Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2013
Александр Файн. «Так это было». М.: «Вест-Консалтинг», 2013
Когда-то критик Виссарион Белинский назвал роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин» «энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением». Вл. Мединский, говоря о творчестве Александра Файна, пошел еще дальше, введя термин «энциклопедия советской жизни». До сих пор в нашей литературе никто до уровня Пушкина подняться не смог, да и вряд ли когда-то поднимется, хотя бы потому, что роман этот написан в безупречной стихотворной форме, однако попытки создать энциклопедию русской жизни того или иного периода предпринимались многими отечественными писателями. Думаю, что попытка Александра Файна одна из самых удачных, хотя я не уверена, что писатель вообще ставил перед собой такую глобальную цель, да и не собирался наверняка соперничать с Александром Сергеевичем. Но талант рассказчика, высокая эрудиция, острая наблюдательность, ярко выраженная тенденция к философским обобщениям, огромный жизненный опыт, наконец, желание рассказать о том, что пережито и осмыслено, сделали свое дело. В современной отечественной литературе появился значительный писатель, талантливый мастер жанра, который критик Владимир Коркунов назвал «рассказ-судьба», появился уже состоявшимся литератором, пропустив период становления, ученичества, поисков, проб и ошибок.
Не могу однозначно согласиться, что Александр Файн пишет только о советском периоде нашей жизни, хотя именно о нем самые исповедальные его откровения, недаром он вкладывает в уста своего героя из рассказа «Портрет с голубыми глазами» такие слова: «Мама Нина в последнем письме написала: “Человек не знает своего времени”. А я должен знать! Ведь это МОЕ время, сколько ни осталось, а МОЕ». Но все-таки мне кажется, что, как любой серьезный писатель, он говорит прежде всего о вневременных, вечных проблемах человеческого бытия. Хотя определенные исторические приметы в его прозе присутствуют часто, при этом вполне убедительно и достоверно, что интересно, по-видимому, также и тем, кто увлекается историей страны, но обращается писатель прежде всего к молодым, и именно поэтому (и здесь опять уместна аналогия с романом А. С. Пушкина) новая книга Александра Файна «Так это было» снабжена культурологическими примечаниями к каждому рассказу, из которых молодое поколение может лишний раз освежить в памяти, а зачастую и узнать в первый раз в жизни, что такое, например, Бабий Яр и Дело врачей, кто такие А. Каплер и Н. Винер, В. Молотов и М. Ромм и многие другие. Хочется отметить при этом, что писатель не напоминает в своем обращении к молодым столетнего, неподвижного, хотя и мудрого аксакала. К читателям обращается настоящий мужчина, опытный друг, человек с живыми страстями и почти детским (в хорошем смысле этого слова) интересом к жизни.
Но и с точки зрения высокой литературы так живописны грязные картонные магазинные коробки, из которых торчат серые макароны толщиной с палец — основа для вкуснейшего лакомства голодной спортивной юности героя одного из рассказов, однополые послевоенные школы, коммунальное жилье в бывшей дворницкой кладовке, дневной свет в которую с трудом пробивается через железную решетку под потолком, так реалистичны пресловутый «пятый пункт», сломавший судьбу не одному человеку, вечный страх путешествия до Воркуты и Магадана за казенный счет, толкучка на Тишинском рынке, музыкальные диски из рентгеновской пленки, война с космополитами и «культом личности»…
Так психологически точны и философски поданы портреты героев, что маленький рассказ, например, об экс-солисте Первого Театра Страны, становится рассказом о вырождении национального русского характера, пропавшего в идеологической молотилке безумного периода власти сплошной лжи и оболванивания людей. Прадед — физически сильный мужчина, хозяин жизни, успешный предприниматель с тягой к прекрасному, по народному поверью возлюбленный самой Хозяйки медной горы, отец — со своим, хоть и выморочным уже, но все же кодексом чести и порядочности, пусть и завещанным ему, как и всем советским людям, Вождем мирового пролетариата, а последний отпрыск славного рода, беззлобный по природе человек, не сумевший добиться успеха в жизни из-за природной порядочности — выйдя на пенсию, понимает, что жизнь не удалась и принимает, наконец, правила игры, становится профессиональным «жалобщиком» и доносителем, весь смысл жизни которого сводится к формуле: «Для изменения отношения кого угодно к чему угодно нужно лишь знать, кому написать. И чем выше, тем лучше».
Одним словом, наличие безупречной манеры повествования, яркого индивидуального почерка позволяет вплотную заняться исследованием содержания богатейшего литературного материала, представленного в прозе Александра Файна. Попытку такого исследования хотелось бы представить в данной статье.
Начнем с того, что среди персонажей рассказов Александра Файна вырисовываются типы наших современников, которых мы встречали и встречаем вокруг каждый день и на каждом шагу. Калейдоскоп этих типов прихотлив, велик и разнообразен. Могут повторяться или быть похожими жизненные ситуации, в которые автор ставит своих героев, но разрешают свои проблемы и выходят из этих жизненных ситуаций они по-разному, как это и бывает в реальной жизни. Книги Александра Файна, написанные в жанре классического реализма, читать интереснее, чем новомодные фэнтези, поскольку мир реальной жизни зачастую более ирреален, непредсказуем и разнообразен, чем то, что может выдумать и представить себе писатель-фантаст. Другое дело, что для того, чтоб писать в жанре реализма, нужно иметь острые духовные зрение и слух и ясный ум, чтобы отразить реальность такой, какая она есть на самом деле, не привнося в нее субъективные ощущения своего, зачастую замутненного личными переживаниями сознания, чем грешат сейчас многие, особенно молодые, писатели, из всей палитры красок выбирая только те цвета, которые может воспринимать их натура и сбиваясь в крайности по принципу: «Кто мало видел, тот много плачет». Александр Файн обладает бесспорным даром, описывая даже трагические события, подняться до уровня философского осмысления происходящего, донося зерно своих размышлений до читателя в ясной и концентрированной смысловой форме.
