Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 4, 2013
ЛИТОБОЗ
Ведущий — Владимир Коркунов
ЛИТОБОЗ
Была ли оргия у Гии?
Писать о зауми — сложно. Тут или терминов поднапустить нужно, или туману. А пробуешь понять, что к чему, утыкаешься в исходное: заумь. И вслух прочтешь, и на пальцах сочленения слов посчитаешь, и на графику стиха с отдаления и вблизи посмотришь, — все в одно упирается.
Тут и кроется подвох — то ли это из разряда искусства, то ли завуалированное ничто, ноль в буквенной окантовке.
Но, впрочем, и ноль нужен, если вокруг него собираются ценители его отсутствующей пустоты. Тем более, что «Футурум АРТ» (№ 1 / 2013), в котором опубликована подборка Арсена Мирзаева «Морфель» (она-то и подана как «заумь») для экспериментов и скроен.
Оценить адекватно подобный текст, полагаю, невозможно:
Сижунаска
джава
ва
хва
антисхва
Разве что на эмоции, им же и пробужденные — из символов, звуков и вылупленных глаз — разложить. Как бы ни парадоксально звучало, наиболее ярким стихотворением подборки является «Ор ГИЯ» (то ли ор некоего Гии, то ли оргия Гии, то ли такая оргия, что — черт возьми!):
о (т) дел
е — ни я
о той
Ди = рук
о (пис)ь!
ЙОНОЙ
Ы
Й
гия-гия
БУДЗА!!!
Душою не ведаю, что должно быть в душе и голове человека, создающего такие тексты.
Хотя эмоциональный посыл последнего, в общем-то, понятен и достаточно остр, но опять же — неописуем. (При этом в адекватности и таланте Арсена Мирзаева нет сомнений, вот, например, одно из его стихотворений, опубликованное некогда в «Арионе»: «(поэту) умирай поскорей/ дай народу/ себя оценить» или текст под рукотворным названием «Жизнь»: «Вот я/ ……../ А вот и не я…». Здесь же надо отметить, что Мирзаев — подвижник авангардного искусства, исследователь литературы, человек, при активном содействии которого вышла, например, книга стихотворений незаслуженно забытой Елены Гуро.)
Но если тексты пишутся… Хотя в век, когда миром правят «Стихи.ру», подобное предположение следует заменить эвфемизмом. Или хотя бы убрать слово «если».
Война как повод для смеха
«Проза как стихотворение» (это название рубрики) Натальи Крофтс «В маленьком итальянском городке» (а это — подборки), опубликованная в февральском «Зинзивере» (№ 2 / 2013), естественно, куда понятнее словесных экспериментов Мирзаева. Лучше ли — вопрос. Потому что звучит более щемяще, потому что задевает те струны души, которых в современном литпроцессе стараются не касаться — сопереживание, сочувствие, вообще — чувство в чистом виде. Зарисовка «Сицилия. Отзвуки войны» отрезонировала во мне. Может быть, потому, что нынешним утром я посмотрел «Тайную жизнь слов» — о судьбах и чувствах людей, ранее соприкоснувшихся с эпицентром вооруженного конфликта, может быть, из-за своей проклятой чувствительности… Не знаю.
Сюжет прост — во время беседы старик-итальянец, узнав, что автор с Украины, признается, что бывал в ее стране. Когда шел на Сталинград. А после свержения Муссолини сам попал в концентрационный лагерь. Он улыбался, вспоминая, напевал услышанную в той, опаленной войной стране, песню, а девушке (и мне!) становилось жутко:
«Мои старики встретились под Ленинградом. И если бы не война, меня бы не было. И если бы тогда кто-то с веселым азартом нажал бы на заледеневший курок — настоящий, железный — меня бы тоже не было.
Круглое лицо улыбнулось нам, и под выгнувшимся от жары сицилийским небом опять заплясала песня про “дiвчину чорнобриву”, убегая прочь по узким гнутым улочкам.
А он сидел, улыбчивый человек, воевавший за фашистов и сидевший у них же в концлагере; человек, в которого стреляли русские и который сам стрелял в них; человек, которого морозили снега Сталинграда и грело солнце Сицилии; и в котором уже полвека жила песня про “дiвчину чорнобриву”, сплетенная с леденящей памятью о том, что “хлiба нема”».
Прав ли он и есть ли вообще у войны правда? Чего стоит такая улыбка — жутковатого легкомыслия или борьбы с внутренним демоном? И что теперь значат войны, когда убийствам и смертям посвящены газеты и журналы, телепередачи и сайты, когда вид развороченного человеческого тела вызывает зевоту или отвращение, но никак не ужас? Что с нами стало? Или — так и должно быть?
Будущее — в настоящем
О Марии Марковой в последнее время пишут и говорят много. Немного жаль, что внимание, к ней обращенное, когда-то зиждилось не на литературном начале, а на пресловутой премии, которую отчего-то забыть (а то и простить!) ей не могли.
К счастью, вышедший в минувшем году сборник заставил говорить о Марковой как о литературном явлении — больше и увереннее (мне дороги ее стихи со времен дебюта в «Знамени» и позднее, с подборки в «липкинской» книжке, а потому я пристрастен). Вот и Эмиль Сокольский в том же номере «Зинзивера» подбирает ключи к ее — неотшелушенному пока — миру: «Звуки приглушены, очертания предметов зыбки, размыты, состояние природы, которая то и дело становится фоном ее переживаний, гармонирует с ненастным состоянием души, — состоянием душевного одиночества как нормы жизни (“Если в мире холодно, значит, апрель высок”; «холодом сизым больно хлестнет река»)».
Но если Сокольский ориентируется на дыхание, на эмоцию, на вкус, Евгений Абдуллаев («Дружба народов», № 3/2013) раскладывает по полочкам: «Очевидность поэтического голоса, взгляда на мир. Такая же очевидность традиции… <…> Много детских воспоминаний, картинок — еще одна особенность современной молодой поэзии (замечу, что современной молодой поэзии свойственно перенасыщение. — В. К.). <… > “Соломинка” — дебютный сборник; это объясняет и оправдывает присутствие — рядом с яркими «соломинками» — изрядного количества средне-поэтической «соломы». <…> … сборник яркий, останавливающий на себе внимание. И обещающий продолжение».
Отрадно, что сместился акцент разговора. И продолжение — более чем очевидно. В этом смысле и «солома» не во вред. Она — оттеняет, выделяет, прорисовывает контуры будущего. Которое уже — в настоящем.