(Интервью с Еленой Сафроновой). Беседу вел Евгений Степанов
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2014
Под занавес 2013 года стало известно о присуждении очередной ежегодной
литературной премии Союза писателей Москвы «Венец». В
критической номинации премией была награждена литературный критик Елена
Сафронова за книгу «Все жанры, кроме скучного», вышедшую в 2013 году в
издательстве «Вест-Консалтинг». Елена Сафронова — постоянный автор
журналов «Дети Ра», «Зинзивер», газеты «Поэтоград» и других литературно-художественных изданий.
Однако издание целой книги критико-публицистических статей, да еще отмеченное
престижной литературной премией — случай нечастый, приятный и заслуживающий
подробного разговора.
— Елена, литературная критика — жанр «журнальный». Так исторически сложилось
в России. Однако вы составили книгу из статей, ранее опубликованных вами в
журналах, и выпустили это отдельное издание, не «побоявшись» того, что
специфический жанр окажется «тяжеловат» для книжной торговли. Вы преследовали
какую-то цель этим, не побоимся громкого слова, дерзким шагом?
— Вы совершенно правы! Для литературной критики идеальные «площадки» — страницы
«толстых» литературных журналов, которых, к счастью, в наше время выходит все
больше. Это удобнее и для автора критики, и для авторов книг, которые критик
рассматривает, и для потенциальных читателей — распространение журнала заведомо
шире, чем книжного тиража, тем паче, что у каждого солидного журнала сегодня
есть электронная версия. Но изданию моей первой книги способствовало то, что
Союз писателей Москвы выдал мне творческую стипендию как активно работающему
литератору. Спасибо Союзу писателей — я поняла, что раз звезды благоприятствуют,
надо выпустить книгу. Конкретной цели не было, скорее, метафизическое ощущение,
что знакам судьбы нужно внимать, а ее дары принимать. Что же касается «не
побоялась»… Евгений, ведь это вы, как издатель, не побоялись взять на себя и
выпуск, и распространение книги, вы оценили ее «потенциал» для книжной торговли
как положительный! Я вам за это очень благодарна, так что не скромничайте! Как
показало время, вы не ошиблись. Еще на презентации, состоявшейся в июне
прошлого года в Клубе Журнального зала, вы сказали, что книга успешно продается
в книжных магазинах и через Интернет. А сейчас, например, в рязанском магазине
«Книжный Барс» она раскуплена. Так что я признательна всем, с чьей помощью
книга «Все жанры, кроме скучного» появилась на свет — ведь книга не детище
одного автора, она всегда плод усилий многих людей, — а также
признательна читателям, которые купили мою книгу и нашли ее интересной.
— А как вы восприняли то, что ваша книга удостоилась «Венца»?
— Это было для меня еще большим сюрпризом!.. Когда я составляла книгу, я не
рассчитывала на такой «итог». Вообще, это тоже метафизика — мне кажется, что
когда строишь большие планы, работаешь в надежде на конкретный успех, ничего не
получается. Хотя я знаю, что многие писатели поступают совершенно наоборот… но мне это не свойственно. Не скрою, приятно было
слышать похвалы от читателей книги и встречать на нее положительные рецензии —
большинство отмечало, что критика, написанная «живым» языком, легко
воспринимается и доставляет удовольствие от чтения — но когда книгу высоко
оценили премией, это, согласитесь, существеннее.
— В книге «Все жанры, кроме скучного», собраны только ваши
статьи и рецензии на прозаические произведения, тогда как вы активно пишете и о
поэзии. Среди вашей поэтической критики и ежемесячные обзоры «толстых»
поэтических журналов, которые вы публикуете в уфимском литературном журнале
«Бельские просторы». Почему же ваша критика поэзии не отразилась в книге?
— Это было сделано намеренно, так как книга поэтической критики была подготовлена
отдельно — для серии «Критический минимум» журнала «Современная поэзия»,
профиль которого очевиден из названия. Мне кажется, это неплохая идея —
выпустить своего рода «двухтомник», одна часть посвящена поэзии, другая —
прозе, причем ожидалось, что книга о поэзии выйдет в первую очередь. Но человек
предполагает, а Бог располагает — книги появились в обратной
последовательности, хотя какая, в сущности, разница?..
— Да, в Интернете уже появились анонсы вашей второй книги — «Диагноз: Поэт».
Конечно, она привлекает внимание прежде всего
«цепляющим» названием. Первый вопрос, возникающий по ее прочтении, на какого
читателя рассчитана эта книга? Просто первая статья, подарившая книге
заголовок, ставит острую социальную проблему, а дальше идут статьи про явления
литературы: «Заозерную школу» поэзии и портреты поэтов Веры Павловой,
Александра Городницкого и Валерия Прокошина.