Конкретный, мужской стиль письма, присущий Александру Файну, очень уместен в жанре рассказа, тем более, что писатель неистощим в придумывании все новых и новых сюжетов, и ему нет нужды «растекаться мыслью по древу» в разъяснении того, что он хотел донести, потому что он доверителен и открыт перед своим читателем, которого воспринимает как равного себе собеседника и не ошибается в своих ожиданиях, судя по тому, с каким интересом его книги встречаются читающей публикой.
Любопытен и такой прием, который наблюдается в его творчестве: автор иногда возвращается к написанным уже произведениям и переписывает их заново, меняя название рассказа, добавляя что-то новое в повествование или в развитие сюжета. Пример тому — изменение названия рассказа «Часы идут…» на «Мой друг Вася», герои рассказа «Решение» появляются еще раз в повести «Прости, мое красно солнышко» и пьесе «Прости меня», а персонажи «Портрета с голубыми глазами» — в повести «Мальчики с Колымы» и пьесе «Колымский меридиан» (книги «Среди людей» и «Так это было»). Подобное встречалось уже в русской литературе, достаточно вспомнить лермонтовского Печорина в «Герое нашего времени» и «Княгине Лиговской» или булгаковских Турбиных в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных». Но у Александра Файна четко прослеживается цель в использовании этого литературного средства. Добавляя что-то новое в сюжет или характер героя, он как будто дает своим персонажам возможность осмыслить нечто важное еще раз, понять то, что недопоняли, в чем ошиблись, или, притормаживая течение сюжета, заставляет взглянуть на происходящее с другой точки зрения, ведя таким образом через беседу со своими героями, ощущая свою ответственность перед ними, постоянный диалог с самим собой и своей совестью, и, в результате, со своим читателем. Такая интерактивная манера писательства — нечто совсем новое и непривычное и тоже является, полагаю, данью времени, вызовы которого Александр Файн чувствует, как никто другой.
Описание внешности героев у автора скупое, выделяются буквально две-три черты, которые призваны добавить характеристики для внутреннего мира и маркируют либо возраст, либо социальную принадлежность, либо уровень образованности и т. п. Такой прием вызван самой логикой наиболее актуального, на мой взгляд, в современной литературе жанра недлинного рассказа, в котором не предусматриваются обширные словоизлияния, а наоборот, сжимается, часто кодируется, как сейчас сказали бы, архивируется литературный материал такого масштаба, из которого писатели позапрошлого века могли бы легко создать не один четырехтомный роман. Часто этот прием Александр Файн использует для второстепенных персонажей, которые могут появиться на страницах рассказа или повести на какой-то миг, короткий эпизод, но стать при этом толчком для вполне глобальных изменений в судьбе и мировоззрении главного героя, а значит, внимание читателя может быть привлечено к ним не за счет пространных описаний, а за счет характерных, лаконичных и вместе с тем емких деталей, которые должны быть беспроигрышными в своей убедительности и внести значимый вклад в понимание основной идеи литературного произведения. «В мятом плаще» и «несвежее кашне» лучше всего говорят не столько о бедности, сколько о потере себя, забвении своего «я», поражении в жизненной битве бывшего чемпиона по боксу (рассказ «Мой друг Вася»), не умеющего на новом этапе судьбы даже словом ответить на оскорбление своего чувства достоинства. «Мятый плащ» вообще представляется неслучайным. У умного и начитанного человека, которым является писатель Александр Файн, не может быть проходных, избитых деталей. Невольно в мыслях возникает аллюзия, отсылающая читателя к булгаковскому Понтию Пилату «в белом плаще с кровавым подбоем». Вот это низвержение с высоты положения вершителя чужих судеб до уровня, как сейчас говорят, «лузера», потеря своей общностной идентичности лучше всего прослеживается в образе плаща, а уж от воли и уровня фантазии читателя зависит, сможет ли он «разархивировать посланный файл» и дорисовать себе, например, шаркающую походку обладателя мятого плаща и понять, о чем она в его конкретно случае говорит.
Встреча с бывшим чемпионом провоцирует главного героя упомянутого выше рассказа на вполне ритуальную сдачу тренеру боксерских перчаток, как символический отказ от сомнений не по поводу выбора жизненного пути, а по поводу выбора оружия для него. И эта сценка тоже не случайна и отражает понимание автором человеческой жизни как вечной борьбы: борьбы человека с обстоятельствами, человека с человеком, ведь в редких случаях даже отказ от борьбы за существование тоже является борьбой — например, борьбой человека с бесчеловечностью. «Ухоженный экстерьер и тренированное тело» (рассказ «Мой друг Вася») — вот все, что остается в памяти от облика «в меру немолодой женщины», в отличие от вышеупомянутого боксера, умелого как раз и вполне победоносного бойца, подчинившей свою внешность стандартам, диктуемым миром гламура, где запрещается иметь свою индивидуальность, отличность от других, уникальность, недаром подобные женщины так похожи друг на друга, что созерцание их в большом количестве наводит на мысли о то ли нечеловеческом происхождении, клонировании, робото — или даже танкоподобности, то ли о жесткой регламентированности и камуфляжной униформенности армейского общежительного уклада: кажется, в их поступи по подиуму жизни слышен звон кавалерийских шпор и «лязг боевых колесниц».
