Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 9, 2013
Лада Пузыревская — поэт. Родилась и живет в Новосибирске, выросла на Дальнем Востоке, по разным причинам и поводам успела объехать почти всю страну и полмира — то ли гоняясь за временем, то ли убегая от него. Где и кем только не была, но теперь уже давно занимается тем, что так или иначе со временем связано: Лада — часовщик. Автор книг «Маэстро полуправды невсерьез» (2004) «время delete» (2009), «Последний десант» (2010). Широко печатается в российской и зарубежной периодике, включая сетевые издания.
такая ночь
Такая ночь — хоть закажи оркестр,
не видно нот и проще утопиться,
когда бы не
с упорством летописца,
считая вслух проталины окрест
банкует март —
на игровом столе
вчерашних блюд большие перемены,
убитый скрежет передач ременных
впрок на сто лет.
С пейзажем за окном накоротке
страна моя, как схима именная,
спит,
паводок держа на поводке,
напоминая
рисунок хрупких вен один в один,
не выдержавших вирусной нагрузки.
Переводи мой свет,
переводи
на русский.
Предательски нахлынувший бетон,
а дна все нет,
как будто запретили —
целуя след линяющих рептилий,
дрейфует обезумевший планктон,
а ты плывешь в оранжевые сны,
страх оставляя ниже по теченью,
растаявшей палитры ботичелли,
усталый кровник ряженой весны.
В такую ночь без музыки ни зги,
жгут летописи желтые страницы,
горят колосники, поля, станицы.
Хоть ты не сгинь.
корабельная молитва
Позволь нам — быть, хотя бы до поры
последних звезд, ныряющих с причала.
И что с того, что вечность обмельчала —
немудрено, раз точат топоры
для плахи те, кто строил корабли.
И все-таки позволь начать — с начала,
с тех берегов, где смели и могли
мы звезды называть по именам,
ловить ветра в мерцающие сети
и имя бога не держать в секрете,
не верили портовым крикунам
про то, что ни вернуться, ни вернуть.
Нам раздавали пряники и плети —
на выбор, мы ушли куда-нибудь,
не захватив ни компаса, ни карт.
Пусть с каждым днем длиннее тени наши,
позволь нам — быть, а где — уже не важно,
позволь сказать спасибо, за азарт
в твоей, без правил и ветрил, игре —
затянутой на вечность рукопашной
с самим собой, за церковь на горе,
за истовую верность звонарей
колоколам, известную тебе лишь,
за зыбких снов горячечную ересь,
за снег в июле, ливень в январе,
за то, о чем волна в шторма молчала,
за то, что ты по-прежнему не веришь
ни нам, ни в нас…
Позволь начать — с начала.
суеверное
Что до времени нам?.. как по году его ни вымаливай,
стрелки ни подводи — ускользает проворное чудище,
скрипнет старыми рисками на циферблате эмалевом,
и курантам кранты.
Только кажется — есть хоть чуть-чуть еще.
Я тебя попрошу —
не запомнись проспектом заплаканным,
оступаясь степенно в подтеках огней Староневского,
где у редких прохожих сердечные клацают клапаны,
и гудят до утра гуинплены, и спрашивать не с кого —
век который уже не взойдет из заветренной сырости
свора борзых теней на уклончивом небе камлающем,
да и что на озимом миру может запросто вырасти?..
Вон дрейфует моя кочевая звезда — мал-мала еще.
Ты приснись декабрем,
в календарь с долгожданными числами
волоча нерадивое счастье хоть силой, хоть волоком
по замерзшей воде ли, полями ли чистыми-чистыми
в волоокие сумерки, наспех подбитые войлоком,
где стареющий Бог разведет искрометное месиво,
суеверно застыв по колено в космической обрези,
и поди разбери —
то ли блажь этот снег, то ли месть его?..
На ветру для молитвы нужны образа, а не образы.
А ты?..
Открой глаза — в блуждающей ночи
немилосердно срезано под крыши
ветрами небо. Только — не молчи…
Дно под ногами, а хотелось — выше
и ближе к солнцу, но меня не слышит
единственная нужная душа.
Предательски стучит шальное сердце
в том смысле, что сбиваясь и спеша
навстречу — пустоте. Куда мне деться
от незнакомых лиц?.. И водка с перцем
как, впрочем, и все прочие… врачи,
в который раз не совладают с жаром —
ртуть неподкупна — только не молчи!..
и солнце очумевшим красным шаром
летит в окно мне. Потерять ключи
и больше никогда не возвращаться —
вот так в бреду задуман был побег.
Воистину — сомнительного счастья
замкнувшихся дорог недолог век.
Ты, самый главный в мире человек,
скажи, каких еще мне ждать пророчеств?..
Конечно, проще мирно сдаться в плен
чужих, до хрипа нежных одиночеств,
но что могу я — без тебя?.. Взамен —
лишь сны и тени поднимать с колен.
Донельзя обесценив чувство локтя
и прочие врожденные черты,
ослепнув, обезумев и оглохнув,
я многому смогла бы научиться —
избавившись от страха высоты,
летать, к примеру,
как умеют птицы,
но небо подождет меня…
А ты?..
мы — будем!..
Тебя не узнать невозможно —
по вздоху, по взмаху,
мятежному взмаху — держись!.. —
плавников. Или крыльев?..
Так падают в небо,
так сны провожают на плаху,
так в ночь отпускают бесстрашную певчую птаху,
так шепчут в бреду предрассветном:
мы — были!..
Мы были
податливей и безмятежней — как глина.
Смиренней.
Швыряли горстями слова и надежды, что бисер —
известно куда…
Собирали, сдирая колени
подводные камни в любви утонувших прозрений.
Мы были мудрее —
не ждали ни песен, ни писем
от канувших за амальгаму нестойких видений.
На дне — преломляется свет.
И на тысячу радуг
могло бы хватить нам с тобой…
Не устав от падений —
не выплыть, не вынырнуть и
от настойчивой тени
не скрыться —
от наших вчера, выгребающих рядом.
Не стоит подметных желаний,
моя золотая,
наш дом из стекла,
за которым — уснувшие люди.
Что лед, что вода — все едино,
согреешь — растает.
И все возвращается в море,
волной прорастая
сквозь илистый сумрак сомнений,
сквозь шепот:
мы — будем.
не волей небес
Я был послан через плечо
граду, миру, кому еще?
Денис Новиков
Пусть шаткие крыши уносятся влет
и снег на лету превращается в лед,
крепчает слезящийся панцирь —
умри на задворках свинцовых кулис,
но выучи роль, а не вышло — молись,
дыши на застывшие пальцы.
Подметная повесть соленой слюды
стирает незваных прохожих следы,
и прячется смерть в занавески,
и город дрейфует, циклоном несом,
и повод проснуться весне в унисон
совсем невесомый. Не веский.
Не волей небес, отходящих ко сну,
вольется в казненного ветра казну
туман, умножающий скорби —
гляди, сколько песен чужих намело,
любое крещендо сойдет на минор,
всплывая под «urbi et orbi».
И сердце не камень, и что ни долдонь,
но лишь разожмешь Бога ради ладонь,
и — amen, до слез изувечь, но
ни голос на бис не взлетит, кистепер,
подснежного свиста неверный тапер,
ни эхо. И эхо — не вечно.
А лед полыхнет — да хоть как нареки,
но вплавь здесь всегда середина реки,
и с берегом берег не вместе,
барокко по-барски заносчивых льдов,
твой город, который не помнит следов —
не стоит. Ни мессы, ни мести.