
текучесть,
И не страшит меня зимы грядущей транс.
Какую бы и где ни предвещал мне участь
Болот и журавлей прощальный декаданс,
Я не один — со мной
И Пушкин, и Есенин.
Последняя слеза еще не утекла.
Приди ко мне и ты, мой нежный друг осенний,
И стань еще одним источником тепла.
* * *
Мы выходим под звезды вселенной,
К стайке белых берез у крыльца.
В них свистеть до седьмого колена
Соловей обучает скворца.
Ты была и осталась красивой —
Не тускнеет волос серебро.
С молодою томящею силой
Снова бес мне стучится в ребро.
Бродит по небу месяц бедовый,
Редкой тучки дымится смолье.
И на спинке скамейки садовой
Финкой вырежу сердце свое.
* * *
Памяти Надежды Поляковой
Неужто в жизни нет ни замысла, ни смысла
И женщина — фрагмент Адамова ребра?
Куда ты унесла на дужке коромысла
«Два полные ведра живого серебра»?
Мне разобрать бы жизнь,
Как школьнику конструктор,
Назад поворотить, вернуться в те года,
Где так глядел на нас тот питерский кондуктор
И в песне разрешал проститься навсегда.
Простились мы давно, а встретимся мы скоро.
Я вроде есть еще, а ты уже была.
Свиридовский распев простора и минора
К парящему Христу несут колокола.
Раз пели соловьи, пускай споет и вьюга.
Где встретимся мы вновь — ни снега, ни дождя.
Так сладко было нам
Глядеть в глаза друг друга,
Глаза не отводя.
* * *
Какие мощные ветра,
Потопы и землетрясенья!
Какая лютая жара!
Какие грозные знаменья!
Как будто каждый день и час,
Все исчерпав иные средства,
Всесущный призывает нас
Одуматься и оглядеться.
* * *
Опять заволокло твои глаза,
И годы пересчитывать нелепо,
И хочется, чтоб грянула гроза
И молния перечеркнула небо.
Заботы все и горечи гоня,
Над тяготами воспарить земными
И быть с тобой на линии огня,
Где Купидон стреляет разрывными.
Чтоб снова слышать запахи земли,
Чтоб ветер был тугим, как детский мячик,
Чтоб снова под фонарные шмели
В бульвары нас позвал лукавый мальчик.
И слить в одно, чтоб было пополам.
Чтоб каждое мгновенье — как знаменье,
Чтоб дать свободу чувствам и словам
И содрогаться от прикосновенья.
* * *
Осеннею зарей окрашенные кроны
Да иней на траве, как чешуя змеи.
Мне чудится — идет переливанье крови
Меж багрецом небес и чернотой земли.
Мне не о чем мечтать и незачем сердиться.
Открыты даль для глаз и звуки для ушей.
Играет ветерок мне на ночной сурдинке
Мелодию болот, дерев и камышей.
Нет городских забот, трамвайных побрякушек,
И свой урочный крест устали плечи несть.
Услышу ль я опять весенний хор лягушек,
Увижу ли тебя веселою — Бог весть.
Во времени душа вольна перемещаться,
Себя воображу беспечным огольцом,
«Парламент» заменю махоркою моршанской,
Тягучий «Иммунель» — хрустящим огурцом.
Давай не горевать над «сапогами всмятку»,
В экране не ловить бездарный хит-парад.
Из Кирова, мой друг, легко уехать в Вятку,
Из Питера — опять вернуться в Ленинград.
* * *
Я ухожу. Нет, улечу, как птица.
Прощай, река, наполненная всклень.
Прощай, земля «березового ситца»
Есенинских певучих деревень.
Хочу сказать, пока мы не расстались,
Болеет плоть, белеет голова:
Не объясняют синтез и анализ
Моей души свободные права.
Рассудочная логика — обуза,
Я погружен в нее был лишь на треть.
«Пора!» мне шепчет маленькая муза,
Готовая со мною улететь.
И никогда не выйдем мы из транса,
Хоть божий мир для жизни не устал.
Он смотрит вдаль свободного романса
Сквозь пушкинский магический кристалл.
* * *
Здоровый дух — в здоровом теле…
Мне вспоминается в тоске
Наш отдых в старом Коктебеле,
Где яшма пряталась в песке,
Где не было блатной малины,
И даже при ночной звезде
Фемины и гардемарины
Спокойно плавали в воде.
Где замечательно клевали,
Издалека наверняка,
Дециметровые кефали
На рыночного червяка.
Где, сединою припорошен,
На фоне неподвижных гор
Нам виделся старик Волошин,
Как добрый дядька Черномор.
* * *
Мы хлеб свой в Переделкине
жуем…
Но вам, как мне, хотелось б очутиться
В Швейцарии, где церновским ружьем
Идет охота на бозона Хиггса?
Зачем мы открываем супердверь,
Не признавая страхов и препонов,
Где в подземелье бродит суперзверь,
В роях летящих бешено протонов.
А вдруг, друзья, придется нам понять:
Вселенские запреты непреложны.
А вдруг нам будет не на что пенять,
Когда поймем, что мы пока ничтожны.
Так надо ли стремиться на Парнас
Или расчету сдаться на поруки.
Туда, куда недолетел Пегас,
Вползет упрямый крокодил науки.
* * *
Я потихоньку умираю,
Сижу на лавке у стрехи
И в памяти перебираю
Друзей любимые стихи.
Я не ищу себе забаву.
Я вслушиваюсь в бытие.
Одни друзья познали славу,
Другим не выпало ее.
Но были мы одна стихия,
Но были мы одна волна.
Была Советская Россия.
Была великая страна.
Стихи друзей придут оттуда
И возвращаются туда.
Такого певческого чуда
Уже не будет никогда.
* * *
Темны дела, Господь мой, на земле:
Меж клипами импазы и кефира
Сижу на стуле, словно на скале,
Как лермонтовский вольный сын эфира.
Куда ни глянешь — все кругом товар.
Все, от зачатья до последней драмы,
Превращено в коммерческий навар.
Хочу напиться до Прекрасной Дамы.
Смотрю на электрический планшет,
В зубах, как фикса, тлеет сигаретка.
Но в рамке Незнакомки Блока нет,
С другим гуляет эта профурсетка.