Автор умело использует прием парадоксальности, придавая механическому будильнику все признаки человечности, которые отсутствуют у людей-персонажей рассказа. Это он — единственный верный друг, молчаливый собеседник, к которому со своими размышлениями обращается главный герой, это он — понимающий свидетель локальных энергетических сражений мужчины и женщины, жертвенный и преданный, как мать или древнерусская Ярославна, образ которой, кстати, тоже возникнет однажды на страницах прозы Александра Файна (повесть «Прости, мое красно солнышко»). Это он, уставший и изношенный, отслуживший верой и правдой свой век, имеющий уже заслуженное право на покой, «вздрогнул и пошел», вернулся к жизни только потому, что нужен еще был главному герою.
В отношении подруги рассказчика Елены к будильнику Васе не банальная ревность, а принципиальное неприятие той роли, исполнение которой герой подспудно ждет от нее. Автор, внимательно исследующий реалии меняющегося на глазах бытия, не мог обойти вниманием появившийся новый тип русской женщины, исключившей из арсенала души жертвенную любовь, которая была чуть ли не главной составляющей женских образов классической русской литературы и которая воспринимается нашими «продвинутыми» современницами как помеха в победоносном движении по жизни. Вместо старомодной Любви подруга героя предлагает ему «согласование некоторых пунктов семейного кодекса», тибетский «эликсир здоровья», «контакт со своей чакрой» для погружения «в сущность» и нахождения покоя и, как итог, «технологический опыт зрелой женщины с деликатной терпимостью по отношению к возможностям уже неюного мужчины», даже не осознавая того, что обрекает себя на внутреннее одиночество, которое в определенный момент будет понято остро и спровоцирует вполне предсказуемый разрыв отношений. Однако нельзя не признать, что сам инстинкт выживания заставил современных женщин одеться в такую броню самосохранения, потому что Любовь убивает, не находя ответа со стороны мужчины, как в этом можно убедиться, рассматривая историю Наталии из повести «Прости, мое красно солнышко». Потребительское отношение современного мужчины к женской любви, неумение или страх ответить взаимностью, а, может, и зависть к той, кто в отличие от него имеет смелость ТАК любить, уничтожают не только сам источник любви, но и того, кто оставляет этот животворящий источник ради той самой самодостаточной женщины-воина, которая, если что-то складывается не по плану, уходит без сожаления, твердой рукой захлопывая дверцу машины, в вечном движении вперед без оглядки на прошлое.
Вполне понятны побеги из отношений и Елены из рассказа «Мой друг Вася», и Ирины из «Прости, мое красно солнышко». И в том, и в другом случае точкой для этих отношений являются записки. В первом случае такую записку пишет Елена: «Возможно, ты лучше многих, но лучше худшее решение, чем лучшее нерешение», отвечая таким образом ударом на колебания героя, который слишком долго не может узаконить их связь, советуется со своим другом Васей, излагая ему аргументы «за» и «против», не понимая, видимо, зачем, в сущности, образовывать семью двум неродным людям, хотя и имеющим определенные точки соприкосновения, но умеющим вполне успешно существовать друг без друга. В повести «Прости, мое красно солнышко» новому герою по воле автора как будто дается пройти этот неиспробованный героями рассказа «Мой друг Вася» опыт. Но финал отношений тот же, Ирина находит записку теперь уже официального мужа Николая, обращенную к единственной и преданной после знакомства с Ириной любви: «Прости меня, прости…/ Один остался я, совсем один,/ А думал, что вдвоем».
Думается, что в этих сюжетах прослеживается убеждение писателя в неправильности того, что заключение брака совершается иногда без учета наличия любви, без трепета и ответственности, без осознания того, какое это великое священное таинство, как это зачастую случается в реальной жизни, и здесь писатель по-прежнему последовательно реалистичен. Любовь и брак почему-то не только не увязываются вместе в сознании умных, цивилизованных людей, а сознательно дистанцируются друг от друга, как не имеющие ничего общего, мешающие друг другу явления. Интересно, что Николай не женится на любимой и любящей Наталье, как она ни просила его и не предупреждала, что он не пожалеет, если сделает это. Все тот же страх перед Любовью, которая, якобы, может разрушить жизнь тем, кому она встретилась. И как писал В. Высоцкий, только редкие безумцы «согласны заплатить любой ценой, и жизнью бы рискнули, чтобы не дать порвать, чтоб сохранить волшебную невидимую нить, которую меж ними протянули». А может, Любовь не воспринимается как редкий дар, и другие ценности кажутся более значимыми, до тех самых пор, пока ее не потеряешь, как потерял ее, а вместе с ней и радость существования, и желание жить сам Николай. Опыт героев Александра Файна просто кричит о том, что разрушает жизнь не любовь, а отсутствие или потеря любви.
