Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 4, 2014
Мария Луценко — поэт, музыкант и фотограф. Родилась в 1978 году. Первая публикация в журнале «Радуга», в 2008 году, а также в альманахе «Каштановый Дом» (Киев, 2009). Последующие публикации — в питерских журналах «Бег» и «Окно», одесском журнале «Южное Сияние», а так же в других украинских и зарубежных бумажных и интернет-изданиях. В 2013 году вошла в Южнорусский Союз Писателей. Лауреат литературных конкурсов и фестивалей. Живет в Киеве.
СТРАННИЦА
«Я страница
твоему перу,
Все приму. Я — белая страница».
М. Цветаева
Мы никогда не сможем породниться.
Творениям бескрылым не чета,
я — странница. И все же я — страница,
на языке любви меня читай.
Кто счастлив взаперти, а кто стремится
на свет, и тяготится во плоти.
Я — странница. И все же я — страница,
по ней ты можешь время перейти.
Пусть на строке моей повременится,
тебе, дружок, не причинит вреда
ночей моих тягучих вереница
и серых дней коротких череда.
Мелькнут перед глазами и с ресницы
слетят пылинки памяти во тьму.
Тебе я буду бесконечно сниться,
но в дальнюю дорогу не возьму.
Есть книга звезд, она во мгле хранится,
в ней кем-то предначертаны пути
мне, страннице небес, твоей странице.
Прости меня, прочти меня,
Прочти.
НЕ ОТКРЫВАЙ
Не открывай.
Не открывай мне глаза пока.
Видишь, лодочка в рукаве реки застыла, как запонка?
Видишь ястреба на ветру колючем, северо-западном?
Видишь в заводях памяти ирисы с неслышным запахом?
Не открывай.
Спрячь под ладонью глаза мои.
Видишь дни мои, ситцевые, синие, просторные самые?
Взять бы их все сразу, напялить и выносить заново,
выветрить их ветром, в закатное бросить зарево!
Не открывай.
Спой лучше мне баю-баюшки
про трамвай, через весь зимний город ползущий к
бабушке.
Видишь, в нем у окна на сиденье — малышка-Марьюшка
ест бутерброды, спит и теряет варежки.
Не открывай.
Не открывай мне глаза пока.
Видишь, в кухоньке на белых тарелках остатки завтрака?
Видишь сына? — Одеваю, веду его в школу за руку,
видишь — вон он в тетрадке в косую рисует заиньку.
Не открывай,
не открывай мне глаза еще.
Мне не хочется снова видеть войну и ее пожарища.
Видишь, дед в гимнастерке, и к зеркалу правнук прижал уста.
Не открывай мне на это глаза, пожалуйста.
Не открывай.
Это может быть лучшим выходом.
Тот, кто сделает вдох, пусть моим насладится выдохом.
Видишь эти хоромы с охраной, с колоннами, с арками?
Не лучше ли бегать над парками со старыми санками?
Не открывай.
Не открывай мне глаза уже.
Видишь, щелочка в мир иной — нас разве оттянешь за уши?!
Лучше рядом ляг, ляг рядом со мной, и будем как залежи
драгоценных металлов, покрепче руками глаза держи!
Видишь — тот, кто любил тебя, сходит со сцены в сумерки.
Видишь тех, кто не знал тебя, тех, что давным-давно умерли,
а после воскресли, и плача не слышно сиротского.
Видишь Бродского на простынях, не из камня, Бродского
в телогрейке казенной, в далекой забитой Норенской,
видишь, там, на полях моей книжицы первой, новенькой
чьи-то каракули, эльфы, принцессы, гномики,
чьи-то корявые, новые крестики-нолики,
нолики…
крестики…
Кресты над пустыми могилами.
Ничего, что вчера, и сегодня, и завтра погибли мы!
Вон она, наша вечность, за кадром, летит за крышами,
за земным закатом, и держит глаза закрытыми.
ЗВЕЗДА РОЖДЕСТВА
Взошла звезда.
Ты скажешь: «Ну и что!
Таких на небе — миллиардов сто!
Одна зажглась. За ней грядет вторая.
А третью прикрывают облака…»
Да и желаний нет у старика —
перевелись, во времени сгорая.
