Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2013
«Читателям предоставляется уникальная возможность прикоснуться к живому слову о Сибири и Крайнем Севере, о судьбах сибиряков и северян. К слову, рожденному любящим эти суровые края и этих людей сердцем», — заявлено в аннотации.
Говоря о художественных особенностях прозы Э. Ахадова, надо отметить, прежде всего, ее поэтичность. И неудивительно, так как перед нами проза тонкого лирического поэта. Небольшие по объему рассказы часто напоминают метризованные верлибры, в которых есть красота северной романтики, метафоричность, где из каждой частности выстраивается объемная образная картина — словесный пейзаж, готовый к тому, чтоб перенестись на полотно художника:
«Плывут туманы над Нижней Тунгуской. Плывут, плывут. Просвечивают сквозь них долгие, протяжные, словно эхо, берега: где высокие да обрывистые, где низкие да замшелые. Бегут по берегам деревья лесные — лиственницы, березки… Бегут, бегут, прячутся в туманах от ветра осеннего, студеного, непременного».
Так начинается один из многочисленных рассказов, которые можно было бы отнести к стихам в прозе. Ведь ритмика прозы тяготеет к народному стиху, былинам, сказам. Прослеживается параллель с уральской певучестью Бажова, с его персонификацией природных сил: земляная кошка — персонаж сказа «Кошачьи уши» — огонек, напоминающий ушко кота, выходящий там, где появляется сернистый газ; или голубая змейка — персонификация самородного золота.
У Ахадова это может быть «древний, манящий, таежный голос, сказочный голос девки-Синильги» в туманах, которые напоминают человеческие души, или Ерма и Кахтарма, которые «по уши влюблены в удалого красавца Агула» («Саянские реки»), или совершенно реальная, но кажущаяся сказочной «юная ненецкая мадонна», покачивающая «колыбель в дрожащем посреди небес вертолете».
Несмотря на то, что в прозе структурно присутствует налет сказочности и многие из рассказов даже начинаются со слов «жили-были» или «в одной далекой-предалекой стране», мы имеет дело с абсолютно реальным повествованием о природе и людях. Как произведения Пришвина, посвященные природе, отличаются живописностью языка, так и Ахадова можно назвать последователем «певца русской природы».
Проза, написанная не только с большой любовью к тому, о чем повествует автор, но часто и с юмором, может увлечь читателя такой же непредсказуемостью, которая встречается в рассказах Пришвина и Паустовского.
Неизвестное животное из рассказа «Чебурашкины уши», крадущее запасы у геологов, так и осталось загадкой, пока после напечатания рассказа одной из читательниц не было сообщено, что это, по всем описаниям, алтайская пищуха. Или встреча с медведем — любителем музыки, которому герой повествования, испугавшись, пел песни и барабанил по опрокинутому ягодному ведру («Музыкальный медведь»).
Писатель восхищается людьми, живущими и работающими на Севере, которые преодолевая трудности, в том числе и сложно подчиняемую природу, восходят к символу чуда, бескорыстия: «Замечательные люди живут на Севере! Ни на кого они не похожи! Не каждый их поймет».
Рассказ о таксисте, который поначалу заломил цену, а потом, разговорившись с пассажиром, не взял с него ни копейки — «Какие деньги? И не думай даже! Мы же свои — северяне!», — является наглядной иллюстрацией северной открытости, доброты.
Запоминается также рассказ «Дурачок» о деревенском убогом человеке, над которым все смеются и издеваются. А он, беззлобный, спасает детей от разъяренных собак нувориша и погибает.
Доброта и милосердие, случающиеся в жизни и отражающиеся в современной литературе, — это тот фундамент, та почва, на которых может быть построено гуманное общество.
Недаром так много рассказов у автора, названия которых говорят сами за себя: «Люди добрые», «Северные люди», «Северные чудики», «Вечный свет рода».
Поэтический язык, спокойное течение речи, адекватный тон писателя, воспринимающего мир без патологических заскоков, чистота мысли и такое же отношение к людям — это теперь такая редкость, что если бы даже книга не обладала художественными достоинствами, то и тогда ее следовало бы прочитать для восстановления души и духа.
Кроме рассказов в книге три повести: «Куюмба», «R-127» и «Двадцать-двадцать».
Наталия ЛИХТЕНФЕЛЬД