Для характеристики своих персонажей писатель очень умело использует их речь. Язык героев показывает не только их социальное положение, но и несет смысловую нагрузку. Употребление специфической лексики зачастую воспринимается в диалоге как вызов к очередному противостоянию, как это видно на примере беседы героя рассказа «Мой друг Вася» с продавщицей провинциального магазинчика. «— Скажите, уважаемая, — обратился я к ухватистой продавщице, — макароны на витрине и в коробках идентичны?» Чем еще может ответить закаленная в жизненных боях продавщица, как не вполне логичным в данной ситуации возмущением: «— Налил глазюки и выражаешься. Иди иткель пришел… Итинчино, вишь какой умный! Сейчас милицию позову…»
Ничем другим, как попыткой нападения, вызванной желанием самозащиты, не объясняется и ошеломляющая грубость, и цинизм появившегося после многолетней разлуки бывшего друга главного героя, Сергея: «Не наклал в трусы с оторопа?.. Надо повидаться… Мало что ли случимши при наших-то летах…» Сергей прикрывает нарочитым грубоватым просторечием и самоиронией страх и стыд вполне образованного на самом деле человека: «…в самолете открыл журнал, а там твоя семитская харя». «— И мой хохдойч помнишь…», «Вер зухт, тот всегда…» — на таком полу-русском, полу-немецком еще с юности выражался этот мальчик с выдающимся интеллектом, рожденный в России будущий гражданин мира, из тех, которые обязательно по своей воле и в поисках лучшей доли окажутся однажды жителями «заграницы», и кто знает, сумеют ли найти там эту самую лучшую долю, не потеряв по пути самих себя.
Очень часто в уста своих персонажей автор вкладывает лагерную лексику, да и не поспоришь, что советский период истории России, как никакой другой, можно обозначить пословицей «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Не зря Колыму героиня рассказа «Портрет с голубыми глазами» называет планетой Колымой, это не место для временного пребывания в исправительных лагерях, это параллельный обыденному мир ушедших по мосту через реку Забвения навсегда, даже если возвращающихся, то уже совсем другими людьми. Так встречаются два брата в упомянутом выше рассказе. Внешние приметы гостя — татуировки на руках, лицо в оспинах, из одежды — снова плащ, в речи — «в авторитете», «вякнул», «чифирь», «шмара», «микстура», «кич», «уголовка», и самое характерное — фибровый чемодан, этакий ящик Пандоры, содержимое которого выворачивает наизнанку душу благополучного московского интеллигента. «Кого и по каким счетам обязывает платить Судьба — только богу знать положено» — этот вопрос не оставляет героя рассказа (как впрочем и многих других персонажей в творчестве Александра Файна), и вместе с содержимым чемодана его накрывают воспоминания колымского детства. В числе привычных, ставших обыденными, такая картинка: зэк-доходяга с волочащимися по земле портянками с бурыми пятнами крови — бывший завкафедрой электрических машин, член-корреспондент Академии наук. Среди «врагов народа» — врачи, инженеры, художники. Бесчеловечные условия существования отверженных в «людорезке», перепутанные трагические судьбы внешне «свободных» людей… Энциклопедия русской жизни середины XX века не может быть полной без этих написанных человеческой кровью страниц.
И все же не ужасы бесчеловечного времени — главные предмет и цель литературного творчества Александра Файна. Победа жизни над смертью, сохранение человеческого достоинства, любовь — это то, что пытаются сберечь и вынести из ада лучшие герои его прозы. Вообще представляется неслучайным, не стихийным построение структуры книг Александра Файна. Если сравнить «Среди людей» и «Так это было», то можно увидеть, что набор рассказов в них почти одинаков, а вот следование одного за другим — разное, и это совершенно не случайно, так как продиктовано главной идеей каждой из книг. О книге «Среди людей» я уже писала и не могу не обращаться к ней на страницах своего исследования, хотя мысль свою постараюсь развить на примере, в основном, книги «Так это было». В ней за рассказом «Портрет с голубыми глазами» следует рассказ «Не оступись, доченька!». Тематически они близки: и в том, и в другом сюжетообразующей является тема Колымы. Но сквозные идеи всей книги, например, идея одиночества среди людей, заявлены уже с первого рассказа и проходят красной нитью через все остальные. Каждый из героев книги мог бы сказать о себе словами А. Вознесенского: «Не мы повинны в том, что половинны» или «Разрозненное поколенье, мы в одиночку к истине бредем». Каждый из героев пытается с большим или меньшим успехом справиться с одиночеством, найти свою истину, свой смысл существования. Как далеки они иногда бывают от той высшей истины, которую понять так, кажется, легко, но так трудно дойти до нее и поверить в то, что она и для тебя написана.
Главная героиня рассказа «Не оступись, доченька!» Валентина Ивановна получение долгожданной отдельной двухкомнатной квартиры воспринимает с затопившей все сердце радостью, как переход на качественно новый уровень существования, как начало настоящей жизни, жизни по истине — в настоящей семье, с зятем, внуками, со своей, данной ей по закону самой природой ролью бабушки. Так велика ее радость, что «и ей судьба с солнышка тучи согнала», что начало новой жизни она решает ознаменовать хоть чем-то, пусть и крошечным, но лично для себя, например, перелицевать старое бостоновое пальто (какой контраст в сравнении с тем бывшим чемпионом в мятом плаще!). А во всем остальном — все для дочери, потому что «молодым оно нужнее». Единственное, что она ждет от своей кровиночки, чтоб та не оступилась с «дорожки ровной … не осклизлой», ведь по своему трагическому опыту знает: «дорога по жизни какая узкая, а сколь народу по ей толкается, все норовят скинуть, кто слабинку дал». Ради счастья дочери она готова поступиться даже своей главной мечтой — хоть на закате своей страшной жизни пожить по-человечески, по-настоящему.