Взошла звезда… Ты скажешь: «Я при
чем?»
И гордо поведешь своим плечом:
«Ни рая не прошу себе, ни ада!»
Но над душой твоей звезда стоит,
и жжется, потеряв последний стыд,
как будто от тебя ей что-то надо.
Ты закричишь: «Что, смертный, я могу?
Она сама передо мной в долгу!
Все есть у ней: небесный
китель модный,
Влюбленных воздыхателей толпа…»
А ей, звезде, хотелось вниз упасть
и стать твоей надеждой путеводной.
Ты скажешь: «Мне не нужен поводырь
в миру голодных, жадных,
черных дыр!
Чего же ждет упрямое светило?!»
А ей в кромешной этой темноте,
в безжизненной холодной мерзлоте
хотелось нужной быть. Тебе светила…
Ты выпалишь: «Я света не хочу!
Плачу я за снотворное врачу!
Мне нужен сон! Я болен беспробудно».
Глаза слепит нездешний синий свет…
А у нее другого света нет…
А этот приглушить звезде так трудно…
На крик сорвешься, заорешь: «Не лги!
Твой тонкий лучик сделан из фольги!
Под ней каркас! Мне виден слой фанеры!
Вся жизнь — сплошной вертеп!»
— О, да… Увы!
Но по холмам уже бредут волхвы…
И нужен вечер, и немного веры.
* * *
Когда-нибудь я стану паром.
На склоне лет, над летним парком
зависну тучей грозовой.
Потом польюсь над стольным градом
случайным ливнем, крупным градом,
и тот, кто знал меня живой,
не сможет уловить в стихии
мои признания глухие,
и праведный услышать гнев.
Останется одна отрада
ледышками по три карата
по стеклам бить, осатанев.
С утра солгут в столичных сводках,
что нужно уплывать на лодках,
что рушится небесный свод.
Но станет ярче куст жасмина,
и аромат прекрасный мимо
плывущих плавно поплывет…
И сын, печалью окольцован,
любуясь облаком свинцовым
с изменчивым моим лицом,
прошепчет, глядя в небо прямо:
— Так может плакать только мама,
рассорившись с моим отцом.
ОДЕССКОЕ
У качелей одно на уме, хоть скрипят о высоком.
Только сядешь, и вмиг рассекретят тебя облака.
Улыбается память, и бурым измазавшись соком,
обдирает о камни орехам зеленым бока.
Здесь впадает река моя в крайности, в райности, в
детство,
оставляя пороги, сливается с новой водой.
В этот город впадая, так хочется сразу раздеться,
скинуть сумки, набитые мятой, лежалой бедой,
и по первому, самому древнему зову природы
стать по косточки в море, русалочью верность храня,
и входить так же тихо и нежно в соленые воды,
как однажды входил ты за тайнами жизни в меня.
КУРИНЫЙ БОГ
Когда выходит боль из берегов,
куриный бог — один из тех богов,
кто рядом в трудный миг, по крайней мере.
Хоть наделен куриной слепотой
и немотой, он — первый мой святой.
А тем, кто верит, воздают по вере.
Он мал, но никому не учит мстить
и что-то в жертву миру приносить.
Пусть он для тех, кто мыслит близоруко,
но Бог другой, который там, вдали,
на зов моей беспомощной земли
в ответ пока что не издал ни звука.
А этот теплый, маленький комок
найти себя однажды мне помог
в руинах вер, где камня нет на камне…
И потому его я берегу,
что он один лежал на берегу.
И трудно верить в большее пока мне.
О шею трется бога гладкий бок.
Тем совершенней, тем прекрасней Бог,
чем меньше разных колкостей и граней.
И много лет спустя я поняла,
кого волна морская принесла:
куриный бог — божок воспоминаний.
Что видно сквозь невидящий глазок?
Бунгало, неочищенный песок,
похожий не на золото, на сажу.
И, разгребая копи голышей,
счастливые — как сотни малышей —
две девочки-сестры идут по пляжу.
Одна кричит: «Нашла, смотри какой!»
А нынче глянут взрослые с тоской:
— Куриный бог? Смешная… Вот умора!
Он понарошку назван божеством!
А где нашла? — Да там. На Зерновом.
Давным-давно.
В провинции.
У моря.