— На опыте своей первой книги я убедилась, что вопрос «На какую аудиторию
рассчитана книга?» умозрителен. То есть можно что-то рассчитывать, выбирать
целевую аудиторию, стараться для этой аудитории… Но
практика показывает: всякая книга предназначена тому, кто захочет ее прочесть.
И это могут быть совершенно разные люди, «выбивающиеся» из самых мудреных схем.
Надеюсь, что то качество, что отмечали читатели «Всех
жанров…» — живость изложения — сохранилось и во второй книге (что, по-моему,
естественно, автор-то один!), и «Диагноз: Поэт» чтение для широкого
круга.
— Действительно, излагаете вы живо, пишете интересно даже о негативных
явлениях в области культуры. Судя по вашим статьям, современная критика должна
быть объективной, острой и нескучной. Какие еще ее актуальные черты вы можете
отметить?
— Я бы поправила: обе мои книги составляет не «чистая» критика, а
критико-публицистические статьи, в которых явления искусства «перемешаны» с
социальными тенденциями. Публицистика не может по определению быть полностью
объективной, так как в ней должно содержаться «я» автора. Говорю не об
искажении фактов, разумеется, но о наличии собственного взгляда, который
хороший публицист не скрывает. Все публицисты, чьи работы я люблю читать —
начиная с Александра Моралевича, подвизавшегося в
«Крокодиле» еще в советские времена, и заканчивая плеядой отличных авторов
нынешнего «Огонька» (Дмитрий Губин, Дмитрий Орешкин,
Андрей Архангельский) следуют этому правилу: «пропускают» материал через себя,
окрашивают его личным отношением. Литературный критик Александр Архангельский,
когда пишет о книгах в «Огонек», тоже становится «публицистичен». Поэтому моя
публицистика субъективна, и, на мой взгляд, это правильно. Другими актуальными
чертами критики, на мой взгляд, должны быть ее оперативность — быстрое
реагирование на происходящие культурные события, книжные новинки и т. п., а также «социальность».
Критика, в отличие от литературоведения, не может уходить в сплошную теорию,
отвечать только на вопрос «Как это сделано?» без ответа на вопросы «Почему это
сделано?», «Зачем это сделано?», «Насколько это актуально?».
— Хорошо, что вы сами заговорили о своей субъективности, а то задавать
прямой вопрос было как-то неловко… Дело в том, что в вашей второй книге
«Диагноз: Поэт» много спорных моментов, которые можно даже, на мой взгляд,
счесть ошибочными. Скажем, ваши разборы некоторых стихов идут вразрез с
правилами литературоведения…
— Во-первых, нигде в этой книге либо ее выходных данных не сказано, что я
предлагаю литературоведческое исследование! Напротив, статья о Заозерной школе
так прямо апеллирует в финале к литературоведу, который заинтересуется этими
авторами и сделает полноценный анализ по всем правилам. Я выступаю тут в роли…
сказать «первооткрывателя» неверно, так как это объединение поэтов достаточно
громко заявило о себе на всю страну задолго до моей статьи, но в роли критика,
который первым написал «нелокально» об этом «братстве
бессмертных», как я их окрестила. Статья была опубликована в московской газете
«Литературные известия» (№ 38 (68), 2010). Во-вторых, чем больше я живу и учусь
(а это можно делать «век», как мы помним), тем отчетливее понимаю, что правилам
учат только в школе (и только в школе собственное мнение ученика считается
ошибкой). Дальше приходится жить и думать самостоятельно! Приходя со школьной
скамьи в институт, мы заново открываем предметы и дисциплины, считавшиеся
«пройденными», и зачастую понимаем, что серьезное их изучение весьма отличается
от азов, которые преподавали в классах. В основном это касается гуманитарных
дисциплин — но и в точных науках, полагаю, есть вещи парадоксальные, потому эти
науки и доступны в своем апогее не детям, а взрослым. Так как я училась на
историка, я помню, что, придя в Историко-архивный институт, в первый же год
услышала, что история, мягко говоря, не совсем такова, как в школьных
учебниках. История человеческой мысли показывает: подлинно научный прорыв
начинается там, где ломаются стереотипы. Недаром в понятийном аппарате
герменевтики (процесса понимания) есть термин «герменевтическая интерпретация»
— так называется каждая из возможностей понимания. Я не претендую на научную
деятельность, но полагаю, что в моем не «каноничном» мнении нахальство
есть, но ошибок нет.