Речь героини этого рассказа вся состоит из лагерного сленга: «Совсем оборзела падучая, все ей воздуха мало. И то правда, дом в коврах, а мельника нет». И это понятно, ведь другого жизненного опыта, кроме опыта жизни на зоне, с самой своей юности она не получила, да и на воле все не слишком отличается от лагерных порядков, лагерной иерархии построения общественной жизни, лагерных законов и лагерного кодекса чести: и тут есть своя «старшАя в авторитете», которая «кричит-шумит, а не загордилась», и дела все нужные делаются «из интересу». Казалось бы, пропащая судьба, срезанная в самом начале жизнь человеческая — сначала зона, а после зоны «по ночам судна из-под чужих таскать», но как велика сила духа у этой женщины, что не озлобилась, приняла свой крест мужественно и несет его с терпением, присущим только подвижникам великой Веры, живет для людей, все равно, своих или чужих: «не привыкать параши скоблить. Вот и ночи покороче будут, и больным сгодится, чем на мокром преть». Этот мощный внутренний стержень позволил ей не согнуться и в неволе, в предложенных обстоятельствах стать не безликой рабыней чужого произвола над ней, как над женщиной, а получить уважение от своего «хозяина», «барина», как называют его в лагере, и вызвать в нем настоящее чувство. На прощание, как отпущение грехов, она получает слова благодарности от человека, который давно забыл все человеческое, превратившись по собственной воле в послушный винтик механизма уничтожения человеком себе подобных: «Тебе спасибо. Стольких видел, а душу да кровь только ты и согрела. С тобой и узнал, что это такое». Именно благодаря ей настигает и его высшая истина: «Мы все — русские, нерусские, чухня разная или жидки — злобой поперхнулись. Негоже так, не по-людски».
Валентина Ивановна в качестве альтернативы для развития сюжета своей будущей жизни постоянно рассматривает вариант ухода в монастырь: «Богу послужить больно надо, а не ровен час не поспею! Схимну надену, отмолить сколь надо…» На самом деле ею движет желание, которое она не может выразить — как бы прожить жизнь заново, другим человеком, так сказать, перелицевать ее, как старое пальто. Интересно, что по ходу ее жизненных перипетий ей удается однажды даже сменить свое имя, но не качество жизни, и уж совсем ей не удается избавиться от лютых воспоминаний того времени, когда Валентина Ивановна была еще Дарьей. Все, что случилось с ней, она воспринимает, как собственную вину: «Вона как, оскользнешься по молодой горячке, а потом где силушки взять душу отмыть?.. Грязюка прилипнет, скобли не скобли…» Женщина не понимает, что вся ее жизнь уже есть исполнение миссии и что она ближе к высшей истине, чем многие монахи, посвятившие свою жизнь служению Богу.
Однако мечты Валентины-Дарьи разбиваются одна за другой. Она остро чувствует, что в тягость родной дочери, уйти в монастырь ей не удается, и здесь опять вступают в силу законы того времени, в котором ей довелось жить, а согласно афоризму А. Кушнера «времена не выбирают, в них живут и умирают», и героине остается выбрать только вариант добровольного ухода из жизни. И имея в качестве единственной подруги и советчика свое одиночество, она погибает под колесами паровоза, жалея в свой последний час того человека, машиниста поезда, которого могут наказать за ее поступок, и храня в душе последнюю надежду на прощение Бога: «Там уж Боженька простит и душу постылую отпустит».
Так и получается, что принять определенное решение для иного человека и означает обрести смысл жизни, даже если жизнь на этом и заканчивается. Следующий за «Не оступись, доченька!» рассказ так и называется «Решение». Это один из тех редких рассказов в творчестве писателя, который построен по принципу «сказки с хорошим концом». На первый взгляд кажется, что он призван вселить в читателя уверенность, что чудеса на свете еще случаются, что настоящая любовь может прийти в любом возрасте, что главное — это разглядеть своего человека и не упустить его. Судьба благосклонна к героям, она дарит им встречу, она дает им время для размышления, для принятия решения. В данном случае у героев есть шанс начать как бы жизнь с нуля, недаром они встречаются в самой точке встречи двух тысячелетий при рождении так называемых «нулевых» лет. Удивительно совпадение по всем аспектам жизни этих двух людей: им есть о чем поговорить, один из них произносит вслух то, что только что подумал другой, им хорошо как мужчине и женщине вместе, у них нет непримиримых противоречий в быту. В рассказе много диалогов, именно через них раскрываются характеры главных героев, автор мало внимания уделяет их внешности, но это и неважно, цель писателя показать их богатый внутренний мир, убедить читателя, что у Ирины и Николая много общего. Они ведут бесконечные разговоры о музыке и даже смеются, как подчеркивает автор, дружно и «в одной тональности», напоминая слаженный музыкальный дуэт. Можно сказать, что они полюбили друг друга ушами, обоих зацепила их общая способность вести филигранные словесные пикировки, такие маленькие бои, где проигравший радуется победе противника. Вроде бы остается надеяться, что мужество их попытки будет достойно награждено судьбой и они будут жить долго и счастливо и умрут в один день.
И все же не оставляет чувство какой-то смутной тревоги при прочтении рассказа. Слишком много прожито и пережито, у каждого из них за плечами немалый груз ошибок и боли, своих и чужих. Недаром они оба так сомневаются прежде, чем принять решение жить вместе. Ирина чувствует тоньше, потому что женщина, она видит в Николае то, что он сам в себе, возможно, не подозревает: «Ты так заученно все рассказываешь: и про макароны, и про вокал, будто это не премьера, а спектакль, который уже давно на сцене идет, и зрителей все меньше остается». Или вот это: «Кто ты: актер по жизни или всамделишный?» Да и Ирина, нет-нет, а выпадает из унисона. Вот ремарка автора об Ирине: «Она громко, по-театральному, засмеялась». Когда Николай едет на поиски Ирины после расставания, последовавшего за, как они оба признают, «отменно сыгранным спектаклем», всю дорогу в поезде в его полудремоте, замечает автор, «мешая друг другу, появлялись, смеялись, плакали и исчезали лица женщин, с которыми его сводила жизнь» (курсив мой. — О. Д.). Остается за скобками истории Ирины и Николая молодая и нежная женщина, которую видит в карточном гадании Ирина. Все очень неоднозначно в отношениях этих двух людей. Они и сами не знают, гонит ли их друг к другу настоящая любовь или тоска по семье, детям и нормальной человеческой жизни.
