Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 10, 2014
Борис Херсонский — поэт, эссеист, переводчик; по профессии клинический психолог и психиатр. Родился в 1950 году в городе Черновцы Украинской ССР. Автор многих книг и публикаций. Живет в Одессе.
Баллада о геройской гибели капитана Колечкина
1.
Капитан Колечкин — завотделом
борьбы со злом
во Всемосковском министерстве внутренних дел.
Пятый год он читает газету «Правда» за огромным столом.
Ему тридцать два, но он уже поседел.
Со стены ему говорит Дзержинский-портрет:
Слушай, Колечкин, знаешь кинотеатр «Звезда»?
Там в зрительном зале железный стоит табурет,
кто сядет на тот табурет — тот пропадет без следа.
Будь ты персональный пенсионер, ветеран чека,
будь ты крестный отец или пахан-братан.
Ни пионерскую девочку, ни октябрятского мальчика
враг не щадит. Иди, разберись, капитан.
2.
Капитан наклеивает бородку, превращается в
старика,
покупает билет, заходит в зрительный зал,
садится на табурет, и его хватает рука,
электрическая рука, как портрет-Дзержинский сказал.
Хватает его рука и тащит в железный люк,
а оттуда в подземное озеро, в нем — атомная вода.
Думает капитан «п...ц!», но вслух говорит: «Каюк!».
Одна надежда порезать электрические провода.
Капитан достает кусачки и хватка ослабла. Вот
берег подземного озера. А на том берегу
стоят четыре трубы — секретный подземный завод.
Враг сторожит завод. Колечкин подходит к врагу.
Он говорит врагу — хочешь жить — выдавай секрет.
А враг говорит — не выдам! Лучше ты расскажи,
что тебе говорил со стены Дзержинский-портрет,
кто охраняет твоей Родины рубежи!
И тогда капитан Колечкин, напрягшись весь,
достает наган и организует врагу расстрел.
Но вместо крови из черепа брызнула горючая смесь.
Минута и капитан Колечкин дотла сгорел.
3.
Читают «Правду» в печальной рамке во всех
дворах.
Объявлен глубокий траур по всей стране.
Везут на лафете в стальном патроне Колечкина прах,
чтобы замуровать его в кремлевской стене.
В нишу кладет вдова любимую капитанову карамель,
плачут горько в терцию двое капитановых сыновей.
Просит вдова, чтобы в стенке оставили щель.
Хмуро глядит генсек из-под гранитных бровей.
Дятел в красной фуражке долбит голубую ель.
Над кремлевской розой московский поет соловей.
НИКОЛАЙ
*
Николай — полковник внутренних дел, вроде
врача-интерниста.
Слушает Франца Шуберта, любит Ференца Листа,
Браудо-органиста, но не выносит твиста.
В целом тот еще меломан — филармонии завсегдатай.
Бреется регулярно, перед каждой торжественной датой.
Однажды забыл оторвать страничку календаря —
все утро проплакал, что брился зря.
*
Аннушка, домработница, носит простыни в стирку.
Клава, любовница, стрижет его под копирку.
Дарья, жена, сидит под кустом ракиты,
занята: шьет парик из лисицы для самого Никиты.
Давно бы сшила, но вот беда — Никита не идет на примерку,
сидит в Кремле, обнимает пухлую пионерку,
называет ее Лолитой, дарит брюлики к Первому Мая,
рвет на ней кофточку, красного галстука не снимая.
Думает, кабы надел я парик из лисьего меха,
девочка эта, наверное, вмиг померла бы от смеха.
*
Гонит ветер по небу тяжелых туч вереницу.
Николай с колотушкой обходит государственную границу:
уходите от нас, диверсанты, не суйте к нам нос, шпионы,
не несите нам барские плети и царские троны!
Не ходите в наши леса императоры-императрицы,
эксплуататоры мироеды, как у нас говорится.
Лучше к нам пришлите надежных китайских рабочих,
к труду привыкших, а до баб — не охочих.
*
А случись органист, Николай угостит органиста,
и тот сыграет ему что-то из Ференца Листа.
И сам подпоет, особо, если в ударе,
шпионов везут из тюрьмы в деревянной таре,
вечную память споют, вечным позором покроют.
Если ты — плохой, сначала стреляют, потом — зароют.
Если ты хороший — сначала зароют, потом стреляют.
Но и за гробом надзора не ослабляют.
*
Николай возвращается к Дарье. Дарья ему не
помеха.
Вот, просит померить парик из рыжего лисьего меха.
И Николай примеряет: Криво сидит, как папаха,
от смеха умрет Лолита, Никита помрет от страха.
Лучше бы ты взяла, не рыжую, а кикимору-чернобурку.
Вот, вернусь с ночного дежурства — принесу тебе шкурку.
ИВАН
Иван, главный врач санатория, едет на пленум
горкома,
смотрит в окно, но дорога ему незнакома.
Избы вместо домов, церковь в сосновой роще,
граждане вроде те же, но одеты попроще:
в армяках, толстовках, старые лапти на стопах,
а песни поют обычные — о нехоженых тропах,
о двуглавом Ленине-Сталине, который, окутан славой,
летает над тем, что было советской державой.
