Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2013
Михаил Резницкий. «Эффект присутствия». СПб: «Левша», 2013
Сегодня, когда спрос не успевает за предложением, а предложение за спросом, когда есть товар (в том числе и поэтический) на любой, самый изысканный и даже извращенный вкус, особенно хочется чего-то чистого и не вредящего здоровью. Условно говоря, перед прилавком с батареей винных и коньячных бутылок хочется простой чистой воды. Кто пил воду из деревенского колодца, хорошо меня поймет.
Тишина и простор… Отражаются в озере
горы.
Мимо окон орлы пролетают, неспешно паря.
Дом стоит на горе. Под горой — кипарисовый город
Зажигает огни, лишь вечерняя меркнет заря.
Этот вид — ненагляден. Пейзаж — величав и спокоен.
Горный воздух хранит ароматы некошеных трав.
Здесь — два шага до рая, здесь воля — в союзе
с покоем.
Цепи гор — в ожерелье огней, да роса по утрам.
Эти бесхитростные строки отсылают нас прямиком к лучшим образцам
русской классической поэзии, к тем временам, когда глаза
не сравнивались еще с тормозами, а висящие на дереве груши
не напоминали (другому стихотворцу) мужские гениталии.
Необходимо сказать несколько слов об авторе приведенных двух катренов.
Михаил Резницкий родился в 1937 году в Петербурге (у меня
язык отказывается выговаривать позорное наименование Ленинград). Будучи
пятидесяти пяти лет от роду, Михаил эмигрировал в США, где его судьба
сложилась весьма удачно: он разбогател и построил дом на горе
в двухстах километрах от того самого Сан-Франциско, в притонах
которого «лиловый негр» все еще подает манто прекрасной незнакомке
из песни Александра Вертинского. Следует заметить, что вышеозначенный дом
Михаил построил практически своими руками, и так же собственноручно
насадил сад, урожай от которого он раздает друзьям. Стихи Михаил начал
писать в таком возрасте, до которого русские люди редко доживают:
в без малого семьдесят лет. И, как в предыдущих своих начинаниях,
в стихосложении Михаил добился завидных успехов, чему свидетельство —
лежащий передо мной однотомник «Эффект присутствия».
Можно предположить, что в книге будут изобиловать минорные мотивы,
продиктованные ностальгией по далекой утраченной родине. Ничуть
не бывало! Этой широко распространенной квасной тоской Михаил совершенно
не болен. Вообще, он как будто воспринял в качестве первой
и единственной заповеди афоризм Козьмы Пруткова: «Если хочешь быть
счастливым — будь им». Но и восторженного оскала блаженного
идиота вы в книге также не найдете. Михаил зорко видит и тонко
чувствует. Он прочно стоит на земле, но не забывает
и о небе. Да и как о нем забыть, когда оно переливается
всеми красками радуги прямо в окнах твоего дома:
Небесный свод вуалью голубой
Закрыл от нас далекие светила.
Но вот приходит срок, и час ночной
Вступает в право обладаньем мира.
И звездный свет охватывает нас…
И мы, об этом не подозревая,
Шагнув с порога дома, всякий раз
В открытый космос выход совершаем.
Земля, Кассиопея, Волопас…
В словах ли суть? Едино мирозданье.
Мы видим звезды. Звезды видят нас.
И в этом — ночи чудное призванье.
Вот он, пример поэтической зоркости: не только мы видим звезды, но и звезды нас видят. А если видят, то, может быть, и слышат и даже испытывают к нам какие-то чувства… Казалось бы, такая близость к небу, хотя бы в физическом смысле, должна была бы настраивать поэта на мистический лад, тем более, помятуя о его (поэта) национальной принадлежности. Но Михаил не беспокоит Господа по пустякам, не поминает имя его всуе, как делают, к сожалению, многие современные стихотворцы, из коммунистов-атеистов внезапно переделавшись в истовых христиан или иудеев. Свои отношения с Богом Михаил сформулировал в одноименном стихотворении «Мои отношения с Господом», всего в пяти катренах. Эти отношения очень просты: не связанный ни с одной конфессией, Михаил верит в Бога, чувствует свою невидимую с ним связь и благодарен Богу за все:
…Живу. Мой дом над миром вознесен.
Иду своим путем, своей дорогой.
Пусть не обрезан я и не воцерковлен,
Но верую. И благодарен Богу.
Не нужно думать, что Михаил живет отшельником на своей горе. Он много
путешествует: то по Австралии, то по Южной Америке,
и в Израиле пристраивает свою записочку меж камней Стены Плача.
Путешествиям посвящено множество ярких, сочных по слогу и зрительному
ряду стихов. Не забывает он и Россию: каждые три года прилетает
в родной Петербург навестить друзей, а также заглядывает
в Москву, где друзей у него тоже немало. И всех добросердечно
приглашает в гости. Но где мы и где Сан-Франциско…
Вот какой представляется Михаилу, урожденному петербуржанину, его «малая
родина» в стихотворении «Ожидание встречи с Приладожьем»:
Лишь промчит расцветающий май,
Прогремит долгожданными грозами,
Я приду в можжевеловый край,
Где живет серебристое озеро.
Где плотины возводят бобры,
Где звенящих ручьев междометия,
Там, где люди спокойно добры,
Где березы считают столетия,
Где теряется ель в небесах,
Зреет россыпь куста голубичного,
Где поныне траншеи в лесах
Восполняют людскую забывчивость.
Серебристое озеро в можжевеловом краю срифмовалось с озером
в окрестностях Сан-Франциско, и покой, и воля, которыми дышит
пейзаж, не хуже, чем в доме на горе. Даже люди «спокойно добры».
Идиллическая картина, если бы не траншеи. Под «забывчивостью» здесь
имеется в виду не то, что мы забыли войну. Нет, мы не забыли ни войну,
ни победу. Но, увы, мы не помним (или не хотим помнить), какой
ценой эта победа досталась. А досталась она ценой жизней миллионов наших
сограждан, и мы даже эти миллионы сосчитать не можем: то ли
двадцать, то ли сорок, Бог его знает… Как с горечью писал Юрий Лорес:
«Да бабы есть. Еще народят».
Протестанты верят: кто процветает, тот угоден Богу. В России за такую
веру могут и побить. А вот Америка процветает, и вместе
с ней в доме над озером процветает поэт Михаил Резницкий. Любит
вкусно поесть и выпить, не обделяет своим вниманием женский пол.
И даже в синагогу не ходит. И тем не менее, Бог ему
явно симпатизирует. За что? Возможно, уже за одно то, что Михаилу
совершенно чужд грех уныния, привычный для России. И поэзия Михаила
Резницкого, полная горного воздуха, цветочных ароматов и благодарного
приятия мира, вызывает не зависть к благополучному янки,
а желание так же не впадать в грех уныния, возделывать свой
огород и благодарно принимать то, что тебя окружает, потому что поэзия
Михаила располагает к себе своей неподдельной искренностью — тем
самым незабываемым вкусом колодезной воды.
Мимо окон моих чередою проносятся годы:
Сколько лиц, голосов, сколько чувств я припомнить бы мог.
Здесь — особое место. Здесь напрочь забыты невзгоды.
Дом стоит на горе. Выше — небо. Да солнце. Да Бог.
Мир этому дому.
Элла КРЫЛОВА