Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2013
Георгий Яропольский — поэт, переводчик, критик. Родился в 1958 году. Окончил английское отделение Кабардино-Балкарского госуниверситета. В издательствах «Домино» (СПб.) и «Эксмо» (М.) вышли переведенные им на русский язык романы «Белый отель» и «Арарат» Д. М. Томаса, «Облачный атлас» Д. Митчелла, «Лондонские поля» М. Эмиса и других авторов. Переводил также с балкарского, кабардинского, грузинского, турецкого и других языков. Автор четырех сборников стихов и стихотворного переложения Апокалипсиса (Откровения Иоанна Богослова). Живет в Нальчике.
Дым
Мы заплутали: нет ни
оград, ни вех.
Бах ли поможет или подскажет Блок?
Сизые нити дыма струятся вверх,
сизые нити дыма вдыхает Бог.
Впрочем, навряд ли: все поросло быльем.
Нет нам ответа, смутен нам Божий лик.
Блеклое небо пялится вниз бельмом,
ангелы скрылись, всяк прикусил язык.
Бог позабыл ли с нами Свое родство?
Равен эпохе каждый протяжный вздох.
Можно ли рушить зыбкое статус-кво,
если застряли мы посреди эпох?
«Явственно только чувство — не здесь, не так», —
строчка сложилась — в прошлом, с чего невесть.
Зло прорастает, ровно какой сорняк,
и не изводит — множит мерзавцев месть.
Как раскурочить цепь, что сковали нам?
Станет ли время — без дураков — иным?
Верится, что охранит нас заветный храм,
зренье вот только застит прогорклый дым.
Попытка
отречения
Ахи, вздохи, чернильная сырость, —
ты избыт, сочинительский вирус!
Не потянешь меня за язык.
Хоть я с прежним собою и вижусь,
но из собственных чаяний вырос,
а живу — потому что привык.
Полно пялиться в небо пустое:
не отыщется в этом отстое
человеческих искренних чувств;
остается глумленье простое —
что ни яблочко, то налитое,
яду надо дорваться до уст.
Эй, гибискус, фиалка и кактус,
приобщаю вас к этому факту-с,
дым пуская в
вас ночь напролет:
божеством остается лишь Бахус,
осознание этого — лакмус
(посинеет любой, кто поймет).
Жизнь сгорает быстрее, чем клубы.
Кто трубит в проржавевшие трубы?
Не берусь описать этот звук.
Я бы мог заговаривать зубы,
да к чему? Эти фокусы грубы,
кто бахвалится ловкостью рук?
До свиданья, счастливые дети,
тети, дяди, — тепло вам на свете:
вы и в shit
различаете sheet,
ну а я разорвал ваши сети…
Но откуда же строки вот эти?!
Да и в горле немного першит.
Кнопка ВЫКЛ
Помню, ангелов я слушал хорал,
полагал, что рядом с ними мой дом.
Когда вытолкнули в зал, заорал
от испуга, от движений кругом.
Понемногу научился здесь жить,
не бояться ни софитов, ни лиц —
и порою стал выказывать прыть,
надышавшись терпкой пылью кулис.
К реквизиту и партнерам привык,
знаю сцену, помню текст назубок.
Жаль, что кнопку с маркировкою ВЫКЛ
от рожденья в нас вмонтировал Бог.
Смешные существа
Все же, что ни говори,
мы — смешные существа:
всякий хлам у нас внутри
превращается в слова.
Разложимо все, что есть,
до последней простоты.
Что такое ум и честь —
досконально знаешь ты.
Похоть, ревность, крови зуд
проявленьями любви
параноики зовут,
поясняя: C’est la vie!
Рвем рубахи на груди,
ан сегодня не вчера.
Сколь углей ни шуруди,
не окрепнет плоть костра.
Не хранимся в янтаре,
но сгораем, как дрова
с той травы, что во дворе,
мы — смешные существа.
Раненый лось
На башке нет волос,
а во рту нет зубов,
но, как раненый лось,
я бросаюсь в ljubov.
Мой последний рывок,
напряжение жил, —
чтобы знал Господь Бог,
для чего я здесь жил.
Чтобы даже скелет
помнил весь этот зной —
через полчища лет,
во Вселенной иной.
Пасмурный запев
Средь золотой кутерьмы
южного края
елку поставили мы,
в детство впадая.
Заполночь вышли во двор
как для проверки —
темен был вышний простор,
лишь фейерверки.
Новое небо и днем
неблагосклонно.
Пятые сутки все ждем
антициклона.
Пасмурных дней череда —
словно ущелье.
Я просыпаюсь, когда
ночь на ущербе.
И невозбранно черна
лапой любою
елка в проеме окна —
наша с тобою.
Перемена
«Меняются портреты тех, кто умер», —
раскормленные знахарки твердят.
Трагедией вернулся черный юмор?
Нет, это проясняется наш взгляд.
Иные смыслы видеть надоумил,
когда ушел — за грань, за строки, за…
Закрыв глаза — давая знать, что умер, —
поэт всем остальным открыл глаза.
Набор слов
Среди лубочных облаков,
чей облик ласковый так лаком,
крест самолетика готов
прикинуться небесным знаком.
Но там, я знаю, звон турбин,
раздолье праздным опасеньям.
…Лет в девять ездить я любил
в аэропорт по воскресеньям.
Тоска по странствиям прошла,
менять края неинтересно:
другие заняли дела
ребяческих стремлений место.
Не ведаю, как их назвать —
недосягаемые дали,
когда мои отец и мать
друг друга рядом не видали.
Дотянешься ли в ту же тишь,
а может, в ангельское пенье,
набором слов? ведь это лишь
еще одно стихотворенье.