Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 9, 2014
Евгений Чигрин, «Неспящая бухта»
М., «Время» 2014
Евгений Чигрин не из тех, кто выпускает много
книг. Книга для него — это этап, возможность подвести черту и начать заново
что-то в себе. Его «Неспящая бухта» — это не просто
книга. Это он сам, разбросанный по стихотворным квартирам, страдающий от
невозможности заменить буквы на фрагменты
человеческого вещества. Кто-то скажет, что тут особенного? В каждом поэтическом
сборнике так или иначе заключена преимущественно
личность автора. Но культурологический фокус Чигрина
в том, что в его стихах ничего кроме него нет. И это не от прихоти солипсизма,
а от абсолютной законченности его представления о поэзии и от его неразрывной
связи с мировой культурой. Его поэтическая реальность дана нам в его ощущениях,
она не приемлет примеси чего-то чересчур объективного, чего-то не зависящего от
авторской воли. Для него дико отпустить лирического героя слишком далеко от себя,
он чужд замкнутой в себе игры, у него все всерьез, и ему странно, что у кого-то
бывает по-другому.
Евгений Чигрин не то чтобы спрятан в своих
впечатлениях, он оброс ими, как елка обрастает перед Новым годом игрушками и
гирляндами. В «Неспящей бухте» он от стихотворения к
стихотворению, от части к части подносит каждую свою
игрушку и гирлянду прямо к читательским глазам, а в самом конце являет
себя во всей своей природной красе. В первой части «Островистые
земли» он предстает своеобразным «гением места», отдавая дань памяти тем
ландшафтам, где протекала его жизнь в лучших и ярких своих впечатлениях. Здесь
и Север, и Крым… И все то, что остается от них внутри.
Поэт, органически не переносящий даже намека на банальность, в такой
«поэтически апробированной» крымской теме находит свою интонацию:
Фиолетовый цвет Феодосии — сумерки… Свет
Симпатичной кофейни вблизи айвазовского моря.
Бесноватые чайки кричат с передышками бред,
Белопенные волны подобны осколкам фарфора.
Часть «Серая роза» уже своим названием намекает на нечто дождливо-парижско-волошинское. Но в стихах не только Париж. В этом разделе автор дает нам спектр своего мироощущения сквозь призму европейской живописи:
В окне пейзаж — припомнишь Писсарро
—
Перешагнешь в стихи, держа руками
Видение в сиреневом: тепло
Под серыми, в изломах, облаками.
Держу в руках видение — тебя…
Весь в мареве художника ландшафтик,
В котором ветер, в дудочки трубя,
Прохожего закутал в мягкий шарфик…
Причем иногда поэт отсылает читателя к конкретным художникам и работам, а иногда просто создает стихотворные пейзажи Старой Европы, как в цикле «Вроцлав»:
Этот город шпилей, колонн, лепнины
Сберегают гномики-краснолюды…
Три шага от центра и — мир пустынный,
Вшиты в небо звездочки-изумруды.
Далее по частям «Неспящей бухты» автор проводит
нас между рифов своих музыкальных и кинематографических впечатлений, где над
всеми господствуют мастера барокко и адепты рока… Есть
такие изумительные по прозрачности и свежести строки, что поэтический дух
захватывает…
И только в последних частях поэт обращается к нам без обиняков, напрямую
рассказывает о своей боли, о своем беспомощном бытовании и всесильном Слове,
без которого его жизнь лишена всякого смысла…
Сам Чигрин неоднократно отмечал, что ему
близко понятие «новизна в каноне». Но одно дело сказать, другое —
доказать в творчестве. Он делает ставку на отточенность
и выверенность каждого оборота, на требовательность к
себе, на разнообразие поэтического словаря, на классицистскую
эмоциональную сдержанность. В то же время, он весьма дерзко экспериментирует с
лексическими пластами, сочетая словеса почти архаические со сленгом. И в этом
он очень органично вписывается в наше эклектичное время. Не исключено, что и
наоборот: он вписывает это время в себя. Вписывает по живому… Его строки, связанные
с малороссийскими местами, возможно лучшие такого плана в современной
российской поэзии:
Старая-старая церковь,
Рядышком мальчик. Весна.
Ворон как тутошний цербер.
Грушевый сад. Тишина.
Да облака, как номады,
В Винницу, в Киев идут…
Старые-старые кадры:
Груши и вишни цветут.
Евгений Чигрин для меня с первого знакомства с его стихами стал неким эталоном поэтического вкуса. Он как никто другой понимает, сколь высока в поэзии цена минимальной ошибки или просчета и что когда просчет допущен, это уже не поэзия. Он дал русской поэзии на сломе веков новое дыхание, доказал, что поэзию невозможно подвергнуть культурологическому геноциду, поскольку она выше и первичней очень многого в мире. Он смотрит на все без прикрас, и от этого его взгляд особенно эстетичен и красив:
Проснешься в три и смотришь за окно:
Там вьется снег, бомжара близ помойки
Да визави панельное кино
Многоэтажек как итоги стройки, —
Куда как жизнь взметнулась сильно вверх —
Куда нас всех впихнут поодиночке…
Все торопливей ночь швыряет снег,
вышептывает въедливые строчки.
Трудно говорить о поэтах его круга. Слишком уж он подчеркнуто индивидуален. Приведу в пример поэта иного поколения: вот что об этой книге написал Юрий Кублановский: «…Я читал эту книгу еще в рукописи, и у меня посегодня сохраняется светлое чувство самобытности прочитанного. Лирика Евгения Чигрина впитала в себя опыт, как нашего поколения, так и традиции поэзии прежней, включая советскую. Это оригинальный сплав, обогащающий картину современной словесности». И при этом Евгений Чигрин невероятно литературноцентричен. Среди русских поэтов у него немало «родственников», но родство это не в поэтике, а в высоте полета. Чигрин — прекрасно рифмуется с «один». Он один в своей «Неспящей бухте».
Максим ЗАМШЕВ