Сказка обычно заканчивается на свадьбе, а у героев «Решения» вся история с нее только начинается, и от них самих зависит, получится ли из их жизни сказка, или пик их отношений пришелся на период, предшествующий принятию решения. Очень многозначителен и не прост их последний диалог: «— Ты моя женщина, и не надейся на свободу. Не упущу. Я мужик крепкий. Козловский пел знаменитый романс “Я встретил вас — и все былое…” Хочешь спою? — Пой, только до конца… Не ошибись!». «Не ошибись» — последние слова рассказа, а как говорят последователи космоэнергетики, частицу «не» космос не слышит. Прожить жизнь вдвоем, как спеть песню, — это искусство, и не всем оно под силу.
И уже в следующем своем рассказе «Дуська-Евдокия» Александр Файн дает пример такой вот сложившейся, как песня, жизни вдвоем. Николай Васильевич Варенцов и его жена Маша не рассуждают, не ищут точки соприкосновения друг в друге. Не разбираясь, почему, они просто любят, как дышат, и дышат, потому что любят. Проходя в течение жизни через все этапы любви от влюбленности до крепкой привычки, они не сменяют один этап на другой, они сохраняют их все в себе, нанизывая друг на друга, как матрешки, и в итоге получается одно целое. Уход одного из супругов не ставит точки в их отношениях, они слышат друг друга через «грань смертельного круга», как писал Р. Рождественский. И своей половиной Николай Васильевич называет супругу не зря. Генерал признается внуку: «Кабы не Маша — не видать мне генеральских лампасов и докторских дипломов». Один он действительно «ополовинен», но, конечно, не повинен в своем одиночестве. После смерти жены он ждет встречи с ней в том мире, куда она ушла, а не с новой женщиной, и верной подружкой его старости в отсутствие жены становится прибившаяся к дому одинокая кошка Дуська.
Образ генерала Варенцова выписан тщательно, начиная с довольно полной характеристики его внешности, кончая привычками и мировоззрением. Есть здесь и описание парадного мундира генерала — как же без предмета верхней одежды! — я уже отмечала, что появление таких предметов не случайно в рассказах Александра Файна. Они — своеобразная визитная карточка героев, не важно, главных или второстепенных. Ведь встречают, как известно, по одежке, а провожают… И вот так, слой за слоем, снимает автор внешние оболочки с персонажей, чтоб добраться до сути, часто скрытой сердцевины. Что касается генерала Варенцова, его мундир это не только внешнее, но и внутреннее отражение его личности, это его жизнь, его совесть, его душа. Писатель даже очеловечивает этот предмет одежды, говоря, что после ухода Николая Васильевича в отставку «мундир в полиэтиленовом мешке безвольно повис на антресолях». С ним связан ритуал его чистки, воспоминания о жене, которая эту чистку производила. Писатель добавляет к слову мундир прилагательное «тяжелый», имея в виду не столько его материальный вес, сколько множество тяжких физических и моральных испытаний, выпавших на долю его владельца: «Звонкий перестук в шеренгах наград и отличий напоминал о дальних и ближних гарнизонах, Анголе и Афганистане, где рихтовала его армейская судьба», «он вспоминал, как кормил мошку в колымской тайге, как с температурой сорок прятался от пассата в ангольской саванне. И все, как оказалось, лишь для того, чтобы “электрификацию” заменить “монетизацией”».
Думается, этот образ один из самых значимых для творчества Александра Файна. Подобно тому, как сам писатель обращается к молодому поколению, генерал Варенцов ведет постоянные беседы со своим внуком, передавая ему свой богатый жизненный опыт, давая ему точные и правильные установки на жизнь: «Эх, Колюха, счастливые вы, а может, несчастные. За что бороться вам? Это мы за краюху хлеба и миску каши до кровянки колотились. А теперь диета, свежевыжатый сок, чтоб витамины не улетучились. Мы с твоей бабулей о книгах говорили, музыку достойную слушали. Бабка твоя в подлиннике Олдингтона, Честертона читала и меня заставляла. А твои предки нигде вместе не бывают, ужинают порознь и вряд ли знают, что Мо-оне и Ма-ане не одно и то же». Детство и юность Николая Васильевича типичны для этого поколения: коммуналка в подвале, голод, мечта наесться вдоволь обычного хлеба, первые жестокие уроки жизни, объясняющей на раз, что такое хорошо и что такое плохо. Будущему генералу на правильную дорогу помогли выбраться бокс и армия, а скольким мальчикам того времени выпали вместо этого улица и исправительные колонии! Это спорт и армия сделали из него мужчину, усвоившему на всю жизнь, что «честь ронять нельзя», что «генералы в переходах не стоят», что «есть большая политика, а есть воинский долг», которые «далеко не всегда совпадают», что «Героя не дают. Его заслужить надо». И как же повезло Кольке-младшему, что судьба подарила ему хорошего старшего друга в лице собственного деда. Как-то не вызывает сомнений, что Колька будет рассказывать своим сыновьям про боевого деда, будет по его завету приходить поклониться на его с бабкой могилу, вынимать из шкафа парадный мундир и гордиться дедовыми орденами и медалями.