— Елена, вы говорите, что не претендуете на научность текстов. Но первая
статья в книге «Диагноз: Поэт» названа
«исследованием», и в ней прочитываются отголоски медицинского труда. Вы не
скрываете, что Поэты, которым посвящена ваша статья, — люди с
психическими отклонениями. Но разве больные люди виноваты в своем недуге? Разве
психически больные люди всегда контролируют свои действия?
— Вы правы, я уже потом, когда статья вошла в литературный оборот — ведь она написана
более 5 лет назад, размещалась на нескольких литературных сайтах, в том числе и
на специализирующемся на стихах «Термитнике поэзии», а
потом была опубликована в журнале «Урал» — подумала, что оборот «исследование,
а не разоблачение» может быть понят не так, как я имела в виду. Для меня было
важным подчеркнуть, что это не «выведение на чистую воду» конкретных носителей
диагноза «Поэт», а лишь наши с Сергеем Зубаревым рассуждения. А звучит так,
будто мы затеяли научную работу на базе клинических наблюдений… Можно было бы в
книге изменить формулировку на те же «рассуждения», но это было бы уже не
слишком честно и бессмысленно — ведь в Интернете все равно останется прежнее
написание… На самом деле, в этой статье и духу
медицинского нет; мы с Сергеем Зубаревым не имеем на то права — он психолог, а
не психиатр, я вообще гуманитарий. Речь шла не о больных людях с подлинным
диагнозом, а о психических особенностях характера людей, считающих себя выше
окружающих по той причине, что они пишут стихи либо прозу, либо то и другое
разом. В статье есть фраза о том, что подобная гордыня — это нравственная
болезнь. Именно так мы с соавтором и смотрели на круг проблем, давших почву
статье «Диагноз: Поэт». Само обозначение «нравственной болезни» не научно, а
публицистично. Что до вашего вопроса о больных людях, виновны ли они в своем
недуге и своих неадекватных поступках… Это не основная
тема статьи, но в ней встречаются примеры, когда человек, знающий свой
психиатрический диагноз, хочет «въехать на белом коне» в искусство, литературу
или другую сферу деятельности, опять же ощущая себя отмеченным свыше. И кто
виноват, если человек, не способный и сам за себя отвечать, прибавляет себе
ответственности, так как искусство публично и социализировано?..
— Чем, по-вашему, отличаются литераторы от Поэтов?
— Мы постарались наметить разницу в постскриптуме к статье: «Современные
литераторы, пишущие прекрасные стихи и питающие ими русскую литературу, … не
Поэты. Они — авторы замечательных стихов, организаторы интересных
литературно-просветительских проектов, культуртрегеры, сами творцы и сами
хроникеры русской литературной жизни первой половины XXI века». По-моему,
граница проходит по степени социализации творческого человека и его умения
выстраивать нормальные отношения с окружающими.
— Когда именно провалились попытки создания чистого искусства? Разве Фет
менее востребован, чем Некрасов? Во всяком случае, современным старшеклассникам
он, насколько я знаю, нравится больше. Или разве Пастернак, у которого не
удалась попытка поставить свое искусство на службу обществу («Какое, милые, у
нас тысячелетье на дворе?» — вот вам и связь с социумом), менее популярен, чем
Маяковский? А уж какую цену заплатил Маяковский, по
природе чистый лирик, за свое служение обществу!..
— Примеры Пастернака и Маяковского, которые вы приводите, «не отсюда» — эти
люди оказались жертвами большой политики, а не личных особенностей характера.
Хотя субъективно я бы не назвала Маяковского «чистым лириком» — если он и
начинал с лирики, то «громкой», эпатирующей. И развитие его творчества в
сторону социальной агитации выросло из его ранних, тоже гражданских стихов.
Пастернак написал правду об отношении интеллигенции к революции, правду,
которую прочувствовал на собственном опыте, это оказалось «не в тему»… Что до
Фета и Некрасова, то они сейчас, на мой взгляд, востребованы читателями
примерно одинаково — то есть не слишком. По моим впечатлениям, авторы из
школьной программы становятся абсолютному большинству
читателей неинтересны, как только пропадает надобность сдавать экзамены,
потом читают кого угодно, но только не русских классиков. А постоянно читающее
меньшинство тем и привлекательно, что выбирает себе круг чтения индивидуально,
и тут тенденции, мне кажется, не выстраиваются. Попытка же создания «чистого
искусства» не провалилась и не провалится никогда — сегодня многие авторы пишут
«я-прозу», сосредоточившись
на глубинах собственных ощущений, философствуют сами с собой, чему весьма
способствует феномен «блоговой» литературы. На другом
«фланге» современной литературы откровенно коммерческие вещи, построенные на
прямом эскапизме, на уходе от социальных проблем в выдуманные миры — от фэнтезийных условных «Средиземий»
до гламурного мира «красивой любви», и чем это не
чистое искусство?