*
И чешет затылок, глядит ему вслед простофиля,
как будто он никогда не видел автомобиля.
Машина хорошая, ЗИМ, изнутри парчою обита,
годится для главврача и для митрополита.
*
Из машины не выберешься — с его-то больным
коленом!
Но Иван все едет и едет, думает, что на пленум,
думает, что на пленум, думает, что горкома,
а на самом деле лежит в палате, глубокая кома.
*
Кома глубже глубокого синего океана,
подлодка на дне океана, как муха на дне стакана,
в подлодке сидит моряк, смотрит в иллюминатор,
а на самом деле в палату входит реаниматор,
говорит, что разбудит сердце Ивана электротоком.
Трудно выжить Ивану в этом мире жестоком.
*
Нужно сначала очнуться, потом — подлечиться,
не забыть бы зайти в салон у Клавы постричься.
Навестить санаторий, понюхать, чем пахнет горячая серная ванна.
*
Пленум горкома в разгаре, но пусто кресло Ивана.
КЛАВА
*
Полдень террора.
Он же — закат Империи.
Клава — мужской парикмахер, жертва товарища Берии.
Он приходит ночами, немного печален, растерян,
Садится на край кровати, извиняется, что расстрелян.
Потом ложится на Клаву, приняв облик черного змея,
а Клава лежит под змеем, слова сказать не смея.
Не то, что боится, нет, она молчит, не желая
потревожить спящего рядом полковника Николая.
*
Николай кричит во сне. Ему снятся Хрущев и
Булганин.
Булганин стреляет. Хрущев не убит, но ранен.
Лежит на Новодевичьем, просит «Водицы, сестрица!
С кукурузой подсуетиться
с коммунизмом поторопиться,
разогнать к чертям из церквей попов и монашек.
Пусть на облаке блеет хваленый белый барашек!»
Николай просыпается в страхе. Видит змея на Клаве.
Сердится, но понимает, что слова сказать не вправе.
*
По улицам едут-гудят «москвичи» и «победы».
В санаториях на скамейке убийцы-партийцы ведут беседы.
Раздвигают клетчаты доски, играют в шахматы-шашки,
летние пиджаки, накрахмаленные рубашки,
мимо них мелькают плотные женские ляжки.
На клумбах цветут ромашки, маргаритки, анютины глазки.
Сестра-хозяйка, Клавина мама дни считает до Пасхи.
На Пасху царь-петушок снесет яичко златое,
фаршированное, святое.
Ангел вылупится в силе и славе,
прищучит змея,
и полегчает Клаве.
*
А впрочем, что Клаву жалеть? На то и Клава,
Николай растворится, вспомнит Изю-прораба.
Просыпаясь ночью, Клава чешуйчата и трехглава,
Но после восхода солнца — ничего, баба как баба.
ФЕОДОРА
Сестру-хозяйку, Клавину маму, зовут Феодорой.
В ее санаторий людей привозили на «скорой»,
иногда в «воронке», реже — на хлебовозе,
если в город входила армия, люди тащились в обозе,
состоявшие в партии, но почившие в бозе.
*
На каждого отдыхающего — десять гипсовых статуй.
Гипсовый Лысый стоит, где раньше стоял Усатый.
Античный сатир сжимает в объятьях доярку,
а та знать не знает, чего ему надо, припарку.
Доктора со страхом полуночи ожидают:
в полночь мрут пациенты, а статуи — оживают.
Эта закономерность могла б обернуться бедою,
когда б не волшебный фонтан со святой водою.
*
Феодора считает простыни перед отправкой в
стирку.
Скребет скальпелем пятна, опускает скальпель в пробирку,
затыкает пробирку пробкой. Через месяц оттуда
вылетят демоны санаторного блуда.
Без этих демонов санаторий — не санаторий.
Каждая простыня знает много любовных историй.
Знать-то знает, но никому не расскажет.
Простыня — та же блядь: под любого ляжет.
*
Феодора блюдет чистоту. Вопрос — откуда
Клава взялась? Ответ — в результате чуда
или научного опыта. Ходят слухи, что Клава
созревала в глубинах санаторного автоклава.
А может быть она пришла из иного прибора,
спросите у Феодоры, но будет
молчать Феодора.
Даже если спросят просто, без умысла злого,
даже если будут пытать — Феодора не скажет ни слова.
*
Акушер в свое время сознался под пыткой,
что Клава была при рожденьи огромной улиткой.
Еще показала санитарка родильного зала,
что Клава из Феодоры не рождалась, а выползала.
а когда лежала, спелената, сильно потела.
Пот был серным — пеленки спадали с тела.
Клава теперь парикмахер. Стрижет-не сгорает Клава:
зайдешь в салон — кресло второе, справа.
*
В кресле сидит Николай, полковник запаса,
знай стрижется себе и стрижется, в ожидании смертного
часа.
*
Говорят, сейчас вместо Ленина поставили елку.
Под елкой
стоит Феодора с черной базарной кошелкой.
В кошелке лежит, болтая ножками Клава.
Санаторий закрыт именным указом Минздрава.
Салон парикмахерский также пришел в упадок.
Николай спит в гробу, и сон его сладок.