Герой следующего рассказа под названием «Медаль» — так же, как генерал Варенцов, заслуженный обладатель фронтовых наград, однако он так и не дождался обещанной ему награды в мирное время, вокруг чего и строится сюжет повествования. Мне этот рассказ представляется одним из самых интересных в книге, потому что речь в нем идет не о больших казалось бы на первый взгляд трагедиях, не о жгучих страстях, герой — из той плеяды великих «маленьких людей», которые были когда-то предметом литературного творчества Н. В. Гоголя и Ф. М. Достоевского. В Фёдоре Степановиче Тишкине нет ничего брутального. Даже фамилия главного героя говорящая. В его жизни нет боксерских перчаток, Сандуновских бань и большого количества женщин. И стилистика этого рассказа иная, нежели в других. Он начинается, как акварельная зарисовка: «С середины февраля стало припекать солнце. Снег темнел и покрывался хрупкой пористой коркой. Днем в еще холодном воздухе пробивались теплые ароматные ручейки — предвестники ранней весны». Это задает определенный тон всему повествованию, явно указывая на то, что историю героя в данном случае не обязательно рассматривать в контексте исторического периода, а скорее во вневременном, чисто человеческом плане. Приметы времени скорее прослеживаются в судьбе другого персонажа, Станислава Ивановича Сташевского, бухгалтера и, по совместительству, как раз боксера, прошедшего сталинские лагеря и вместе с ними жестокую жизненную школу. Двое мужчин дружат. Ведь в жизни Фёдора Степановича тоже «зимы были почаще, да весны покороче». Герой улыбчивый и мягкий человек, несмотря на то, что в его жизненном багаже — война и, как следствие, ранение и тяжелое сердечное заболевание, прерванная учеба в университете, потеря близких людей и долгие годы одиночества вплоть до поздней женитьбы и рождения дочери.
Герой убежден: «У каждого человека в жизни должно быть что-то его, главное». Осмысленность существования — вот бесспорная истина, которую исповедует Фёдор Степанович. К этому он стремится всю жизнь. В молодости главным была война, потом семья и работа. Но основным содержанием его жизни стало написание задачника по физике. Делом этим он занимается из идеи, материальная сторона вопроса приходит ему в голову только в связи с наличием семьи, о которой надо заботиться. Выход в печать задачника сопровождается долгими, изматывающими «хождениями по мукам». Счастье Фёдора Степановича, что жена становится его главной поддержкой и опорой в преодолении этих мук. Образ жены Маши необыкновенно трогателен и привлекателен. Она олицетворение как раз той жертвенной, оплачиваемой сполна ответным чувством, любви, которая выходит из моды в настоящее время. Маша ревнует мужа к его делу, ей не хватает его внимания, но любовь ее так сильна, что никакие подозрения не могут ее разрушить. Она печалится его печалями, радуется его радостью, верит ему всем существом, и ее тихая сила становится его спасением. В людях того периода времени, в рамки которого помещено действие рассказа, еще сильна память о войне, непререкаемо уважение к фронтовикам и фронтовое братство. Тишкину встречается много людей, которые делают все зависящее от них, чтоб помочь ему. Книга Фёдора Степановича представлена даже к награждению золотой медалью ВДНХ. Но бездушная работа чиновничьей машины, для которой без бумажки, как говорится, человек букашка, делает свое дело. Канцелярская волокита с унизительным перебрасыванием дела Фёдора Степановича от одного ведомства к другому и несчастливое стечение различных обстоятельств приводят к тому, что долгожданная медаль проходит мимо автора задачника. За это Фёдору Степановичу приходится заплатить срывом здоровья, а его семье — страхом за жизнь родного человека.
Но несмотря на то, что медаль ВДНХ не получена, в рассказе звучит жизнеутверждающая нотка. Трогает до слез та любовь и уважение близких, которые на поверку оказываются важнее всяких официальных наград. «В воскресенье на своем столе Фёдор обнаружил конверт, на котором корявыми и большими буквами было написано: “МАИМУ ПАПИ”. В конверте лежала большая шоколадная медаль в обертке из золотой фольги». И понимают или нет официальные ведомства истину, что, как говорит Сташевский, «на Фёдорах земля держится», неважно. Истина от этого не перестает быть истиной. Главное — беречь друг друга, завещает Фёдору и Маше пан Хорунжий Армии Людовы. Таким образом, еще и еще раз в творчестве Александра Файна звучит христианский постулат о том, что «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».
Не у всякого человека прям путь к высшей истине, но никому он не заказан. «Неисповедимы пути Господни» — такова, наверно, главная мысль заключительной части книги «Так это было» под названием «Зять Николай Иванович». Уникальна стилистика этого рассказа, где переплетаются друг с другом бытовая история, анекдот и библейская притча, создающие единую канву, иллюстрирующую саму природу человека с его животным и духовным началами, между которыми идет постоянная борьба в течение всей земной человеческой жизни.