— Елена, спасибо за созданные вами портреты поэтов — благодаря этим статьям
читатели могут открывать для себя в литературе замечательные имена. Все они
яркие творческие индивидуальности, отличаются художественным неповиновением.
Поэты Заозерной школы, наверное, еще и близки вам и своей преданностью донской
земле. Что еще вас привлекло в героях очерков, почему для этой книги были
выбраны именно они?
— Книга намеренно строилась так, чтобы все прочие материалы «уравновешивали»
морально тяжелую и полемичную статью «Диагноз: Поэт», чтобы создать литературный
аналог буддийского значка «великий предел» — черное и белое тесно переплетено.
В книгу вошли портреты троих поэтов, с которыми я
встречалась лично, и это общение было по-человечески теплым и окрыляющим — в
противовес «угнетающему» общению с Поэтами. Радостное впечатление оставили
встречи с Верой Павловой, Александром Городницким.
Даже с ныне покойным Прокошиным я один раз в жизни
общалась — правда, это было давно, когда он еще не был так известен, а я вообще
почти ничего собой не представляла — «хорошая рязанская поэтесса» это очень
мало для литературы. Вот меня и подкупило товарищеское, равноправное обхождение
Валерия Прокошина с теми, кто явно уступал ему в
таланте… Так что выбирала я героев портретов по
принципу «человечности»; пока таких портретов у меня всего три. Что до поэтов
Заозерной школы, то я общалась с ними в 2010 году, когда половины из моих
героев уже не было в живых. А спустя полтора года не стало и Виталия
Калашникова… «Бессмертны» они, я убеждена, в смысле вклада в литературу, но физически,
как люди из плоти и крови, увы, уязвимы. Элемент «землячества» тут минимален,
наследие Заозерной школы привлекло меня своей поэтической красотой, силой и
самобытностью, хотя последнее определение затаскано и часто относится к
примитивным произведениям, им очень любят оперировать в локальных литературных
процессах, восхваляя «местных классиков». Кстати, спасибо вам за слова
«отличаются художественным неповиновением» — я бы хотела быть достойной отнести
их и к себе как к критику!..
— Что вам близко и дорого в современной поэзии и прозе?
— Мне всегда дорого чувство юмора и самоирония, а в прозе — «креативность». Тоже опошленное слово, но я его употребляю в
смысле «полета фантазии», умения писателя создавать собственные убедительные
миры — не обязательно фантастические, как у Дяченко
или Лукина. В сугубо реалистичной прозе тоже важно умение писателя выстроить
свою вселенную! А в поэзии мои вкусы несколько старомодны, я предпочитаю
традиционную ритмо-рифмованную поэзию верлибрам и
различной «зауми», хотя умом и понимаю, что эти явления тоже литературно
интересны и могут быть исключительно талантливы. Поэзию делает из «просто»
качественного текста неуловимый элемент, который Ирина Роднянская
в одной из статей назвала «флогистоном», а многие читатели называют «драйвом».
Описать этот элемент словами невозможно, потому и так трудно сформулировать
разницу между хорошими и гениальными стихами, а метафорически это некая
«искра». Вот ее присутствие в поэзии мне очень дорого!
— Темой ваших критических обзоров становятся целые литературные или
культурные пласты — например, в прошлой книге это авторская песня, военная
проза, контркультура, развлекательное чтение и эсхатологические романы. Какие
еще крупные темы, освещенные вами в статьях, не вошли в сборники?
— Тема «критики и критика вне Москвы», с чем я ступала на
публицистическую стезю десять лет назад, и к чему постоянно приходится
возвращаться, в силу того, что живу я по-прежнему в провинции и сталкиваюсь с
различными проявлениями непонимания своей работы; тема правомерности
использования нецензурной лексики в литературных произведениях, породившая
статью «Литературные Лаокооны»; тема «фантаст
в большой литературе», заявленная в одноименной статье, вышедшей в 12-м номере
журнала «Октябрь» за 2013 год… Да и те обзоры
поэтических журналов, что вы упоминали выше, тоже не изданы отдельной книгой —
признаться, я думаю, что этого и не стоит делать, за журналами «не угонишься»,
обзор хорош вскоре после выхода обозреваемого журнала, как яичко к Христову
дню. Думаю, что главные для моей «характеристики» работы в этих двух книгах
собраны, теперь можно опять сосредоточиться на писании в журналы. Эту благую
практику русской литературной критики не стоит прерывать!
Беседу вел Евгений СТЕПАНОВ