Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2014
Андрогины — как созидатели жизни
Набираю воздух и прочитываю стихи Сергея Соловьёва («Зинзивер»,
№ 3 / 2014) — задерживая дыхание. Порой — до легкого удушья, иногда — до
приятного послевкусия. Если звуки принять как амбре, то у каждого текста — свой
аромат. Стоит абстрагироваться от текста и вслушаться в музыку. Речь — элемент
творения, звук — объект его, тогда как художник выступает субъектом. Но иногда
возникает скрежет по мембранам души, как, например, в стихотворении:
«Здравствуй, жи, мы с тобою живем по соседству…»
Звукосочетание «жи» встречается излишне часто и
карябает по восприятию без особой на то надобности: «жи»,
«живем», «ножи», «живота», «живот», «жизнь», «жимолость», «покажись», «живых»…
Очевидно, речь о «жи-зни»,
слишком много здесь ассоциативных слов (другие слова стихотворения теряются за этой
устойчиво-навязывающейся конструкцией звуков). Но вот
в чем дело (интересно, заметил ли это автор): слово-аттрактант «жизнь»
превращается (вот она, маска!) в слово-репеллент «ножи», да и сами звуки «жи», несмотря на то, что входят в
состав живородящего начала, вызывают внутреннюю если не ассоциативную агрессию,
то уж, во всяком случае, — агармоничны.
Еще одно стихотворение:
И вдруг поцелуй становится
чем-то неизъяснимым:
выдох его — в ее вдох; выдох ее — и с ним она
переходит в него — вся. Даже не андрогин:
просто
дышат друг другом, и нет сокровенней близости.
Так это внове, что, затаив дыхание, мир застыл:
это впервые — будто не нужен он им как воздух. –
заставляет вспомнить Бердяева с его попытками доказать андрогинную сущность Бога. Поцелуй — момент тайны и откровения одновременно. Сливаясь, мужчина и женщина становятся единым, — андрогином, как правильно отметил Соловьёв. В 2013 году я написал небольшую миниатюру на эту тему: «Мысли собирались в морщины,/ я говорил, не надеясь на понимание:/— Каждый твой день превращается в поцелуй./ — Бога или мужчины?/ — Все равно. А, может, это ты целуешь весь мир./ — Ты не прав, это просто танец, сохранившийся на губах// Ты же еще молодеешь,/ а мир стареет вокруг тебя,/ но берегись:/ нет ничего больше разочарования,/ когда поймешь:/ восходит новая молодость, и для нее ты — старуха». Соловьёв развивает изначальный посыл — обоюдное дыхание выше, больше и значительнее гендерного единства («даже не андрогин»!), это выход за пределы мира. Сиречь: строительство, созидание своего. А значит, и герои стиха — в какой-то мере боги.
Как стать Поэтом?
Важнее не как субстанция называется, а что в нее вкладывается. Поэзия
как искусство (о чем и говорил Кутенков) и поэзия прикладная (имеющая, положим,
другую цель) — две большие разницы. Однако поэт преследует сверхцель,
отрезая и отвергая поэтические симулякры, проще
говоря: те разновидности поэзии, которые искусством назвать сложно. Отсюда
вырисовывается магистраль творческого метода Кутенкова
— погружение в искусство, в психологию творчества и творческого (зачастую,
маленького) человека.
Сделай хлебом мое ожиданье и воду — вином,
преврати их на день в говорящих со мной на одном,
круг мой замкнутый — в шар голубой;
у Тебя за душой — изобилье, хлеба и покой,
у меня — двадцать верст, разоренных Твоею рукой,
я хочу потягаться с Тобой.
(«Зарубежные записки», книга 25)
Обращение к Богу синонимируется обращением к своей сути, душе. Потому совершенно не кощунственным выглядят слова «хочу потягаться с Тобой». В первую голову — преодолеть себя. Преодолеть штампы и шаблоны, вырваться за круг ограниченных бытием лиц, стать Поэтом, Творцом. Известно, что поэты – люди часто неприспособленные к жизни, и чем меньше их приспособленность, тем больший дар скрыт в них. Нина Краснова говорила, что нереализованную сексуальную энергию она передает в тексты; поэты же нереализованную бытовую энергию, коммуникативную, какую угодно — отдают искусству. Это гармония, потому что общий объем энергии — един, и если в каком-то месте ее концентрация уменьшается, где-то она и прирастает.