Писатель дает такую характеристику своему герою: «Зять Николай Иванович был лысоват, коренаст, по дому ходил босиком, в трусах и в майке. В быту он был человек легкий, балагур, за столом неразборчив и на похвалы теще не скуп». Обычный вроде бы человек, о котором невозможно сказать однозначно — хороший или плохой. Всего намешано. Отличает его от других неутомимая жажда розыгрышей, он подшучивает над окружающими зачастую весьма жестоко, считая, что вправе давать людям безжалостные жизненные уроки. Прикрываясь авторитетами Куприна и Гиляровского, Николай Иванович назидательно декларирует: «Отношение к розыгрышу — это уровень культуры, только настоящей, а не по диплому», но при этом болезненно реагирует, когда становится объектом издевок более ловкого балагура-таксиста. Речь Николая Ивановича полна шуток и прибауток, он из тех, кто за словом в карман не полезет, склонен высмеивать все на свете и ничего святого в этом плане для него нет. Достаточно привести в пример его диалог с приехавшей в гости старушкой-родственницей бабой Настей: «— Эх, болтун, язык твой блудливый! Батюшка наш преставился. — О-о! Выходит, приход осиротел. Значит, за новым приехала. Гляди, привезешь молодого, ан пройдется он мелким бреднем по приходу, и плакал Христос по своим невестушкам…» Ценно для него то, что имеет видимую пользу. В теще ему нравится исключительно «натуральная речь … да ее крестьянская повадка заготавливать все впрок». А речь у пожилых женщин в этом рассказе, действительно, замечательная. И в передаче ее Александр Файн демонстрирует, как всегда, истинное мастерство. Вот так говорит теща: «Вот пропесочил бы ее как следывает. И то, говорю, сход, собрание по-вашему, стало быть, а твоей кувалде все некогда! А как часами на телефоне, — небось, время находится… Коль, ты послухай ко мне! Марья Николаевна, бабка энтого Антона, что вокруг нашей Наталии все кругали закладывает, сказывала, будто в ихнем правлении начет вышел…» Вот ответ бабы Насти на вопрос, стоит ли еще ее «теремок»: «А че ему исделается? Это мы от суеты сковыркиваемся… Вот крышу менять надо, стропилы совсем набок пошли».
Рассказ называется «Зять Николай Иванович», и в этом ключ к пониманию того, что хотел поведать нам автор. Герой — хоть и не отдает себе в этом отчет, прежде всего зять, из всех родственных связей, которые установлены в жизни Николая Ивановича, — эта самая судьбоносная, это она приводит в конце концов мужчину к полному внутреннему духовному перерождению. Процесс этот идет медленно и на первый взгляд незаметно. Как воздух в легкие, как вода из душа в поры кожи, совершенно естественно иной духовный мир, который несет в себе теща, входит в этого человека. То, что видит вокруг Николая Ивановича автор, не может не видеть и сам герой: «Теща садится на табурет, ладошкой-скребком разглаживает подол на коленях, уголки сухого морщинистого рта постепенно опускаются, глаза влажнеют». По своему поведению и мировоззрению она полный антипод зятю: «В прошлом дешевая портниха-надомница из маленького богомольного городка, тяжелой иголкой поднявшая дочь, живет она чужой радостью и болью, щедро и доверчиво впуская их в свое недообласканное сердце». Но Николай Иванович любит проводить время с тещей. У них есть любимая игра смотреть вместе детективы; с ним, а не с дочерью теща ведет доверительные, хоть и очень осторожные беседы. Общение с тещей подготавливает мужчину к переживанию двух катарсисов, которые меняют его поведение и переворачивают мироощущение. Первый из них — даже не знакомство, а несколько бытовых, случайных столкновений с соседкой, вызвавшей в нем зачатки пробуждения человеческого сострадания, которое уже накроет его с головой во время второго катарсиса при поездке в деревню к бабе Насте и взгляде на ее подлинное житье, которое издалека казалось ему заманчивым материальным приобретением.
Вместо дома бабы Насти встречает героя развалюшка, и это символ того, что не строительством земных благ должен заниматься человек, а построением храма в своем сердце. Что конкретно подвигло Николая Ивановича к приходу в церковь, писатель не говорит, скорей всего все понемножку, недаром, балагуря с бабой Настей на кухне во время чаепития с ватрушками, он записывает на слух молитву «Живые помощи». Александр Файн делает примечание к рассказу, что Псалом 90 считается у православных христиан действенной молитвой, ограждающей от всякого зла.
Несомненным достоинством рассказа является отсутствие всякой чрезмерности и пафосности в описании перерождения главного героя. Все здесь убедительно и потрясает своей достоверностью. Литературный стиль Александра Файна вообще отличается большим уважением к слову, бережным обращением с ним, что встречается все реже и реже в современной литературе, особенно в поэзии. Повествование в целом гармонично, оправданы даже и довольно объемные отступления от течения сюжета, такие маленькие рассказы внутри рассказов, построенные по всем законам литературы — с зачином и развязкой. Они не выглядят чужеродными вкраплениями и не нарушают стройности произведения, а обязательно несут какую-то смысловую или стилистическую нагрузку.
Хотелось бы отметить также ярко выраженный драматургический дар Александра Файна. Большое количество мастерски выстроенных диалогов внутри рассказов делают их хорошей основой для создания театральных пьес и сценарных разработок для кино. Писатель двигается очень успешно и в этом направлении. Он не перестает желать узнавать что-то новое, ставить перед собой интересные творческие задачи и добиваться их решения. Подобно лучшим героям своих произведений он не может жить без дела, которое бы захватило его целиком, где были бы задействованы его ум, энергия, знания, талант. Можно с уверенностью сказать, что чем больше его энергоотдача, тем больше у него сил жить и творить. Такое же действие производят его книги на читателя. Они получили уже много откликов в печати. Это означает, что они заряжают энергией, дают пищу для размышлений. Как часто, говоря о творчестве писателя, авторы статей с жаром начинают повествовать о своем, наболевшем. Таков дар Александра Файна, что диалог, который он ведет с читателем, задевает за живое, а его искренность и любовь к людям располагают к общению и снимают барьеры в нем. Дух захватывает от мысли, сколько еще даст писатель своему читателю и русской литературе и культуре вообще в будущем.
Ольга ДЕНИСОВА